Над свободой страшный суд творят.
Нет на карте той страны счастливой.
Где цветет златой свободы век,
Зим не зная, зеленеют нивы,
Вечно свеж и молод человек.
Пред тобою мир необозримый!
Мореходу не объехать свет!
Но на всей земле неизмеримой
Десяти счастливцам места нет.
Таков был пессимистический вывод Шиллера из политической ситуации своего времени.
Кровопролитные войны, потеря целыми государствами своей независимости, дальнейшее обнищание народа — вот каковы оказались они, знамения нового столетия, от которого история ждала осуществления лозунгов Свободы, Равенства и Братства…
Но чем пристальнее вглядывался поэт в свое бурное время и чем зрелей становилась его оценка событий, тем прочнее укрепляется в нем вера в народ — носителя высоких нравственных идеалов, единственную силу, которая сумеет избавить человечество от трагических противоречий действительности.
Таким предстает народ в последних драмах, которые суждено было завершить поэту, — «Орлеанская дева» и «Вильгельм Телль».
Он обращается к образам народных героев, легендарных патриотов прошлого, и, как всегда, черпая из истории, он ищет в ней решения проблем своего времени, своей бурной и трагической эпохи.
Первым из таких привлекших поэта образов стала французская патриотка XV столетия Жанна д’Арк. Бессмертный памятник подвигу этой простой крестьянской девушки создает поэт в своей романтической трагедии «Орлеанская дева».
Исторические события, к которым обращается Шиллер, относятся к XV веку, к эпохе так называемой Столетней войны между Англией и Францией.
К 1430 году — с него начинается действие драмы — положение Франции, как и Германии Шиллера, было поистине трагическим. Разоренная длительными войнами, разграбленная отрядами наемников и шайками разбойников-феодалов — иноземных и отечественных, — ослабленная предательством феодальной верхушки, страна переживала тяжелейшие дни своей истории.
После битвы при Азенкуре в 1415 году в руках англичан находится весь север Франции вместе с Парижем. На сторону неприятеля открыто переходят многие крупные феодалы во главе с герцогом Бургундским. Дофин Карл (будущий король Карл VII) вынужден бежать. В октябре 1428 года англичане осаждают Орлеан — ключ к югу страны. Франции грозит полная потеря национальной самостоятельности…
Но те же события, которые явились свидетельством полной неспособности королевской власти и дворянства прекратить бедствия родины, дали миру образцы героического патриотизма. В эти решающие дни на путь ожесточенной партизанской войны с иноземцами вступает народ. Борьбу возглавляет юная французская патриотка Жанна д’Арк.
Семнадцатилетняя крестьянка из лотарингской деревни Дом-Реми, она разделяет религиозные представления и суеверия своего времени. Патриотические побуждения принимают у нее религиозную форму: Жанна считает себя призванной «свыше» избавить милую Францию от врага.
С большим трудом достигнув королевского двора, Жанна д’Арк убеждает дофина начать решительные военные действия. Она обещает снять осаду с Орлеана, провести Карла для коронации в Реймс и полностью изгнать захватчиков с французской земли.
За исключением внешних контуров биографии Орлеанской девы — так прозвал народ Жанну после ее победы под Орлеаном — многое в ее истории легенда или полулегенда.
Вдохновленные мужеством девушки, французские войска во главе с Жанной одерживают одну блестящую победу за другой Города открывают перед ней свои ворота… К ее армии присоединяется городское народное ополчение и крестьянские отряды. В июне 1429 года Жанна д’Арк ведет дофина для коронации в Реймс. Но «для королевской и аристократической партии крестьянская девушка была… бельмом на глазу»[14]: французские феодалы напуганы размахом народного движения и ростом популярности Жанны д’Арк. Во время сражения при Компьене, перед Жанной, отбивавшейся от врагов, предательски закрыты городские ворота, и она попадает в плен к бургундцам, которые продают ее англичанам.
По приказу неприятеля католическая церковь начинает позорный процесс против национальной героини Франции, обвиняя ее в ереси и колдовстве, чтобы очернить в глазах народа.
30 мая 1431 года, в безоблачный весенний день, свершилось одно из самых мрачных преступлений средневековья: Жанна д’Арк была публично сожжена в Руане.
Этот исключительный трагический образ еще до Шиллера привлекал литераторов. И по-разному ими трактовался. Так, во Франции в XVII веке известна была эпопея поэта Шаплена «Девственница», или «Освобожденная Франция». Она была написана по заказу кардинала Ришелье, и народная патриотка предстала здесь в виде боговдохновленной спасительницы престола, этаким эталоном верноподданного, всегда готового пожертвовать жизнью ради своего монарха. С искрометным остроумием разоблачил эту реакционную легенду, созданную в интересах французского двора, великий просветитель Вольтер в своей сатирической поэме «Орлеанская девственница». Но, осмеивая поповско-монархическую фальсификацию подвига Жанны д’Арк, Вольтер изобразил в столь сниженном виде и самое героиню, что во Франции даже слово «девственница» на долгие годы стало восприниматься как нечто неприличное.
