ко соотнести земной и небесный миры в едином «хронотопе» с помощью схемы.
Рис. 22. Михаил Скот. Книга о частностях. Схема соотношения элементов из рукописи первой половины XIV в. Оксфорд. Бодлианская библиотека. Canon. Misc. 555. Л. 16v. Расшифровка О. С. Воскобойникова
В задачу Михаила Скота входила христианизация учения об элементах и качествах. Этому служило и фундаментальное разделение божественной (ангельской) и человеческой природы, о которой он говорил в прологе. Божественная природа — небесная, вечная, нетленная, находится в верхнем мире; человеческая, т. е. элементарная, природа вечна и тленна, находится внизу[673]. Человеческая природа (humana natura) связывается с понятиями humus (земля) и humor (влага, телесный сок), с глаголами humeo (быть или становиться влажным) и humo (хоронить). Так человеческая, элементарная или «мировая» природа (mundialis natura) соотносится прежде всего с землей, низшим из элементов, и одновременно с четырьмя соками, на знании которых строились представления о человеческом теле и медицина. На их гармоничном сочетании основано здоровье человека.
Подвижная элементарная природа берет свое начало от неподвижной. Четыре основных качества — холод, тепло, влага и сухость — делятся на две группы: активные (тепло и холод) и пассивные (влага и сухость). Человеческое тело, как и весь подлунный мир, состоит из противоположных качеств элементов[674]. Когда на небе в разных его точках появляются предзнаменования (signa), стихии теряют равновесие, гибнут люди, быки и прочие плоды земли[675].
Михаил Скот посвящает отдельные главы различным атмосферным явлениям. Облака — это избыточные пары земли и воды, смешавшиеся с влагой воздуха. По природе они очень легки за счет воздействия солнечного тепла. В зависимости от цвета и направления движения они предвещают разную погоду, бедствия или удачу в жизни людей. Они могут стать и источником заражения воздуха и распространения эпидемии[676]. Далее среди атмосферных явлений рассматриваются радуга, гало, дождь, иней, роса, снег, туман, ясная погода (serenitas), град, молния, гром, «стрела грома» (по сути та же молния), землетрясение. Причины землетрясений объясняются тем, что ветер проникает в недра сквозь пористую структуру земли. Его движение внутри земли и вызывает землетрясения, но не повсюду, а там, где в поверхности особенно много щелей и пещер, как, например, в Сицилии. Странно, что он ничего не говорит о ландшафте Апулии — пористость ее карстовых скал должна была бросаться в глаза. Скот выделяет также времена года, точнее, знаки зодиака, а также время суток, которые благоприятствуют возникновению таких явлений[677].
В первой части «Введения» в число атмосферных явлений попали также корица (zucharum, откуда «сахар»), ладан, манна и мед[678]. Все четыре имеют определенные целебные свойства. Корицу использовал Феодор Антиохийский, сменивший Михаила Скота в должности придворного астролога. Во «Введении» ей посвящено лишь несколько фраз о применении в питании и для технических нужд (полировка металлов). Зато мед, уже в Библии имеющий богатую символику, связанную с его вкусовыми качествами и особенностями жизни пчел, заслужил самое серьезное внимание автора. Как материя он тогда не считался продуктом жизнедеятельности пчел. Он возникает, пишет Скот, в пятом регионе из влаги, скопившейся в воздухе, т. е. росы, собираемой с цветов и трав «дружелюбными червяками, называемыми пчелами». Название этих насекомых (apes или ave) он производит от отрицательной приставки «а» и «ve», что значит приблизительно «без жалоб». Такая этимология, как мы уже не раз видели, служила для того, чтобы дать природному миру аллегорическое и моральное толкование.
Создание новых смыслов с помощью разложения всем известных слов на слоги и даже буквы удачно названо «этимологизирующим переосмыслением и словообразованием»[679]. Историки языка и литературоведы знают эту игру намного лучше, чем историки, между тем мы уже не первый раз убеждаемся, как она важна для реконструкции средневековой картины мира. Михаила Скота эта игра очень увлекала, Шартр и вслед за ним Григорий Святогорец ей не злоупотребляли. Пчелы у Скота, как позже, в развернутой аллегорезе, у Фомы из Кантимпре, становятся примером идеального общества, неустанно работающего под началом своего короля на благо всей природы, собирая полезный сладостный мед. Они преисполнены всяческих добродетелей, никогда не воюют друг с другом. Их король или император всегда молод и красив, в зрелом возрасте он оставляет свою должность для следующего поколения. В улье каждый занят своим делом для гармоничного существования общего дома, не пренебрегая и дружественными отношениями: они приглашают друг друга в гости и с удовольствием проводят время вместе[680]. Это идеальное государство существует для того, чтобы быть посредником между атмосферой, дарующей мед, и людьми, применяющими его в пищу и для врачевания. Михаил Скот рассматривает и территории распространения этого «атмосферного явления», делая акцент на том, что на Востоке, особенно в Земле обетованной, все же с неба чаще падает «сладчайшая манна». В главе о девяти небесных сферах также нашлось место пчелам, чье скрытое от глаз жилище напоминает небо, где живут «невинные духи». Здесь пчелы сравниваются с ангелами, а осы — с демонами[681].
