Дух верности и правдивости, помилуй нас.
Дух святости и справедливости, помилуй нас.
Дух совершенства, помилуй нас.
Дух избранных детей Божьих, помилуй нас.
А что, и их понять можно. Во всех не успевших сдаться городах порядок один и тот же, падает стена, не выдерживают ворота, в город влетают конные и пешие, кто во что горазд. А там, не будь дураками, их уже встречают — и не открытым боем, каждый дом превращается в маленькую крепость, из любого окна кипяток льют, камнями, заранее заготовленными, швыряют, даже известь, помню, выливали. Улицы узкие, вертлявые, что за следующим поворотом разобрать невозможно. А нас уже ждут, за углом дома, на крышах, из-за колодца, да откуда угодно, хоть из подвальных окон. Каждый свой дом отстаивает до последнего, и им проще — они на своей земле, все тут знают. Мы же, даром что влетели, точно ветер, по улочкам уже тихой сапой передвигаемся, к звукам прислушиваемся, ищем, где засада, где ловушка. А как совсем тихо стало, можно и более основательно тайники поискать. Хорошие хозяева заначку обычно в тюфяках держат или под полом складывают, почитай, у всех одно и то же, потому и искать нетрудно. В церквях тоже завсегда есть чем поживиться, переплавлять только приходится, что называется, в походных условиях, потому как объясняй потом, отчего у тебя в мешке рука матери Господа нашего? Кто поверит, что сие честный трофей доставшийся тебе при дележе добычи?
Ты — учитель и Покровитель церкви, помилуй нас.
Ты — испытатель человеческих сердец, помилуй нас.
Ты — податель всех небесных милостей, помилуй нас.
Ты — Утешитель скорбящих, помилуй нас.
Дорого Сполето заплатил за свой обман. До заката город был полностью разграблен, множество горожан убиты, все женщины, включая старух и не достигших полагающегося возраста девочек, побывали под моими ребятами. После чего мы забрали в плен всех, кого можно было продать в рабство или за кого ожидался выкуп. Нищие, убогие, калеки были изгнаны из города с тем малым, что могли унести на себе, после чего Сполето сожгли. Причем мои люди стояли у городских стен, а безоружные изгнанники толпились тут же, надеясь, что император сжалится и позволит все же им вернуться на родное пепелище.
На подступах к Анконе нас догнало посольство от басилевса Византии Мануила Комнина, который предлагал мне в жены свою племянницу, царевну Марию, а также совместный поход против норманнов в Апулию. Мануил обещал частично финансировать это дело, и главное, помочь с флотом. Предложение показалось более чем заманчивым, еще бы — северную Италию, считай, покорили, теперь бы еще восстановить свои права в южной… но мои князья уперлись, отказываясь воевать в такую жару. И что самое паскудное, я не имел права их заставить. Итак, поход за короной затянулся, и по-хорошему, от меня требовали немедленно распустить войско. Они были правы — мы добились того, ради чего пришли в Италию, их обет был исполнен, к тому же добро и пленники из Сполето явно затрудняли передвижение. Напрасно я говорил им о моще Византийской империи, и о выгоде подобного союза. Дома меня, разумеется, ждала прекрасная Беатрикс, но с чего я вообще взял, что ждала, когда я даже не намекнул ей о своих намерениях. Сколько ей было в нашу первую и последнюю встречу? Девять лет. И о чем может думать девятилетняя девочка, играющая в куклы и сочиняющая неплохие, но все равно детские стихи? С чего я вообще взял, что император имеет право быть счастлив в браке? И не будет ли более честным с моей стороны сохранить для себя светлый образ прекрасной девочки, как сон, мечта, о которой позволительно грезить в часы одиночества, но эта мечта, которая совсем не обязана сбываться. Разве можно соединить такие понятия, как благо Империи и личное счастье императора, любовь, что поселилось в сердце и, несмотря ни на что, живет там. И быть может, разумнее было бы отпустить сказочную птицу Беатрикс на вольную волю. Пусть выберет жениха себе под стать, такого же юного и прекрасного, как она сама.
Ага, дадут ей выбрать, для дяди-опекуна чудесная девочка — не более чем дорогая вещь, которой он просто обязан распорядиться, получив от этого максимальную выгоду. А кого он ей найдет? Сумеет ли избранник дяди, подобранный исключительно в корыстных целях, сделать ее счастливой? А смог бы я? Добыть счастья для милой я сделал бы своей святой обязанностью.
Глава 25Битва за воронье гнездо
Меж тем мы приближались к Вероне, я и небольшой отряд преданных воинов. Еще у Анконы распрощались мы с Генрихом Львом, другими князьями, посчитавшими свою миссию исполненной и получившими разрешение вернуться домой. Впереди, раскачиваясь в седле, спит, храпя на всю округу, человек-гора Отто Виттельсбах. Спит, дрыхнет, носом такие мелодии выводит, а хоть бы раз для смеху на землю свалился. Под жарким солнцем Италии его патлы из каштановых сделались почти рыжими, а сам он загорел и еще больше возмужал. Скоро и его придется отпускать домой, отец моего знаменосца недвусмысленно требует сына к себе, давно заждалась невеста, старый пфальцграф внуков желает понянчить.
