Что говорить, церкви до настоящего времени остаются лучшими памятниками старинных городов, отличающими их друг от друга, создающими их неповторимость и своеобразие. Нет ничего удивительного, что именно эти, казалось бы, не первостатейной важности в наш деловой век здания и восстанавливают предельно рациональные и расчетливые граждане Федеративной Республики.
За площадью улицы становятся еще круче. Город, оправдывая-таки свое название, начинает карабкаться в гору, и взору наконец открывается общий вид бывшего «Императорского дворца» — местного, так сказать, кремля. Именно этот древний замок придает Нюрнбергу горделивый и мрачный вид. При ближайшем рассмотрении пристанище германских императоров представляет собой скопление каменных построек, частично используемых под музеи, частично под жилье, окруженное крепостными стенами и башнями — массивными, круглыми, как бы перехваченными наверху толстыми поясами. Они походили бы на обыкновенные шахматные ладьи, если бы их не прикрывали конусообразные крыши, очень напоминающие вьетнамские шляпы. Только те из соломы, а эти из черепицы. Внутренние дворы замка всегда забиты туристами. Повинуясь инстинкту стадности, я присоединился к одной из групп. Нас завели вскоре в какое-то помещение, показавшееся мне поначалу часовней, очевидно, из-за старинного подсвечника, установленного на круглом каменном подиуме, расположенном в центре помещения. Однако впечатление это оказалось ошибочным. Заманивший нас сюда молодой человек запер тяжелую дверь, собрал с каждого присутствующего по одной марке, узаконил эту финансовую операцию выдачей билетов и сказал следующее: «Перед вами колодец, снабжавший замок водой. Он выбит в скале, и глубина его — шестьдесят пять метров. Можете себе представить, каких это потребовало усилий. Колодец не иссяк и поныне, и наполняющая его вода прохладна, чиста и вкусна. Сейчас я опущу горящие свечи, и вы убедитесь сами». Действительно, прикрепленный к стальному тросу канделябр через некоторое время оказался у поверхности воды. Перегнувшись через каменный край барьера, можно было любоваться весьма эффектным зрелищем — пылающей двойной короной. После того как светильник был извлечен на поверхность, хранитель колодца налил из обычного водопроводного крана кастрюлю воды, предложил нам вслух отсчитывать секунды, после чего выплеснул воду в зияющее жерло колодца.
— Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Ше-е-е… Из шахты понесся громкий всплеск. Довольный произведенным аффектом, молодой человек вылил остатки воды с перерывами: раз, два, три, четыре, пять, шесть… Тишина — и громкие, чередующиеся всплески…
Представление окончилось. Засовы с двери сняты, и мы выпущены на свет божий. Выданные нам билеты пивали право на посещение главной башни. Разумеется, и этим правом воспользовался и в течение десятка минут вышагивал по деревянным ступеням винтовой лестницы, довольно, впрочем, пологой. Не в пример, скажем, постнице Кёльнского собора, напоминающей больше всего штопор в сотню метров высотой.
Вид, открывающийся со смотровой площадки, безусловно стоит всех понесенных затрат. Отсюда, с высоты, особенно четко просматривается индустриальное кольцо города. В дымах труб, блестках стеклянных крыш, неразберихе железнодорожных путей и тому подобных атрибутах промышленности.
Все указанные в путеводителях по Нюрнбергу достопримечательности, числом до пятидесяти, сконцентрированы на сравнительно небольшом пространстве «старого города». В основном это здания и сооружения, относящиеся к XII–XV векам. Практически все они во время последней войны были разрушены, но к настоящему времени восстановлены. Так что, как говорят, город сохранил свое лицо. Но не фигуру! Нюрнберг давно разорвал довоенные границы и расползся по окружающей его песчаной долине, заросшей густым хвойным лесом.
Эстеты жалуются, что промышленное окружение стирает индивидуальность городов и вообще не украшает их. О вкусах не спорят. Лично мне все эти корпуса, трубы, газгольдеры, силовые установки не кажутся монотонными. В их изломанных линиях своя красота. И без этого окружения многие города, я в этом убежден, потеряли бы в своей выразительности, они просто превратились бы в дряхлеющие музеи. Все эти в полной мере относится и к Нюрнбергу.
Именно благодаря своему индустриальному окружению он и имеет возможность существовать не только историко-этнографически, но и экономико-географически. Нюрнбергская сталь, нюрнбергские игрушки, нюрнбергские пряники. Это средневековье. Тонкая, ювелирная работа принесла местным ремесленникам сладу умельцев, которая живет и поныне. К традиционным отраслям время добавило производство многих машин электротехнического оборудования, радио- и телеаппаратуры, стекла, мебели и… карандашей. Карандашное производство удовлетворяет потребности местного рынка чуть ли не на девяносто процентов…
Однако отсутствие трудовых резервов и весьма ограниченные водные ресурсы города четко очертили пределы его индустриального развития. Поиски выхода из наступившего застоя велись на путях «облагораживания» производства, то есть усложнения и, следовательно, удорожания выпускаемой продукции, треть которой, кстати сказать, идет на экспорт.
