Я подумал, что Майк нырнул через портьеры в гостиную. Но там его не оказалось. Тогда я решил, что он мог выскочить через переднюю дверь. Но его не было и на крыльце. Я позвал: «Майк!», но в ответ была лишь тишина. А затем я услышал на кухне шаги. Я бросился туда и распахнул дверь. Майк стоял на кухне, и с него ручьями лилась вода, он был мокрый с ног до головы, и до колен в грязи.
— Вот дела, пап, — сказал он, тяжело дыша. — Я совершенно забыл о ручье и упал в него. Лучше нам здесь немного прибраться.
Я уже совсем рассердился. Достаточно с меня его россказней.
— О чем ты? — рявкнул я.
Майк уставился на меня.
— Ну... э-э... я пошел за ними! Я увидел следы Смитти на траве. Я хорошо разбираюсь в следах.
В голове у меня все завертелось. Я сделал пару шагов и медленно опустился на табурет.
— Послушай, Майк, — сказал я, — давай-ка начнем все с начала. С самого начала. Где Пат? Куда вы пошли? И где ты нашел следы Смитти?
Он стоял в луже воды и хмуро глядел на меня. Потом я снова призвал его к порядку и потребовал все объяснить. Наверное, четвертое измерение, это нечто такое, что может понятно объяснить родителям только студент-выпускник. Но я настаивал, и Майк все же попытался. Он, в общем-то, достаточно терпеливый мальчик.
— Видишь ли, пап, — сказал он, — я ведь уже говорил тебе. Это... там. Ну, может, где-то в волшебной стране. Только... Нет, фей там нет. Все это находится тут же, только мы не видим, так сказал Смитти. И нужно знать секрет, как попасть туда. Мы подсмотрели, как это делал Смитти, когда считал, что мы не видим его, а затем попробовали сами. Пат научилась гораздо быстрее, чем я.
Элеонора никогда не позволила бы ему пойти туда, и не пошла бы с ним. Во-первых, она никогда никого не слушала. Как и любая женщина. У нее в голове давно уже было разложено все по полочкам, и она обо всем составила свое мнение. Она проигнорирует все, что не соответствует этому мнению. Промокшего Майка она просто отправила бы наверх переодеваться, а сама вызвала бы полицию.
Но я — мужчина, муж Элеоноры и отец Майка. Я видел собственными глазами, как он повернулся на пятках, точно при игре в классики, и исчез. Может, поэтому я был готов разрешить ему пойти еще раз. Только со мной. Поэтому я взял его сзади за плечи и старательно повторял все его движения. На первый раз ничего не произошло. Мы проделали это снова, и Майк растворился в воздухе. Когда он вернулся, и мы стали повторять это снова и снова, пока голова у меня не стала раскалываться от боли, так что я не знаю, что именно произошло. Наверное, так было и надо. Наверное, я так устал, так вымотался, что повторял движения Майка механически, не задумываясь. Внезапно мы развернулись — я, как и он, — и кубарем полетели через что-то.
Через что? Но там ничего не было. Мы просто оказались на улице, но в таком месте, какого я никогда не видел. Майк говорил правду, мы были «там». Это был тихий, спокойный, залитый солнцем луг, покрытый высокой зеленой травой, небольшой прозрачный ручеек, и вдалеке покрытые лесом холмы. В траве были цветы, каких я никогда не видел в окрестностях Мэдисонвилля. Были и деревья, но какой-то странной формы. Небо голубое, и по нему плыли белые летние облачка, точно такие же, как облака над нашим домом. Это был просто другой мир — причем хороший мир.
Майк был уже за ручьем, на полпути к ближайшему холму. Он шел по явному следу в траве, и сердце мое радостно забилось, когда я заметил, что это не один, а два следа, один маленький, а другой большой, и тянулись они к вершине холма. Я перепрыгнул ручей и поспешил за Майком.
Уже начинался закат, когда мы нашли их. Пат ехала на плечах Смитти, прижимая что-то к своему животику и внимательно прислушиваясь, что он ей говорит. Наверное, я все испортил, когда подхватил Пат на руки и обрушил на ее головку сваленную «в кучу» смесь любви и гнева.
Солнце уже касалось далеких холмов, когда мы добрались до знакомого места у ручья, где и возникли в этом потустороннем мире. В лесу пели птицы, немного походившие на дроздов, а в траве пробежал кто-то величиной с лисицу. Когда мы спустились с холма, Пат с Майком пошли первые, совершить этот безумный поворот. Затем наступила моя очередь. Но у меня ничего не получилось.
Я попробовал сделать это в одиночку. Затем, встав позади Смитти, повторять его движения. Вернулся Майк, чтобы узнать, что нас задерживает, и я попытался пройти с ним. Все было бесполезно. Наверное, я восстановил контроль над своими мыслями, который упустил в тот раз. А может, ноги мои путались в траве. Все может быть... но почему другим все это не мешает? Я застрял. Я не мог вернуться. Я попал в ловушку совершенно чужого мира.
