сти, две трети нефтеперерабатывающей, половина всего производства маргарина, значительная доля пивоварения и так далее.
По числу занятых на первом месте стоит машиностроение — 14 %, затем электротехника — 12 %, а судостроение — лишь 9 %. Как это ни парадоксально, но именно его будущее все более становится проблематичным.
Известно, что порт накладывает отпечаток на весь город, порождая порою виды деятельности, к морю, казалось бы, никакого отношения не имеющие. А пока мы пробираемся довольно узкими, изломанными улицами к еще одному району города. Этот огромный гранитны и монумент — памятник Бисмарку. «Железный канцлер» изображен здесь в рыцарских доспехах, опирающимся на большой меч. С высоты холма он хмуро поглядывает на широкую улицу, что шумит у его ног. Называется она Реепербан и известна морякам всего света, а также всем, кто хоть однажды побывал в Гамбурге. Когда-то она считалась задворками гавани. Здесь ютились мастеровые, производящие канаты. Она так и звучит и переводе: «Канатная». Гавань росла. Росла и требовала не только канатов. Производство потеснилось и уступило место другим заведениям — увеселительным. Канатчиков сменили артисты. Слобода обросла густой сетью театров, концертных залов, мюзик-холлов, варьете… на любой вкус. Ведь гостями были люди всех стран, в основном моряки, люди, соскучившиеся за время плавания по земле и ее радостям. Только не надо упрощать дело и думать, что подвизавшиеся на местных подмостках артисты являлись какими-то третьесортными посредственностями. Отнюдь. Здесь выступали, например, Франц Легар, Мануэль Фалл, Чарли Чаплин. Еще в период между мировыми войнами Реепербан котировался как несколько легкомысленная, но вполне респектабельная улица, необходимая и характерная для больших, промышленных городов. Этот Реепербан был погребен во время бомбардировок 1943 года. И когда пришло время восстановления, оказалось, что место зрелищных предприятий — театров, концертных залов, мюзик-холлов прочно занято заведениями совсем иного рода — игорными и публичными домами.
Но мы целый день на ногах. Мы устали и проголодались! Пожалуйста, в эту дверь! Перед нами большой, обставленный дубовыми столами и такими ясе стульями зал. Большая сцена, которую занимает духовой оркестр. Давайте сядем и оглядимся. Это пивной зал. Особых яств тут нет. Пиво и сосиски. И еще музыка и общество. Сюда приходят пообщаться люди самых разнообразных слоев, профессий и возрастов. Вот музыканты потянулись за инструментами, дирижер взмахнул палочкой, и все обширное помещение до отказа наполнилось пленительной мелодией старинного вальса. Вот выходит пара, за ней другая, третья, и через минуту вся середина зала забита танцующими. Люди шли с работы. Люди хотят отдохнуть. Почему, собственно говоря, отдыхать надо лишь дома. Гремит музыка. Нога невольно выбивает такт. Уплывает усталость.
Здесь уютно, тепло, весело и, согласитесь, неплохо. 1[о вот пиво выпито, сосиски съедены, и нам пора. Нас ждет Гамбург. Уже вечерний Гамбург. На дворе темно. И как изменился наш Реепербан. Его не узнать. Куда девалось убожество как бы наспех сломленных зданий, составляющих эту улицу. Все утонуло в море огней. Гирлянды лампочек всех цветов, «неоны», «блитцы», прожекторы, наименования заведений: «Красный фонарь», «У пиратов», «Якорь дружбы». Из полуоткрытых дверей вырываются вопли включенных на полную мощность динамиков.
Шире шаг, читатель. В этих заведениях не играют старомодных вальсов. Здесь нам с вами делать нечего.
Тема Реепербана не нова для местной печати. И правой, и левой, и «независимой». Выступают поли тики. Репортеры делают опросы. Мнения? Разные. Все зависит от того, кто кого спрашивает.
В конечном счете рассуждения сводятся к сакраментальной фразе:
— Бизнес есть бизнес!
Гамбург — огромный, сложный город со своими достоинствами и недостатками, со своими привлекательными и отталкивающими сторонами.
Мне этот город нравится, поэтому, когда приходится здесь бывать, я стараюсь затянуть расставание и, как правило, уезжаю под вечер. На закате. Когда поезд выползает на мост, я всегда прилипаю к окну, стараясь удержать в памяти открывающуюся панораму. Низкое, расползшееся по горизонту солнце. Пылающая Эльба. Четкие, почти черные силуэты пароходов. Частокол шпилей, узких и длинных, как поднятые рапиры. Некоторых из них я знаю: Петри, Якоби, Николай… но большинства не знаю. Это трубы гамбургских заводов и фабрик.
Гамбург слишком велик и многообразен, чтобы уместиться в одной главе. Даже затянувшейся. Я это понимаю и ограничиваю себя одним эпизодом.
В городе тысячи улиц, и, называя адрес, я боялся, что шофер такси не знает той, что мне требовалась. Тарненбекштрассе, 66.
— Вы в музей Тельмана?
— Да.
— Боюсь, что опоздаем, но попробуем.
