— Съездить за меня на синод к Виктору IV?
— Ну, знаешь. Вместе бы съездил, а вместо… первый синод, а Виктор — твой ставленник, не поймут.
— Ладно, тогда оставайся за меня, закончится синод, вернусь.
Если бы не эти всегдашние обязанности, поехал бы в Павию к Беатрисе с дочкой, впрочем, что мешает мне вызвать их обеих в Лоди? Пусть Конрад со своими ребятами съездит. Охранять императрицу — задание почетное, а у Милана и так нынче слишком много праздного люда. Я же возьму с собой кузена Фридриха, пусть привыкает.
Глава 40Гибель Милана
«Купцам, возившим продовольствие к стенам Милана, по твоему приказу, отрубили руки, три десятка плебеев лишились любопытных носов, ушей, глаз. В прошлую среду поймали шестерых „капитанов“, пятерых ослепили, шестому, отрезав нос и уши, выкололи один глаз, чтобы мог довести остальных до дома. Оттон и Конрад спрашивают, что еще сделать для нашей победы?»
— По моему приказу? Что еще сделать? Письмо написано Кристианом фон Бухом, узнаю его почерк, м-да, Райнальд занялся устрашением Милана, но устрашил пока только моих боевых командиров. Молодца!
Еще немножко — и мои люди начнут сочувствовать миланцам. Ладно, читаем дальше:
«Р.Д. приговорил устроить „представление“ с участием всего ранее захваченного гарнизона Пьяченцы. Будут рубить руки, ноги, выкалывать глаза…»
Напрасно я это перед обедом читаю. Впрочем, Райнальд действительно пока что выполняет мой приказ… рьяно выполняет. За излишнее усердие не карают. Но каков Кристиан! С одной стороны явно робеет перед начальством, а с другой… Он прав, сами опустошили поля, огороды, сами сожгли, порубили, потоптали, разогнали… еще немного — и сами начнем голодать. Нельзя этого допустить.
Ладно, пока Беатриса не прознала, что я весточку получил, надо ответ сочинить.
«Приказываю установить сплошное оцепление на расстоянии полета стрелы от стен Милана. Перед всеми воротами по лагерю. Ждать. Уже недолго».
Все произошло, как мы и планировали, никакого боя, никаких потерь с нашей стороны, даже продовольствие не успело закончиться. Консулы сами вышли из города, предложив платить ежегодную дань и еще штраф в размере 10 000 марок серебра, кроме того, 300 заложников за то, что мне пришлось терять время под их стенами.
— Мало! — громко шепчет Райнальд. — Снести город к чертовой матери, а народ расселить. Ты только войско отведи, они по новой начнут бунтовать.
— Прояви милость, подари им новый шанс, — ноет доверчивый Конрад.
— И вправду, Фридрих, пущай серебро вынесут, можно еще мощи конфисковать, и ну их к итальянскому лешему. Богатый город, снесем, кто нам дань платить станет? — советуют в два голоса, ставшие в этом походе друзьями не разлей вода герцог Чехии и ландграф Тюрингии.
— Ладно, подумаем. Сидите мирно, молитесь, через три дня я приглашу вас на переговоры и сообщу о своем решении. — Я отослал консулов, понимая, что такое решение, как сносить город или не сносить, придется принять на общем совете.
Понимая, что никакого сражения не предвидится, я перевез супругу с дочкой из Кремоны в мой новый шатер, дабы они тоже могли увидеть всемирную глорию. Чтобы не скучали, под ответственность императрицы выдал на просмотр труды Ксенофонта «О начальнике кавалерий» и «О верховой езде» с яркими картинками, от которых моя принцесса в неописуемом восторге. Вечером устроили турнир поэтов. С наступлением сумерек помолились и пошли спать, а в полночь шум и крики. Патруль, посланный Райнальдом в ночной обход, засек в лагере чужаков-миланцев в количестве более ста человек. Вооруженный отряд, да еще, как выяснилось, во главе с уже знакомыми нам дневными переговорщиками!
Услышав шум и крики, заметив зарево зажженных факелов, испуганная Беатриса, прижав к груди дочку, юркнула вместе с ней под одеяло. Ну, ни дать ни взять, маленькая девочка. Взяв меч, я вышел из шатра.
— Не карай их, Фридрих! — выскочил вперед Конрад. — Я поклялся своей честью, что они будут в полной безопасности. И я, и ландграф Тюрингии, и герцог Чехии…
— Какого черта вы ведете переговоры за моей спиной?
— Измена, — пожал плечами Райнальд.
— Какая измена? На кого хвост свой поганый поднял, на брата императора?!
— А почему брат императора обещает врагам безопасность?
— Ладно уж, Peccando promeremur[117], — отмахивается Кристиан фон Бух. — Все и так ясно.
— Ну да, мы назначили им встречу в нашем лагере. Так мы же как лучше хотели, — оправдывается Конрад.
М-да… Конрад, Конрад, а Беатриса еще пытала меня, отчего я не назвал тебя преемником.
— Мой отряд случайно нарвался на лазутчиков, кстати, если бы не знание местности и не геройское поведение, сейчас бы я не досчитался тридцати кёльнских рыцарей, — сетовал Райнальд.
— Да ты специально шпионил за нами!
