Моя любимая девочка, лучшее я приберегла напоследок. Наконец я нашла для тебя что-то, что идет от души. Церковные порталы. Эти церковные порталы, особенно готические, принадлежат к самым потрясающим вещам из всего, что я когда-либо видела. Я вырезаю сейчас из дерева, уже половину загубила, и думаю о литографии, которая, поскольку еще не начата, внушает большие надежды, – и то и другое посвящается тебе и церковным порталам.
15. Страх пустоты
Анни сделал предложение Ганс Моллер, молодой и успешный предприниматель, хозяин текстильной фабрики в Чехословакии. Местечко Баби рядом с польской границей, прекрасная природа, горы, реки, долины – курорт, одним словом. На лето мы можем выезжать туда всей компанией. К тому же через Ганса можно будет приобрести ткацкие станки по низким ценам и дешевое сырье. Он будет помогать нам во всем. Я всячески уговариваю Анни дать согласие.
Ганс неслыханно добр, все вещи, что вы покупали вместе, для него святыни, он показывал нам все это с гордым видом, восхищался, какой ты можешь быть умной, осмотрительной и практичной! Сегодня он будет говорить с Мюнцем относительно денег. Он рассказал мне о платье, которое тебе сшила Гизл. Не пойму, почему до нее до сих пор не дошло мое письмо, но, если ты ее увидишь, скажи ей, что я очень довольна обоими платьями и что она очень милая и симпатичная.
На нас Моллер произвел положительное впечатление: хорош собой, влюблен в Анни, будет служить ей верной опорой. Но Анни в сомнениях. Способна ли она вообще быть женой, да еще делового человека?
Моя дорогая девочка!
Я сижу в театральной мастерской и пишу тебе. Ты сумрачная, мерцающая, прошу тебя об одном – не подходи к жизни с одной-единственной меркой. Не становись для себя тюрьмой своих желаний и тоски. Не так ли обстояло и с Францем, когда он, долгое время тупо глядевший в одну точку, внезапно поднялся и ожил? Спроси его сама, он, кстати, передает тебе 1000 приветов и поцелуев. Именно ты и Франц, столько накопившие и даже отяжелевшие от полноты, переполнены силой; ты вырвешься из рамок, многое сломаешь, и все будет хорошо. С одной стороны, эти вечные медицинские дела ужасно изнурительны (я только что снова была у врача), с другой стороны, бывают моменты, когда я верю, что телесная болезнь вторична. Как и всегда, ты придешь в спокойное состояние, не хорони себя в себе. Сохраняй спокойствие. Стефан, этот лучший из людей, написал мне однажды, когда я была в полном замешательстве, такое ругачее письмо, что я тотчас отрезвела. Самым умным было бы послать его тебе. Он так хорошо понимает суть всего, страдает так безмерно и при этом так силен.
Если сравнивать одну судьбу с другою, то судьба (не в субъективном, а в объективном отношении) всегда печальна. Отдельная же судьба – никогда. Не сравнивай себя ни с кем, и ты почувствуешь, как пустота исчезнет без следа. Это как с книгами; когда читаешь, не проникаясь ими полностью, то не чувствуешь сопереживания и не получаешь удовлетворения.
Два дня тому назад была премьера. Большой успех у публики, но плохая пресса. У того и другого есть последствия. Теперь маленькая пауза; завтра начинается инсценировка Гамсуна «От черта принесенный». Здесь все как-то запутанно и дико. Это не обходит меня стороной, и тем не менее я счастлива. Моя дорогая, кто хоть однажды побывал у беды за пазухой, ценит каждую спокойную минуту.
И все же как сложно хоть что-нибудь в себе изменить! И как же велик и чудовищен должен быть удар, неотвратимо приводящий человека к самому себе!
Мы работали с утра до ночи, преодолевая страх пустоты, я многому научилась.
Страх пустоты. Не знаю, что я имела в виду. Отношения с Францем? Работу? Нам было поручено сконструировать сцену в духе «трехмерного функционализма». Куб при повороте на столько-то градусов превратится в ромб, при определенной постановке света отбросит длинную тень и трансформируется в сосульку…
Страх пустоты… Вспомнила, что я имела в виду. В этот день убили Вальтера Ратенау, того, кто сказал, что «аллегро – это не цель для адажио, а финал – не цель для вступления, – они связаны меж собой законом гармонии».
Опять студенты, но уже не чахоточные, вполне здоровые. Чем он им не угодил? Еврей. Подписал договор с коммунистической Россией. Что это, начало конца или конец начала?
С Францем на эту тему говорить бесполезно.
Он как выжатый лимон, настроение кислое, кроме того, у него болят зубы. Анниляйн, дорогая, пиши или приходи смотреть, что мы сделали. Сейчас поздняя ночь, я мертвая от усталости и скоро напишу больше и яснее. Прощай.
16. Кислинка на начинку
Привокзальная забегаловка. Мы садимся за столик, облюбованный Стефаном, заказываем бифштекс и пиво. Франц бежит звонить. Возвращается довольный. Значит, Биби в порядке.
Я смотрю на Франца исподлобья, тем самым взглядом, которым я прогоняла противных клиентов из отцовского магазина. Что случилось? Ты не маленькая девочка, если ты не способна разобраться в своих чувствах, научись контролировать поведение.
