Когда люди покинули город, я дал своим ребятам несколько часов для веселого разграбления, запретив трогать церкви, так как имущество церквей было решено передавать в архиепископства и епископства Германии, и забрав мощи волхвов и другие святыни. После чего туда вошли жители Кремоны, Павии, Комо, Новарры и Лоди, основной задачей которых было не оставить в городе камня на камне. Я попросил сохранить только церковь Святого Амвросия, где позже была отслужена благодарственная месса. По окончании работы город был сожжен.
Глава 41Мост через Сону
Последнее время я мало пишу эту свою летопись пером, но все больше в своем сердце и памяти. Хожу и размышляю, разговариваю сам с собой, а иногда с собой маленьким. С мальчишкой, взявшимся за непосильный для детских плеч труд. Впрочем, я жадный, и мало что из своего сокровенного соглашаюсь-таки переложить на пергамент. Кому, к примеру, лет через сто будет интересно, что я чувствовал, когда палач отрубал руки, по сути, невиновным людям? Какие после этого сны видел? Мучился ли совестью или дрых без задних ног. Потомкам нужны дела, а не бабьи слезы. Но, будь я мягким к врагам, хоронить бы пришлось друзей. Наверное, я плохой христианин, потому что не могу любить тех, кто желает плохого мне и моим близким. Но я люблю, очень сильно люблю свою жену, семью, друзей.
Я люблю и тогда под Миланом любил своего младшего брата, да и к двоим другим заговорщикам относился и отношусь с понятной нежностью. Людвиг и доныне не только мой подданный и родственник, но и друг. Оттого и не наказал, хотя пригласил в лагерь врагов, да еще и в полном вооружении… до сих пор икается.
Люблю Райнальда, хотя это еще на хороших весах нужно взвесить, больше от него пользы или прямого вреда для Империи. Знаю, что плетет за моей спиной интриги, и терплю. Зато этого чертового папу Александра не то что полюбить, просто думать о нем спокойно не в состоянии. Раздражает, точно желвак под кожей, готовый в любой момент нарвать. Давно бы задавил гадину, на такое дело помощники найдутся, да только молва немедленно меня же в убийцы запишет. И объяснений никто слушать не станет. Нет уж, пущай живет, небо коптит папа Александр — живое доказательство моего ангельского терпения.
Впрочем, я слежу за ним и знаю, что, не дожидаясь сдачи Милана, его бродяжье святейшество отбыл в Пизу, но в порту Ливорно ему не позволили даже сойти на берег. Так что маршрут был изменен, и Александр направился в Геную, где, вопреки моим четким приказам, его приняли со всеми полагающимися почестями. Там он встретился с Эберхардом Зальцбургским, это было уже после победы над Миланом, и передал через него письмо, которое прямо-таки сочилось медом и лестью: «Величайшее счастье, какое нам может быть даровано на земле, самое заветное желание, переполняющее нас, состоит в том, чтобы иметь милостью Божией возможность любить и глубоко почитать столь великого и могущественного государя, как император. Поэтому мы твердо решили забыть все, что он нам сделал, если он вернется в лоно святой церкви!»
Пергамент не краснеет.
Эберхард Зальцбургский и его тезка, Эберхард Бамбергский, в два уха пели мне о необходимости помириться с Александром, но я был непреклонен. Впрочем, единственное, на что счел я возможным пойти, не уронив при этом своего достоинства, было разрешение созвать очередной собор. И что же, снова победителем вышел Виктор IV, у которого при новом голосовании оказалось большинство голосов.
Узнав о новом провале, сладчайший Александр обновил проклятие мне и моим приближенным, после чего отправился искать заступничества к королю Франции Людовику VII. Опоздал бродяга, не доглядел за паствой. Его величество уже года два как блаженствовал в объятиях прекрасной королевы Адель[118], дочери Тибо II Великого[119], графа Шампани, и дальней родственницы Виктора. Кроме того, вместе с очаровательной Адель при французском дворе ныне вошел в силу брат ее величества, Генрих де Труа[120], друг, поклонник и ученик Райнальда Дасселя.
Я познакомился с де Труа в Павии, куда тот зачастил в последнее время на встречи с эрцканцлером. Фантазер и мечтатель, брат королевы слыл отменным оратором и вообще образованным человеком. Кроме того, он был предан идеалам Империи, но, мне кажется, несколько преувеличивал мои личные заслуги. Во всяком случае, умудрялся смотреть на меня снизу вверх, будучи выше меня почти что на голову. Иными словами, даже если бы несчастный Людовик Французский и хотел приютить блудного папу, эта компания сделала бы все возможное, чтобы он раз и навсегда позабыл о таких идеях.
Желая подлить масла в огонь, мы направили письмо французскому канцлеру, в котором, в частности, говорилось о том, что добрые отношения между римским императором и французским королем могут быть омрачены самим фактом поддержки Францией еретика Роланда и его приспешников.