Пока мы рассуждали, кто прав, кто виноват, воспользовавшись переполохом в нашем лагере, миланцы выбрались из-за стен и напали со стороны расположения палаток Виттельсбаха. Их наступление оказалось настолько стремительным, что множество наших людей оказалось буквально затоптано конями или порублено в кровавую кашу. Поняв, что ситуация приобрела опасный оборот, я схватил в одну руку меч, в другую — факел и бросился в гущу сражения, поджигая собственные палатки, дабы сделалось хоть сколько-нибудь светлее.
Лишь с восходом солнца миланцы отступили, оставляя на поле боя окровавленные трупы людей и коней.
На следующий день только и оставалось, что подсчитывать потери да зализывать раны. Пригласил, называется, женушку отпраздновать всемирную глорию! Теперь хоть из шатра не выпускай — стоны, трупы… вываленные кишки, вытекшие мозги, мясо и торчащие из него кости. Ну и кто за все это будет отвечать?
— Пфальцграф Рейнский Конрад, ландграф Тюрингский Людвиг, король Чехии Владислав II вступили в тайный сговор с врагом, проведя вооруженный отряд из ста человек в лагерь, что повлекло за собой человеческие жертвы и поставило под угрозу жизни императорской семьи и… — голос Райнальда дрожит от негодования, светлые волосы прилипли ко лбу.
— А я в свою очередь хочу обвинить Райнальда Дасселя в том, что он поставил под удар мою честь и честь этих славных господ тем, что напал со своими людьми на миланцев, которым мы трое гарантировали безопасность.
— Час от часу не легче! — воскликнул уязвленный Райнальд. — Но я-то не вступал с вами в тайный сговор, откуда мне было знать, что вы додумаетесь пригласить в лагерь лучших мечников Милана?! Да не заметь мои люди ваших гостей, они бы уже вырезали всех командиров.
— Вооруженной была только их охрана, — ответствовал король Чехии.
М-да… очень убедительно. Сто отлично обученных вооруженных воинов в спящем лагере…
После ночного боя стало понятно, что насквозь гнилой и лживый Милан все же придется стирать с лица земли, поэтому я распределил свое войско на зимние квартиры по крепостям, с тем чтобы отдельные отряды продолжали контролировать все пространство вокруг приговоренного города. И что же? Через неделю мне доложили о новой вылазке, я прибыл под стены Милана и, отсчитав из толпы пленных двадцать пять человек, приказал отсечь им всем правую руку, после чего прогнал пострадавших в Милан.
Прошло три дня, и новый отряд, состоящий из пяти сотен всадников, прорвался к Лоди, но был уничтожен подчистую стоящими там людьми Виттельсбаха.
После этого миланцы снова отправили своих парламентеров с предложением выплатить штраф. Переговоры теперь проводил более решительный, нежели я, Райнальд, который, даже не взглянув на бумаги миланцев, сообщил, что император примет только безоговорочную капитуляцию.
Поняв, что эрцканцлер настроен враждебно, послы отправились к Виттельсбаху, который посоветовал, прежде чем явиться в очередной раз, самостоятельно засыпать ров вокруг города и пробить стены в четырех местах в ожидании имперского войска.
Через несколько дней послы подтвердили, что ров засыпан, стены пробиты, а императора, то бишь меня, ждет огромная контрибуция. Кроме того, они готовы принять у себя того канцлера, которого пожалуем им мы.
Я был уже готов уступить, но Райнальд вновь проявил несгибаемость и твердость, объяснив, что, едва только я распущу войско, миланцы вырежут наш гарнизон, после чего окончательно озверятся против Империи. В непрестанных спорах мы дотерпели до 6 марта 1162 года, когда все видные жители города, одетые в рубища, с привязанными к шеям мечами и большими деревянными крестами в руках, явились на суд в Лоди, дабы умолять императора сделать уже хоть что-нибудь. Люди пали на колени, бросая под ноги собственные знамена, следом подкатила их знаменная телега, флагшток был наклонен таким образом, что ненавистное знамя словно само легло в мои руки, потянул, и оно упало в пыль, а я демонстративно отвернулся. Подумаешь, знамя Милана!
Побежденные рыдали, моля о снисхождении, церемония явно затягивалась, я взглянул на Райнальда, и тот развернул длинный пергамент с условиями капитуляции. «Миланцы, — говорилось в документе, — государственные изменники и по совокупности своих деяний достойны смертной казни, император дарует им жизнь. Все „капитаны“ ученые и ремесленники переходят в распоряжение императора в качестве заложников, что же до остального населения, ему надлежит покинуть город, забрав столько, сколько они могут унести с собой, и под присмотром имперских чиновников добраться до мест, где им отныне следует проживать». Заранее были присмотрены четыре деревни, в которых бывшие горожане могли прокормиться, не иначе как нанимаясь батраками.
Почему понадобилось забирать в заложников ученых людей и рыцарей, понятно, чтобы Милан не смог возродиться в прежнем величии, ибо плебеям это не под силу. Для чего выселили плебеев?.. Честно говоря, пошел на поводу у Райнальда, который утверждал, что случись мне проявить милосердие в этом вопросе, далее придется заново собирать войска, а они не так быстро собираются.