Я знаю, как умеют ездить таксисты, когда захотят. Мы словно уходили от погони. Избегали широких магистралей со светофорами, пробираясь переулками, визжали тормозами. На одном из перекрестков он остановил машину и, не говоря ни слова, оставил меня одного. Мне было видно из окна, как он подошел к какой-то молодой женщине, что-то объяснил ей, вернулся ко мне и жестом показал, что я должен выйти.
— Все в порядке, пойдемте.
Мы подошли к поджидавшей нас женщине. Она протянула мне руку и сказала: «Еще минута, другая, и вы бы меня уже не догнали. Вы хотите посетить музей Эрнста Тельмана? Проходите».
Я взглянул на таксиста.
— Не беспокойтесь. Я вас обожду.
Мы вошли в высокую стеклянную дверь и очутились и большом, светлом помещении. Плакаты. Стенды. Фотографии. Книги. Немногочисленные личные вещи Тельмана. Известные с детства по фотографиям и плакатам: гимнастерка, фуражка, портупея…
Да. В этом доме жил Эрнст Тельман — вождь немецких коммунистов. А сейчас здесь музей, посвященный деятельности партии.
Мой таксист честно ожидал меня в машине. По пути мы разговорились. На мою шутку о том, что в Гамбурге мило памятников, в частности нет памятника Эрнсту Тельману, ответил совершенно серьезно:
— Будет.
И ДРУГИЕ ГОРОДА…
В Западной Германии около двадцати трех тысяч насоленных пунктов. В том числе: насчитывающих свыше одного миллиона жителей — три, свыше пятисот тысяч — десять, от двухсот до пятисот — восемнадцать, ну и так далее. Всех не объедешь. Тем более не осмотришь. А жаль! Почти каждый из них имеет свои неповторимые черты. В этом, пожалуй, одна из главных особенностей всей страны. Естественные внутренние границы предопределили локальное развитие ее областей. Это нашло свое отражение не только в диалектах, но и в характерах людей и архитектуре построек, дошедших до наших дней. Без изображения этих особенностей невозможно добиться не только живости портрета ФРГ, но и простого сходства. Как, например, не упомянуть древнюю столицу империи Карла Великого — Аахен с его фантастическим великолепием собора, старинной ратушей, источниками минеральных вод, его изломанные по вертикали и горизонтали улочки, украшенные бронзовыми фигурами литературных героев. Или, скажем, Бремен — прославленный сказками братьев Гримм и огромным морским портом. Или курортный Висбаден, и котором, кстати говоря, проживает прапраправнучка А. С. Пушкина. Или веселый и жизнерадостный, несмотря на свое средневековое обличье, студенческий Марбург. Или отгороженный от центральных областей страны виноградными полями, окруженный терриконами Саарбрюкен. Или Бамберг. Или… но таких «или» должно быть несколько сот. Ничего не поделаешь, границы жанра четко ограничены, приходится выбирать. И я выбираю.
Попреки своему немецкому имени город Нюрнберг не германского происхождения. Он был основан славянскими колонистами вандами, когда-то проживавшими в этих краях, о чем свидетельствуют многие географические названия, в частности река Пеглиц — приток реки Пеглиц, являющейся в свою очередь притоком Майна, и падающего в Рейн. Современный Нюрнберг расположен по обоим берегам Пеглица. Эта совсем небольшая, доступная лишь водоплавающим речка используется сейчас для декорации. Изогнутые мосты, нависшие над подои террасы, дома на сваях, великое множество цветников — все это придает прилегающим кварталам очень нарядный и эффектный вид.
Наличие многочисленных старинных церквей наводит на мысль об особой набожности нюрнбержцев. Это заблуждение. В Нюрнберге никогда не было монастырей, и в средние века он числился так называемым имперским городом, противостоящим воинствующему рыцарству. Что касается нашествия богомольцев, действительно имевшее место в этот период, то необходимо сказать следующее. Во-первых, во все времена были досужие люди, склонные к туризму. И во-вторых, привлекали их в Нюрнберге отнюдь не «святые места», а промышленная инициатива и торговая сметка его граждан. Именно об этом свидетельствует дошедшая до нас пословица: «Нюрнбергские ручищи загребают всюду тыщи» (дословно: «Нюрнбергская рука тянется через всю страну»).
Название города обманчиво еще и в том смысле, что никакой сколько-нибудь заметной горы здесь нет[15].
Но местность действительно сильно пересечена. Создается впечатление, что улицы как бы скачут и соединяются друг с другом не иначе как посредством ступенек или наклонных плоскостей.
Центральная площадь города, вымощенная брусчаткой, как, кстати сказать, и большинство центральных улиц, расположена близ реки и украшена двумя сооружениями. Это старинный колодец и церковь. Колодец…
Он представляет собой скорее всего шпиль готического собора, снятый и поставленный на землю. Шпиль этот — сплошная резьба по камню — украшен несколькими десятками фигур, представляющих, видимо, выдающихся деятелей христианства. Колодец действует и поныне, и вода в нем превосходна.
Что касается церкви, то описать ее, мне думается, просто невозможно, настолько она кажется хрупкой, воздушной, как взбитые кружева, или, еще лучше, как сильно увеличенный иней, выступающий у нас зимней порой. Просто не верится, что это все-таки камень. Церковь носит имя Богородицы и сооружена в XV веко, давшем миру столько выдающихся мастеров искусства.