В результате папа забрасывал короля посланиями, а тот либо отвечал на них уклончиво, либо и вовсе оставлял без внимания. Понятно, почему не отвечал, не желал доверяться ненадежному пергаменту, который запросто можно выкрасть. Людовик послал к Александру аббата Сен-Жерменского монастыря, с тем чтобы тот растолковал положение на словах, но спокойного диалога не получилось. Вспыльчивый Роланд наорал на безобидного старца, и того хватил удар. Не римский епископ, а языческий громовержец какой-то!
В общем, ну его к лешему. Прослушал очередное донесение и занялся более злободневным — подготовкой похода на Сицилию.
Что есть Сицилия? Морская держава. Стало быть, и брать ее сподручнее с моря. Райнальд рекомендовал просить помощи у Гении и Пизы. Загвоздочка, Генуя меня терпеть не может, кроме того, оба города находятся в многолетнем конфликте.
Пришлось позволить шпиону-генуэзцу спереть у эрцканцлера письмо, из которого можно было узнать, что в случае отказа генуэзцев помочь нам в покорении Сицилии мы с чистой душой посодействуем Пизе покорить Геную. Там быстренько взвесили и обмерили огромную Империю и маленькую Геную и решили, что лучше уж они будут воевать вместе с Пизой и всей Империей против Сицилии, нежели допустят, чтобы с ними обошлись так же, как с Миланом. В общем, в результате и помирили бывших врагов, и флотом обзавелись.
Райнальд доволен, аж сияет, а рядом с ним недавний знакомец, граф де Труа, раззявленным ртом ворон ловит, удивляется. И я бы удивился, если бы такое дело впервые видел. Едва эрцканцлер свой отчет закончил, де Труа слова просит. Не по правилам, конечно, у всякой церемонии свой порядок, и после доклада Райнальда моя ответная речь, но коли человеку невтерпеж… Дозволяю.
У графа щеки огнем пылают, уши тоже, не говорит — восклицает! Давно я такой щенячьей радости не видел. Немцы — в большинстве своем люди серьезные, основательные. Итальянцы, вот эти куда горячее будут. Но этот всех за пояс заткнул, восторженно, откровенно, по-мальчишески, вдруг предлагает добровольно и с величайшей радостью принести вассальную клятву, став имперским ленником со всеми своими немалыми бургундскими владениями. Бывают же удачные дни!
Потом пообещал договориться с Людовиком VII, чтобы тот принял сторону Виктора IV и отверг Александра.
Стоим с Райнальдом и реально глазами лупаем, не ожидали ничего подобного. Чтобы практически малознакомый человек вдруг вложил в наши руки эдакий рычаг давления на своего короля, потому что, с одной стороны, любимая жена короля, с другой — шурин, который реально может перейти со всеми своими владениями под руку к другому сеньору, нанеся немалый урон в хозяйстве.
В общем, мы его под белы рученьки да за праздничный стол, а чем черт не шутит, дело настолько невероятное, что вполне может сработать.
На следующий день любезный граф отбыл в сторону Франции, пообещав обернуться как можно шустрее, мы же продолжили подготовку к войне. Собственно, флот предоставляли Пиза с Генуей, это их проблема. Ломбардцы собирали сухопутные отряды. Оставалось поднять немцев, а с этим никто в Империи лучше меня не справится. Но едва я перешел через Альпы и посетил несколько крепостей, последовал срочный вызов в Павию. Оказалось, что пока я ездил от города к городу, наш невероятный союзник, умудрился не только добраться до Франции и вернуться обратно, но и заручился особыми полномочиями от своего короля. Согласно которым он имел право вести переговоры от имени Людовика о проведении церковного собора, куда должны были явиться оба папы для окончательного решения своей участи.
Представлялся быстрый способ разделаться наконец с лишним папой, и ради такого дела можно было отложить войну. Райнальд быстро сообразил, что, коли сам Людовик пишет о необходимости явки обоих пап, стало быть, пусть возьмет на себя обязательство лично доставить туда Александра. Почему эту сложную задачу следовало возложить на короля Франции, а не на императора, понятно, папа не стал бы общаться с отлученными от церкви. Не положено сие.
Мы решили, что и я, и Людовик изначально дадим клятву, что будем соблюдать решение собора вне зависимости от того, понравится оно нам или нет.
Все начнется с официальной встречи на мосту через Сону. Сначала идут герольды, возвещая друг друга о прибытии своих господ, потом два государя и два папы. Далее, собственно, сам собор. Местом проведения избран Сен-Жан-де-Лоне, на границе двух королевств. Император и король открывают собрание, а далее черед клира. Мы демонстративно умываем руки и ждем готового решения. Никто ни на кого не влияет, никто ни к чему не подстрекает. Все вышеизложенное мы записали на пергаменте и вручили его любезному графу. Добавив, что, если его сеньор не явится в назначенный день и час или не приведет сидящего у нас всех в печенках Александра, весь христианский мир будет считать его человеком без чести. При этом Райнальд добавил, что, по правилам, пообещавший и не явившийся на собор король не только запятнает свое имя, но и должен будет отдать самого себя в заложники. Последнее мы не писали, хотя полностью разделяю мнение эрцканцлера, нам собирать князей да королей, срывать с места папу, тратить колоссальные деньги на прокорм всех этих господ со свитами, а если после окажется, что все это в пустую? И как мы будем при этом выглядеть?