Начало сентября, нестерпимая жара, может, хоть в Вероне передохнём или передохнем совсем. Интересно, ждут нас там накрытые столы или старая песня: «Немцы, валите в свою Германию»?
Мы с Отто и еще несколькими всадниками легко перемахнули через новый мост, удивляясь лишь тому, что с одной стороны ясно видно, дерево свежеструганное, меж тем конструкция реально раскачивается и трещит. Следующие уже ехали с опаской, по одному, на обозных телегах он вообще чуть ли не рухнул. Что за напасть? Эй, гляньте кто-нибудь, веревки там гнилые или что? Оказалось и гнилые и подпиленные где надо.
Измена! И тут же мы оказались в окружении, с одной стороны туча лучников вывалилась из крепости, с другой — мечники к нам в хвост зашли. Прыг с конями на полуразвалившийся мост, а он возьми да и рухни. Не рой другому яму! Река Адидже радостно приняла воинов в тяжелых доспехах вместе с их оружием и скакунами.
Поделом, а теперь, авангард, поставить телеги в круг прикрытием, да не вылезайте, пока у этих слабоумных стрелы не закончатся, вспомните Сполето, арьергард, не давайте мокрозадым из реки выбраться. Да много чести стрелы на них изводить, бить, рубить, на берег выбраться не давать. А вот и дождь из стрел закончился, мечи к бою!
Словно странный сон повторяется, не один в один, но уж больно похоже, так, что не понять сразу, то ли Сполето привиделось слишком явным предчувствием битвы при Вероне, то ли Верона мне приснилась под стенами Сполето… хотя, полагаю, тут одна и та же оборонительная тактика. Так бывает, когда у одного и того же учителя обучались. У плохого учителя.
Едва с Вероной за подлости рассчитались, в Веронском ущелье под град камней угодили. Думали, кара небесная, а это из крепости, что на вершине пристроилась, подарочек. Сама крепостишка так себе — воронье гнездо, но расположена уж больно неудобно для осады, не вдруг подлезешь, а над крепостью утес красного камня нависает. Так что она спереди непреступна, а сзади удобно скрыта, ни дать ни взять, у горы в пригоршне.
На переговоры вышел веронский гранд по имени Альберик. Ну, поздоровались, представились.
— За проход через ущелье, желаю иметь плату, сколько воинов не пройдет с каждого по полному комплекту рыцарского снаряжения и по одному коню.
В общем, спешивайтесь и раздевайтесь. Как говорил учитель мой Хротгар, первым делом ухайдакать командиров. Жаль, поздно науку вспомнил. Альберик уже скрыться успел. С другой стороны, как воевать? Ну, сделаем мы осадные башни — не велик труд, машины, способные камни метать, соорудим, камней кругом — завалиться. Да только как добросить на такую высоту? И не побьем ли мы сами себя этими камнями? Задачка.
С другой стороны, раз отступишь — и с тобою уже не считаются, потому как сам же расписался, что слабак, перед крохотной крепостишкой, яко рач, попятился, не сдюжил, сплоховал. Лежу на лужайке, травинку покусываю и на гнездо поганое поглядываю, ох, мне бы крылья, долетел бы и…
— Слушай, Фридрих, — рядом валится Отто, разворачивает перепачканный маслом платок, а в нем две пригоршни отлично пожаренного кунжутного семени!
— Батя домой зовет, того наследства грозит лишить и младшему, ну Конраду, передать, коли в этом же году не женюсь, на ком велено. А он у меня, сам знаешь, слов на ветер не бросает.
Я благодарно принимаю угощение, пристрастился, понимаешь ли, в этом походе орешки там, фисташки всякие, или вот кунжутные семечки потреблять, под приятный разговор.
— И?
— Что и… давай ужо с этой канальей поскорее справимся, да и до дому.
— Ага, справлялся один такой, знать бы еще как? Не объезжать же ее курам на смех. Да я бы и обошел, но подъем там, полагаю, крутенький, опять же стежки-дорожки кто покажет? Много ты здесь крестьян да пастухов видел?
— Зачем объезжать? Тут по-другому можно.
— Как?!
Смеется Отто, дружок мой, неразлучник, белоснежные зубы ровные, волосы выгоревшие спутанной гривой. Красив, как черт!
— Помнишь того конюха, Иоанном звали, что под Тортоной нам представление устроил?
— Как не помнить, я его еще хотел в рыцари посвятить, — встрепенулся я.
— А если бы другой какой Иоанн, по утесу, что над крепостью возвышается, не только до самого верха добрался, а еще и знамя твое водрузил, как считаешь, не подумали бы альбериковы разбойнички, что она уже нами взята? Всякое бывает, пока они со стен наши лестницы сбрасывали да осадные башни обстреливали, может, мы к ним с тылу зашли и командиров перерезали. Что тогда делать станут?
— Ну что? Кто-то в бой броситься, а кто-то…
— Верно, жизнь свою спасать станет. Потому как, если враги тебя бьют и в хвост и в гриву, простому человеку завсегда сподручнее бежать без оглядки. Вот я и думаю, коли забраться на утес, что еще выше над крепостью нависает, и водрузить на нем императорский штандарт?