Смитти отнесся к этому вполне серьезно, поскольку был взрослым и мог осознавать последствия. Тот факт, что он мог легко делать это, никак мне не помогал, потому что он неохотно признался, что проскальзывать «через» умел всегда, с самого детства. Он считал, что в этом виновны какие-то его врожденные особенности, потому что умел и многое другое, например, проникать в закрытые коробки. Но до того дня, когда Пат последовала за ним, он не знал ни одного человека, владеющего этими приемами. Затем, чтобы сохранить мир в семье, он вынужден был научить и Майка.
Я спросил его, куда мы попали, и Смитти не сумел мне ответить. Он считал, что это какой-то другой мир, сосуществующий с нашим собственным, и что мы попали сюда неким коротким путем, вроде как просверлили дырку в оболочке полого шара и пролезли через нее. Он кое-что читал о четвертом измерении, которое, вроде бы, подходило, но некоторые писатели считали, что четвертое измерение — это иной мир, другие называли его временем. У Смитти же все это было спутано вместе, потому что он мог проникать как через пространство, так и сквозь время. Он, например, выхватил из прошлого кексы Элеоноры, и он продемонстрировал мне невероятный фокус: правая рука его исчезла по самое плечо, а потом появилась, держа мой бумажник. Это был точно мой бумажник, потому что в нем находились все мои документы, но в кармане пиджака я нашел точную копию этого бумажника. Через три минуты бумажник, лежавший у меня в пиджаке, внезапно испарился. Смитти пояснил, что он протянул руку на три минуты вперед и забрал бумажник.
Позже наступила темнота, и я стал думать о том, что предпримет Элеонора, когда обнаружит, что ее муж исчез. Я понимал, что объяснения детей она вообще не примет во внимание. Затем вновь появился Майк, откуда ни возьмись, точно включили свет. За его руку цеплялась Пат.
— Звонила мама, — торжественно заявил мой сын. — Она сказала, что не вернется сегодня домой. А я сказал ей, что мы пошли в поход.
Для девятилетнего ребенка это было так просто. Мы ушли в поход. Был как раз вечер пятницы, а когда у меня на работе случалась переработка, я потом брал выходной на субботу. Так что мы могли не вернуться до утра понедельника, как раз к школе, как сказал Майк матери.
Вот так мы остались ночевать под открытым небом. Я уже понял, что Смитти хорошо знает это симпатичное местечко, и подозревал, что мои дети тоже. Мы прошли дальше вдоль ручья, туда, где он вытекает из леса, и там, под прикрытием высокого, скошенного валуна, нашли кровать из листьев и травы, а также остатки кострища. Пат тут же зарылась в листья, а Майк деловито пошел собирать дрова для костра. По всему этому я заключил, что дети уже бывали здесь.
Смитти прошел «через», чтобы запереть дом и забрать одеяла. Ночь была теплой, и мы просто сидели у костра, глядя, как он достает из своего рюкзака различные вещи. Первой была мелкая сковородка, какую я увидел в тот день, когда встретил Смитти возле железнодорожного моста, и теперь я смог внимательно осмотреть ее. Сковородка была из незнакомого мне сплава, но мало ли новых материалов мы видим в наше время? Я спросил его о ней. Смитти ответил, что это вещество он нашел в другой части этого мира в природном состоянии. У него были некоторые свойства золота или платины, но в целом материал был легче и тверже.
Оба ребенка принялись давать ему инструкции, что именно хотят съесть, и Смитти признался, что после того, как Пат нашла путь сюда, ему пришлось довольно часто брать их на пикник взамен обещания никому об этом не говорить. В те разы, когда мы с женой думали, что они ходили за ягодами в лес Хэнсона или ходили пешком по тропинке вокруг холма, они на самом деле были здесь, по другую сторону «ничего», исследовав мир, куда не ступала еще нога человека.
Я почти не думал о том, чем мы будем питаться, погруженный в свои невеселые мысли, но наелись мы до отвала. Смитти пошарил в болотце на противоположной стороне ручья и вернулся с коричневым, странного вида существом, блеющим, как ягненок. Майка он отправил на луг собирать травы, а Пат велел вырыть ножом толстые, белые корни фиолетовых цветов — они обильно росли под деревьями на краю леса. Сам же Смитти пошел и отыскал желеобразный гриб, ярко-красный и пряный, который был у нас на десерт после жареной лягушки, печеных корней и острого соуса из трав. После окончания трапезы дети сами отправились к ручью мыть тарелки. Я был просто поражен: они никогда не вели себя так во время наших походов и пикников.
Пат, в конце концов, было всего лишь три года. Я хорошо знал, как трудно отправить ее спать, когда еще не все угомонились, но у нее был долгий день, и, вернувшись с ручья, она сама скользнула под валун, на ложе из сухих листьев. Подойдя и нагнувшись, чтобы накрыть ее одеялом, я увидел, как она что-то прижимает к подбородку. Когда я осторожно разжал ей пальцы, она пошевелилась во сне и пробормотала «кролик»...
Сначала я подумал, что она захватила из дому свою плюшевую собачку, но эта штука не походила на нее. Я понес ее к костру.
Она была размером с два моих кулака и покрыта длинным, шелковистым серым мехом, как ангорская кошка. Она была теплой и, держа ее в руках, я чувствовал биение ее сердца. Но при этом у нее не было ни глаз, ни ушей, вообще никаких видимых органов. Чем бы это ни было, но только не кроликом.