Итак, ощетинившаяся заводскими трубами окружность окраин. В центре — башня старинного замка. А что между ними? А между ними крыши. Кажет я нигде и никогда не встречал такого скопления крыш. Это оттого, что крыши в Нюрнберге особенные: сплошь черепичные, крутые и оснащенные многими рядами слуховых окон. Порой начинает казаться, что это вовсе не крыши, а великое множество перевернутых вверх дном старинных кораблей.
Спустившись на землю, я разыскал одну из основных достопримечательностей города — дом, в котором родился самый выдающийся нюрнбержец — художник Альбрехт Дюрер. Это типичный для старой Германии дом с вынесенным наружу деревянным каркасом, облицованный белой штукатуркой оказался расположенным прямо у подножия крепостной стены. Его фасад выходит на живописную площадь, окруженную такими же домами, щедро украшенными скульптурами и цветами. Теперь таких домов не строят. Даже в деревнях.
Чем больше бродишь по Нюрнбергу, тем острее чувствуешь пережитую катастрофу. На многих перекрестках здесь выставлены своеобразные «трептихи». Три увеличенных фотографии данной улицы: до войны, в книце войны, сейчас. Я думаю, что немного найдется произведений антивоенной пропаганды, которые бы могли тягаться по силе воздействия с этими простыми фотографиями. По-моему, они говорят много и постороннему взгляду, вроде моего. А глазу уроженца Нюрнберга еще больше. Само собой разумеется, что, говоря о Нюрнберге, нельзя не упомянуть о Нюрнбергском процессе над уголовными нацистскими и военными преступниками, проходившем в этом городе в 1945–1946 годах. Я нашел это здание. Эго комплекс домов, занимающий целый квартал. Все строения окружены высокой каменной стеной и объединены одним названием — Дворец юстиции. Я не пожалел времени и пошел его по периметру. Оно расположено за чертой старого города, на унылой улице. Коричневые каменные стены. Высокая черепичная крыша. Фасад главного здания, выходящий на улицу, несмотря на разбитый перед ним парк, выглядит чрезвычайно мрачно, если но сказать угнетающе. Его стены хранят во многих местах следы пуль и осколков. Но само здание особых повреждений во время войны не получило. Сейчас здесь размещается несколько юридических учреждений, и также заведения, относящиеся к системе министерства внутренних дел.
Я не уверен, что весь этот комплекс административных зданий открыт для осмотра частным лицам. Я не уверен также, что помещение, где произведена казнь главных нацистов, сохранилось в том самом виде, как было в ночь на 16 октября 1946 года.
В общем, во Дворец юстиции я не попал, да и сам он не значится в числе рекомендуемых к обозрению достопримечательностей города. А жаль!
Разумеется, местные власти вольны включать в списки исторических достопримечательностей все, что им заблагорассудится. Но ни местные, ни даже самые высокие власти не вольны переделать саму историю. Ни путем «включения» тех или иных объектов, связанных с историческими событиями, ни путем замалчивании этих событий.
То, что происходило в стенах этого здания в 1945–1946 годах, далеко выходит за рамки истории и городи Нюрнберга, и даже истории самой Федеративной Республики. Я думаю, что немного отыскалось бы на земле «исторических» мест, обладающих такой же силой воз действия, как «Музей истории процесса над главными нацистскими преступниками». Так он, очевидно, будет называться в будущем.
Моя первая встреча с этим городом состоялась глубокой ночью и, естественно, в памяти ничего не оставила. Когда же я на следующее утро выглянул из окна своего гостиничного номера, мне показалось, что я нахожусь в Чикаго.
Я никогда не был в Америке, но Чикаго представляю себе именно таким, каким вижу Франкфурт. И дело здесь не только в небоскребах, хотя, само собой разумеется, и в них тоже. Все гораздо сложнее. И чем больше я узнавал Франкфурт, тем тверже утверждался в своем первоначальном мнении: Чикаго — это факт, и вот является ли этот факт исключением или предтечей, не знаю и отвечать не берусь. Хочется верить, что исключением. Но мало ли во что хочется верить…
Изрытый, строящийся, перестраивающийся, неуютный, деловой, разношерстный, разноязычный, неопрятный, растущий, развивающийся, деятельный, он никак не влезает в привычную обойму представлений о сред нем западногерманском городе: чист, опрятен, патриархален. Строго говоря, сегодня уже многие здешние города не соответствуют вложенному в память клише, но не в такой мере. При всей своей внешней несхожести, зачастую разительной, они тем не менее содержат нечто общее, единое, по которому безошибочно можно определить их национальную принадлежность. Франкфурт — будем считать — исключение. И оно, мне кажется, не порождение послевоенного времени. Оно — и самом основании города, в его назначении, в его, если так можно выразиться, рождении. Многих городов могло бы не существовать вовсе. Многие могли бы стоять в других местах, скажем на сотню километров южнее или восточнее. Франкфурт же не мог не появиться и притом именно там, где он стоит. А стоит он чуть ли в географическом центре страны, можно подумать, в специально выбранном месте. Но это не так. Хотя бы потому, что, когда возник Франкфурт, никакой страны здесь не было.