Широкой популярностью пользовалась эта поэма в Германии. И, в частности, при веймарском дворе. Мало интересуясь критическим содержанием вольтеровской поэмы, немецкие «ценители искусства», подобные Карлу Августу и его приближенным, смаковали гривуазные пассажи «Орлеанской девственницы».
Шиллеру особенно омерзительно было это аристократическое «вольтерьянство» на немецкий манер.
Быть может, поэт видел в нем, кроме свидетельства душевного цинизма веймарского «высшего общества», еще и своего рода уродливую моральную компенсацию за поражения, которые терпели немецкие князья от наполеоновских армий: желание осмеять национальную героиню французского народа.
Чтоб высмеять величье человека,
Тебя насмешка затоптала в прах.
Да! Чистое чернится не впервые,
И доблесть в прах затоптана стократ.
Но не страшись! Еще сердца людские
Прекрасным и возвышенным горят, —
пишет Шиллер в стихотворении «Орлеанская дева», которое он предпосылает своей драме.
С Вольтером и его вельможными почитателями, а также с реакционными романтиками иенской школы, увлеченными средневековьем и утверждавшими некую таинственную непознаваемость «народной души», вступает в бой Шиллер своей новой драмой.
Его не страшит ни то, что насмешка прилипчива и рыцарственная защита осмеянной героини может раз и навсегда создать ему в глазах веймарского двора репутацию старомодного чудака или, чего доброго, недостаточно патриотически настроенного писателя.
Он не привык оглядываться на сильных мира сего, на общественное мнение, диктуемое прихотями моды, — не хочет оглядываться на них и на этот раз.
Он руководствуется только своими нравственными побуждениями. И, как всегда, взяв в руки перо, идет на бой с поднятым забралом.
О как отличен был патриотизм поэта от тупого пруссаческого солдафонства карлов августов и от национализма реакционных романтиков!
Именно теперь, во время войны Наполеона с коалицией монархических держав, видит Шиллер свою цель в том, чтобы реабилитировать исторический образ национальной героини Франции, противопоставив тем самым патриотизм народа преступным военным авантюрам правителей.
Всего лишь через два дня после премьеры «Марии Стюарт» Шиллер делится с другом замыслом нового произведения.
Это будет драма о простой крестьянской девушке, о народной героине, истинно романтическая трагедия, как понимает ее Шиллер; в ней оживет не только история подвига Жанны д’Арк, но и народный вымысел, фантастика, не отделимая от этого образа.
В июле Шиллер просит Кернера прислать ему материалы о процессах против ведьм и всевозможные старинные книги о колдовстве («…В сочинениях на эту тему нет почти ничего, что было бы хоть мало-мальски поэтично; Гете тоже говорил мне, что не нашел в книгах ничего интересного для своего «Фауста». То же и с астрологией; просто диву даешься, каким плоским и грубым шутовством так долго занималось человечество…») и уже 2 августа сообщает Гете, что познакомился с «целой литературой» об эпохе Жанны д’Арк.
С особым душевным подъемом трудится Шиллер над своей «романтической трагедией». Он неоднократно говорит во время работы, что испытывает горячую симпатию к своей героине. «Сам сюжет согревает меня, — пишет он Кернеру в январе 1801 года, — и драма эта в большей степени льется из сердца, чем предшествующие, где рассудок должен был бороться с материалом».
Как знаменательно это признание! В простой крестьянской девушке, вдохновленной на подвиг бедствиями своей страны, Шиллер нашел, наконец, героя, нравственная красота которого совпадает с его ролью в истории.
Этот подлинно высокий герой не нуждался в какой-либо искусственной идеализации, подобной той, к которой прибегал поэт, создавая своего Макса Пикколомини или просветленную Марию Стюарт пятого акта драмы. Он был истинно прекрасен, прекрасен своим патриотическим подвигом.
Но, ощущая особое качество самого жизненного материала, к которому он обратился на этот раз, Шиллер все же счел нужным внести в него некоторые изменения.
Следуя своим представлениям о том, что в основе трагедии должен лежать морально-этический конфликт, поэт привносит его и в судьбу своей героини. Шиллеровская Иоанна убеждена, что само небо повелевает ей во имя высокой чести спасти от неприятеля свою страну, отказаться от личного счастья: она не должна знать любви, никогда не будет у нее семьи и своего очага…
И вот Иоанна покидает родную деревню Дом-Реми, где ее сестры нашли тихое семейное счастье и где жители мало озабочены тем, чужеземец или соплеменник взойдет на французский престол.