в их и поверив, что легаты не имеют иных поручений от его святейшества, Райнальд направил ко мне своего человека, дабы эта делегация не застала меня врасплох.
«Ни в коем случае они не должны разъезжать по Германии. Если Вы поступите иначе, то очень пожалеете об этом!»
Я сунул письмо под нос Эберхарду.
— Он что там, ракушками объелся, в этой Италии?! Убери с глаз моих долой, не буду отвечать.
Далее имела место череда сухих отчетов, на которых я не стану останавливаться особо, но из которых можно было понять, что Райнальд и Отто добились в Италии невиданных прежде дипломатических успехов. Еще бы: вся Северная Италия наша! Сам же Райнальд не оставлял попытки писать мне в прежнем развязном тоне: «поскольку Вы на наши многочисленные письма не отвечаете ни слова — может, у Вас нет пергамента или писарь слишком ленив?»
Как и прежде, я счел за благо не отвечать нахалу. В конце концов, мои обиды — это мое личное дело, а вот ежели моя ответная ругань попадет в руки наших врагов! Воистину: «…не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека», тут же ко всему прочему были бы моя подпись и личная печать.
Не договорившись с Венецией, Райнальд захватил в плен консулов мятежной Равенны и принудил их встать на нашу сторону. «Хотя их и сопровождало около 300 человек, а нас было всего десять, мы, разъярясь, устремились на них и захватили их вместе с греческими деньгами». На греческие деньги тут же были набраны наемники из окрестных земель, и Райнальд с Отто осадили крепость Анкону. Впрочем, те и не подумали давать ответный бой или терпеть утомительную осаду, выслав навстречу с моим канцлером парламентеров и наскоро заключив мир.
Согласно теперь уже зашифрованным донесениям Райнальд встретился с преданным нам кардиналом Оттавиано ди Монтичелли в коллегии кардиналов, который обещал нам всяческую поддержку в отношении с папой. Он клялся употребить все свое немалое влияние на других кардиналов, а также сообщать через гонцов обо всем, что творится в Ватикане.
«Теперь Вы можете смело идти в Италию. Бог отдал Вам в руки всю страну. С папой и его кардиналами Вы можете делать все, что Вам заблагорассудится. И даже ежели Вам будет угодно, Вы можете разрушить Рим!»
Ну, насчет разрушения — это уж как получится. В конце июля 1158 года мы действительно выступили в путь. В составе имперского войска шли чехи во главе со своим новым королем Владиславом II, мой брат по отцу Конрад, герцог Фридрих Швабский, архиепископы Кёльнский и Трирский, а также целое полчище светских и духовных князей. На этот раз войско шло четырьмя потоками: мы — через альпийский перевал Бреннер, а воины из Бургундии и Верхней Лотарингии — через перевал Сен-Бернар, отряды из Франконии, Нижней Лотарингии и Швабии — через Септимер, из Австрии, Каринтии и Венгрии — через марку Фриуль и Веронскую область в долину реки По, где планировалось воссоединение и где ждали нас Райнальд и Отто. В обозе еще тащилось 50 тысяч человек. Разумеется, такое огромное и разношерстное войско нуждалось в железной дисциплине, поэтому я сразу же объявил, что во время всего похода строжайше запрещаются драки среди участников похода, а также нахождение в лагере шлюх. Нарушители лишались всего своего снаряжения и изгонялись из войска.
После воссоединения сил я разделил войско на семь равных частей, отдав две из них под командование канцлеру Дасселю и Виттельсбаху.
Таким образом, мы прибыли под стены Милана и 23 июня 1158 года перешли в наступление. Богатый город ждал нас, как, должно быть, еще не ждал никого в целом свете. На возведение оборонительных валов и укрепление стен ушло 50 тысяч фунтов серебра, тем не менее торгаши есть торгаши — завидя наши знамена, они прислали представителей с предложением выплаты штрафа. В общем, надеялись решить дело миром.
Можно и миром при условии безоговорочного подчинения Милана воле императора.
Осадив Милан, мы кинули часть войска на его союзника — город Брешию, захватили и разрушили. Шестьдесят жителей забрали в качестве заложников, из мужчин, готовых служить империи, был сформирован отряд, который теперь должен был выступить в авангарде имперских войск против Милана.
Узнав о падении Брешии, Милан посулил вдвое больше против предложенного ранее, а когда я отказался, разрушили мосты над быстротечной Аддой. Все, кроме одного, который и использовали для собственных нужд, ну и тщательно охраняли.
Никто не мог пройти Адду в брод, даже я уж на что люблю воду, не сдюжил. Тогда за дело взялись бесстрашные чехи, которые под градом стрел, связавшись вместе, умудрились достичь другого берега, где началась битва. А пока союзники штурмовали холодные воды недружественной реки, мои ребята отстроили два моста. А под стены Милана все продолжали прибывать новые силы: отряды из Павии, Пизы, Рима, из многих других городов, в которых успел побывать Райнальд Дассель.
Третье посольство из Милана принесло весть о полной и безоговорочной капитуляции наших врагов.