Как бы не так! Здравый смысл как нить, на которую нанизаны бусинки-резоны. Пока нить крепка, бусинки на месте. Они связаны последовательно. Мои бусинки при виде нити бросаются врассыпную, алюбая попытка взглянуть в будущее отбрасывает меня в прошлое…
Посему и существуют посмертные биографии, где настоящее склеено из событий, предшествующих и последующих.
Франц курит и смотрит в окно. А я хочу, чтобы он смотрел на меня. Терпеть не могу этот его убегающий от ответа взгляд. Сейчас скажет, что я не в духах и ищу виноватых на стороне. Примерно то он и говорит.
Ночной поезд в Вену. Злость и обида. Я сказала Францу, что хочу родить, и он посоветовал завести ребенка от Стефана, «тот будет на седьмом небе от счастья». А сам говорил: «Какая из тебя мать»…
Куда я еду, зачем? Без направления любое движение произвольно и бессмысленно…
Хангассе. Здесь ничего не изменилось, разве что шифоньер приставлен к стене и стол водружен на место, в центр комнаты. Шарлоттта, завернутая в серый плед, ставит на стол чашки. Отец жалуется: нет денег на отопление. Я достаю из сумки деньги.
Она неплохо зарабатывает! – громко говорит Шарлотта, и отец радостно кивает. Понял, услышал хорошую новость. Так мы и беседуем, за чаем, – отец задает вопросы, Шарлотта «переводит» ответы.
Она хорошо выглядит, – говорит отец Шарлотте, – была такая непослушная, а теперь послушная… хорошая девочка. Шарлотта, дай мне карточку с буфета. Ты помнишь, Фриделе, мы ходили с тобой фотографироваться к господину Штраусу… Так он умер. Хороший был человек… Посиди, доченька, куда ты! Вечно она бежит, вечно бежит…
В мясной лавке я покупаю ливерную колбасу и отварное мясо, в булочной – яблочный штрудель, в овощной лавке напротив дома – заморские груши и персики – все, что по словам отца, «нельзя себе позволить». Однажды в сезон отец «позволил себе» купить вишню. Она была кислой, с мятыми боками. Шарлотта пустила ее на джем. Вишни сварились в кашу – не осталось ни округлости, ни примятости, ни впадинок, в которых сидели палочки.
Кислинка на начинку, – хвалилась варевом Шарлотта.
Нищим надо родиться. Разорившийся купец несчастен до скончания дней. Рожденный нищим не знает купеческих страданий. Нет света – есть керосиновая лампа, нет отопления – есть теплый плед. Нищий, разбогатев, так и остается нищим, он не может позволить себе пустых трат, он копит и дрожит над каждым шиллингом.
Я еле уломала отца съесть грушу. Зато Шарлотта поела в свое удовольствие. Она выросла в зажиточной семье и разорилась после смерти своего первого мужа.
17. Ботаника и Паскаль
Анниляйн, любимая!
Ты мне сказала, что я все сама усложняю. Знаешь, мне теперь ясно, откуда все идет. Я слишком мало одарена для любви. Душа тесна. Какое-то проклятие гложет и гложет ее изнутри, и все старания приводят к позорному концу. Анниляйн, моя дорогая, ты хорошо относишься ко мне, разреши хотя бы тебе излить душу. Я кажусь себе такой убогой и ничтожной и 1000 раз проклинаю себя. Я всем усложняю жизнь и заслуживаю побоев. Когда-то у меня было хоть какое-то понимание, куда все это подевалось при такой жизни? Я жертвую всем ради любви.
Возможно, так и должно быть и, когда любишь, страдаешь. У меня слишком мало таланта. Другие обогащаются благодаря любви, я нет. Но я все равно не хотела бы с ними меняться. Я пишу все это тебе, дабы успокоиться хотя бы настолько, чтобы не выдать себя перед другими.
Я в большей степени чувствую себя дома, и даже более всего, там, где все причиняет боль. Сама я не слишком жизнеспособна. Жизнеспособен, пожалуй, мой материал, упорный до тошноты. В мои 25 лет у меня было 20 увлечений. Возможно, этот конфликт так и останется со мной до самого конца. Каждая ситуация для меня особенная, и я всякий раз меняюсь в зависимости от нее, разве так можно? С чем я остаюсь? Но в любой ситуации я ощущаю ключевой момент, верю, что спохвачусь вовремя и скажу: «Все, хватит». Почему люди стыдятся быть легкомысленными?
20 увлечений за 25 лет – завидую сама себе, как это мне удавалось? А вот насчет моего материала – он и впрямь оказался «упорным до тошноты». Те, кто из слабого материала, умирали на нарах. «Упорных» уничтожали в душегубке.
…Ты сказала Гансу насчет шерсти? Маленький клетчатый ковер для Гизл, который я сто раз начинала в Веймаре, готов.
Про шерсть я упомянуть не забыла, а вот про то, что Анни вышла замуж за Ганса… И про роскошную свадьбу… Я слишком занята собой и своими делами.
Речь о денежных расчетах и технических данных для Франца шла чуть ли не в двух письмах, может, я что-то неверно поняла или это твоя ошибка? Мне не следовало бы вмешиваться в ваши дела – я хочу знать только это, не сердись. К сожалению, из-за падения курса марки 50 000 шиллингов стоят сегодня больше, чем тогда. По моим предположениям, за все заплатит Франц.