В разных контекстах и вариациях идея сопряжения, гармонического соединения разрозненных элементов и качеств оказывается ключевой для прочтения «Введения». Это не удивительно в тексте, сознательно построенном как на святоотеческой традиции, так и на греко-арабской астрологии и наследии Шартра. Но если попытаться за формой текста увидеть форму мышления, ее вряд ли можно назвать схоластической в строгом смысле слова. Фома тоже синтезировал очень разные учения, но его метод совершенно иной. Возможно, поэтому будущее было за «Суммой богословия», а не за нашей «суммой» астрологии, где языковая игра заменяет логику. Однако мы должны понимать, что и картина мира Михаила Скота, удивительным образом игнорирующая Аристотеля, которого сам же Скот и переводил, во многом наследница представлений предшествующего столетия, оставалась актуальной в первой трети XIII века.
Посмотрим, что Михаил Скот пишет о гармонии семи небесных сфер[682]. Как и для античного человека, гармония связана для него с музыкой и с числом, ведь музыка считалась математической наукой и входила в квадривиум. Михаил Скот настаивает именно на том, что музыкальная гармония и есть основа движения планет. Сладчайшая музыка этого движения не слышна для человеческого уха, пишет он, поскольку ее заслоняют звуки, раздающиеся в воздухе между землей и небосводом. Но из музыки семи сфер возникли семь нот; расстояния между сферами, от земли до небосвода означают восемь тонов, а девятый тон есть расстояние от небосвода до эмпирея — это невыразимый человеческим языком вечный покой. Иногда, продолжает Скот, говорят и о девяти созвучиях вселенной, согласно девяти именам муз[683]. Планеты и звезды расположены не на одном круге, а на разных для того, чтобы между ними были интервалы, как в музыке, а движение сфер создавало музыку. Наконец, гармония музыки и планетных сфер связана, также с помощью числа семь, с самим существом человека: тело состоит из четырех элементов, а душа обладает тремя способностями. Музыкальное искусство естественным образом примиряет душу и тело, создавая из человека «микрокосмос», т. е. малый мир[684].
Небольшая глава, посвященная собственно небесной гармонии, подчеркну, лишь отчасти относящейся к божеству, содержит в себе в лаконичной форме чуть ли не всю картину мироздания, поскольку мир проникнут музыкой. Его вращение вокруг своей оси, подобное вращению колеса или двери на петлях, где петли — cardines mundi, полюса, создает невыразимо сладкую музыку, тона которой достигают эмпирея и спускаются до сферы луны, отражаясь от нее, как луч солнца от поверхности воды. Далее Михаил Скот сравнивает эту музыку с полифоническим церковным пением. 1029 звезд птолемеевского каталога соответствуют 1029 голосам. Семь нот, которые можно видеть на листе пергамена или на тетради с текстом антифонария, нарисованы каждая на своей линейке, подобно семи планетам, каждая из которых властвует в своей сфере[685]. В главе о музыке также часто проводятся сравнения между основными понятиями музыки и мирозданием: например, четыре регулярных гласа церковного пения сопоставляются с четырьмя стихиями, а гармоничному пению приписывается способность изгонять бесов[686].
Такое смешение нетрудно подвергнуть критике, как только критик встанет на кафедру богослова, медика, астролога, музыканта, грамматика и даже переводчика арабских текстов. Михаил Скот не вносит ничего нового в астрологию, он не цитирует текстов, не знакомых в переводе в почти родном для него Толедо поколением раньше[687]. Он игнорирует почти полностью даже те тексты, которые сам же переводил, от аль-Битруджи до Аристотеля. Его способность прислушаться к чужому мнению редко выходит за рамки безоговорочного согласия или столь же безоговорочного осуждения. Правда, почему-то именно у него мы находим первое в Средние века подписанное изображение ада в центре земли