Все были очень рады такому исходу, и только дальновидный архиепископ Равеннский Ансельм[100] говорил о том, что все заверения миланцев — сплошная фикция и что, едва только император распустит свое войско, Милан отречется от данных мне клятв. В результате послы были отосланы назад, а мы продолжили осаду.
Скажу об осаде, для полного успеха следовало окружить Милан непроницаемым кольцом, поначалу это не удавалось, так как миланцы то и дело предпринимали сражения, вылезая из-за стен и то занимая, то уступая имперцам рубежи. Мы не имели возможности окружить город осадными башнями и катапультами. Видя это, миланцы откровенно потешались, снимая портки и выставляя на всеобщее обозрение голые задницы. Как-то раз молодой и, судя по платью и броне, знатный миланец, выскочил на боевом коне из городских ворот и чуть ли не под моим носом начал выделывать различные трюки, заставляя жеребца то подниматься на задние ноги, то кланяться, при этом сам храбрец размахивал мечом, громко вызывая на поединок немецких трусов. Вызов принял Альберт Тирольский[101], который, не дожидаясь приказа или разрешения, как был без доспехов в одной рубахе, вскочил на коня, держа в руках копье и щит, и вскоре догнал миланца, сбросив его на землю.
С позера тут же была снята броня, Альберт велел оруженосцу увести коня, после чего безоружного и опозоренного миланца отпустили на все четыре стороны.
— Что это у него на щите намалевано? — вяло поинтересовался Конрад, когда оруженосец Альберта проносил мимо нас законную добычу своего господина.
— Герб гильдии красильщиков, если я не ошибаюсь, — сощурил близорукие глазки магистр права Каньяно.
— Чего? — не понял Отто.
— Позвольте объяснить, господа, — маленький кругленький правовед приосанился. — Когда-то, еще во времена лангобардских королей, здесь был знакомый вам порядок, король раздавал своим верным слугам земельные участки, и те кормились с них. Теперь же все по-другому, теперь народ предпочитает жить в городах-коммунах, а оставленные в своих имениях господа не получают прежних прибылей. От голодной смерти их спасает одно, пойти в эти самые города и наняться там на службу. Они становятся профессиональными военными, быстро выбиваясь в офицеры. Слава, честь, реальная власть, плюс регулярное жалованье.
Городом управляет партия «капитанов», куда может со временем выбиться любой человек, проявляющий ум и хватку. Милан и подобные ему города считают, что неважно, кем ты родился, важно, что умеешь и знаешь. Если бедный, безродный человек научится строить стенобитные орудия, они берут такого умельца в оборот, окружают богатством и уважением, и им нет дела, была ли его матушка коровницей, а папаша золотарем. После «капитанов» идут купцы и богатые ремесленники, судейские, врачи, ученый люд. Ну и городские «плебеи» — низы общества.
Все эти категории имеют равные права, в правительство Милана входят представители их. Но это еще не все, — Каньяно отер лицо платком, — раз в год в Милане происходят выборы в консулы, причем каждый новый год консулов выбирают разных.
Мои люди слушали Каньяно, затаив дыхание. Но когда зашел разговор о выборах, многие отказались верить услышанному.
— Вы хотите сказать, что простой кузнец может управлять городом? — с сомнением произнес Отто. — Что вместо рыцаря могут выбрать его оруженосца?!
— Но в этом притягательная сила городов коммун! — отступил на шаг Каньяно. — Служи честно — и всего добьешься.
— Так, может, ты хочешь сказать, что и послы, приходившие к императору из Милана, могут оказаться зеленщиками или каменотесами? — возвысил голос Манфред.
— Очень может быть… — Каньяно отступал, пока не натолкнулся спиной на стоящего за ним Фридриха Швабского.
— Не ори так, Отто, а вы, профессор, продолжайте. Должны же мы знать, с кем схватились, — вышел вперед Райнальд.
— Войско формируется по городским кварталам. Каждый квартал содержит свое воинское подразделение с собственным знаменем и гербом. У них есть и конница, и лучники, и пехота. Всем управляет консул.
— У каждой сраной улочки свое сраное знамя! — подытожил Отто. — Даю золотой тому, кто доставит мне знамя. Если верить тому, что нам только что сказали, знамен там много, так что есть из-за чего рискнуть.
— Знамя повезут на специальной обитой железом телеге, у нас ее называют «кароччо», вокруг всегда усиленная охрана. Вы сразу узнаете ее и по знамени, и по изображению святого Амвросия.
— Плачу два золотых за каждое взятое в бою знамя, — перебил я цену, злобно косясь на сбитого с толку Отто. Все-таки обидно, что награду за знамя первым догадался предложить мой знаменосец.
— Да я, да я бы тебе их все равно подарил, — залился краской Виттельсбах.
Для того чтобы сомкнуть кольцо вокруг Милана, нам пришлось разрушать окрестные поселения, сжигать оливковые и фиговые рощи, вырубать виноградники и фруктовые сады. Так как, оставь мы их нетронутыми, миланцы нашли бы возможность получать от своих вечных данников необходимый им провиант, оружие или даже свежих рекрутов.