День, когда машина с новым владельцем выезжает за пределы парковки автосалона, является худшим днем в ее жизни – она моментально теряет до четверти своей цены. Это может показаться абсурдным, но мы все знаем, что на практике так оно и происходит. Новый автомобиль, купленный за 20 тысяч долларов, вряд ли может быть перепродан дороже чем за 15 тысяч. Почему? Потому что, с логической точки зрения, единственный человек, который хочет перепродать только что купленный автомобиль, – это тот, кто обнаружил в этом автомобиле какой-то скрытый дефект. Поэтому, даже когда у машины на самом деле нет никаких дефектов, потенциальный покупатель вправе заподозрить обратное. Он предполагает, что у продавца есть какая-то информация об автомобиле, недоступная самому покупателю, поэтому он наказывает продавца, основываясь на наличии этой предполагаемой информации.
А что, если в машине действительно есть дефекты? В этом случае продавцу имеет смысл выждать перед продажей хотя бы год. К этому времени сделка будет казаться менее подозрительной; некоторые люди уже начнут продавать другие годовалые машины в хорошем состоянии, поэтому дефектная машина растворится в общем потоке и, возможно, будет продана дороже, чем должна стоить на самом деле.
Наличие у одной из сторон сделки большей информации, чем у другой, дело вполне нормальное. В мире экономистов подобная ситуация носит название информационной асимметрии. В условиях капитализма одна сторона (обычно являющаяся экспертом) знает больше, чем другая (потребитель). Однако благодаря появлению Интернета информационная асимметрия получила смертельное ранение.
Информация представляет собой валюту Интернета. Интернет как посредник крайне эффективен для передачи информации от тех, у кого она есть, тем, у кого ее еще нет. Часто, так же как в случае с ценами на полисы срочного страхования жизни, информация изначально существует в совершенно раздробленном состоянии. (И в этих случаях Интернет действует подобно гигантскому подковообразному магниту, которым мы машем над бескрайним морем стогов, вытаскивая из каждого иголку.) Подобно тому, как Стетсон Кеннеди смог сделать то, чего не смог бы сделать ни один журналист, реформатор или прокурор, Интернет сделал то, что было не под силу никакому защитнику прав потребителей: он значительно сократил разрыв между экспертами и обществом.
Интернет оказался особенно полезным в ситуациях, когда лобовое столкновение с экспертом способно усугубить проблемы асимметричной информации, то есть в ситуациях, когда эксперт использует свое информационное преимущество для того, чтобы заставить нас чувствовать себя глупыми, недалекими, невежественными или побудить нас к более быстрым действиям. Представьте себе, что ваш близкий человек умирает. Директор похоронного бюро уверен в том, что вы ничего не знаете о специфике его бизнеса, а кроме того, находитесь в эмоционально неуравновешенном состоянии. Поэтому он предлагает вам купить гроб из красного дерева за семь тысяч долларов. Либо представьте себе другую ситуацию. Продавец в компании-дилере пытается сделать все возможное для того, чтобы скрыть базовую цену автомобиля. Для этого он предлагает вам все новые дополнительные опции и стимулы. Позднее, оказавшись дома и расслабившись, вы можете использовать Интернет для того, чтобы понять, сколько дилер на самом деле заплатил производителю за этот автомобиль. Либо вы можете зайти на сайт www.TributeDirect.com и купить тот же гроб из красного дерева всего за 3200 и получить его на следующий же день. При этом, зайдя на сайт, вы можете выбрать и другие варианты гробов – например, «Последняя лунка» за 2995 долларов (гроб с изображением сцен из игры в гольф), или «Воспоминание об охоте» (с изображением погони и охотничьих трофеев), или какую-нибудь другую, более дешевую модель, о которой директор похоронного бюро даже и не заикался.
Но даже Интернет, со всей своей мощью, вряд ли сможет победить чудовище информационной асимметрии. Давайте рассмотрим так называемые корпоративные скандалы начала 2000‑х. Компания Enron совершила множество преступлений, в том числе организовывала негласные партнерства, маскировала долги, а также производила различные манипуляции на энергетическом рынке. Генри Блоджет из Merrill Lynch и Джек Грабман из Salomon Smith Barney сделали потрясающее исследование компаний, известных своими неправомерными действиями. Фрэнк Куаттроне из Credit Suisse First Boston провел тщательное расследование того, каким образом его собственная компания торговала в обход рынка акциями, на которые имелся ажиотажный спрос. Сэм Уэксел моментально распродал принадлежавшие ему акции компании ImClone, как только увидел первые угрожающие компании строки отчета Управления США по контролю за продуктами и лекарствами. Его приятельница Марта Стюарт сделала то же самое, а затем еще солгала об истинных причинах своих действий. Компании WorldCom и Global Crossing сфабриковали данные о своих миллиардных доходах для того, чтобы взвинтить цены на свои акции на рынке. Одна компания из группы, составлявшей взаимный фонд, позволила своим наиболее значительным клиентам торговать по предпочтительным ценам, а другая скрывала в своей отчетности затраты на выплаты руководителям.
Несмотря на все разнообразие, эти преступления имеют одну общую черту: все они тесно связаны с информацией. Чаще всего в них были вовлечены эксперт или даже целая банда экспертов, занимавшихся распространением неверной информации или скрывавших истинную информацию; в каждом случае эксперты пытались сохранить максимальную степень информационной асимметрии.
Лица, занимавшиеся такой деятельностью, особенно в области крупных сумм, постоянно пользовались одним и тем же оправданием: «Так поступают все остальные!» Не исключено, что так оно и есть. Одна из значимых характеристик преступлений, связанных с информацией, заключается в том, что они крайне редко обнаруживаются. В отличие от уличной преступности они не оставляют однозначных следов, таких как мертвые тела или разбитые окна. В отличие от воришек бубликов, объедавших Пола Фельдмана и не плативших за свою еду, в области информационных преступлений нет своего Фельдмана, скрупулезно подсчитывающего каждую монетку. Для того чтобы информационное преступление всплыло на поверхность, должно произойти нечто значительное. И когда это происходит, результат оказывается потрясающим. Виновники подобных преступлений не думают о том, что их частные делишки станут достоянием общественности. Достаточно вспомнить о записях разговоров сотрудников компании Enron, тайно сделанных после распада компании. 5 августа 2000 года два трейдера разговорились по телефону о том, каким образом лесные пожары в Калифорнии помогут Enron взвинтить цены на электричество. «Сегодня мы все повторяем одно и то же заклинание: "Гори, детка, гори сильнее!"» – сказал один трейдер. Несколько месяцев спустя трейдеры Кевин и Том беседовали о том, что официальные лица Калифорнии хотели заставить Enron вернуть доходы, полученные вследствие взвинчивания цен.
Кевин: Они что, блин, совсем обнаглели – заставлять вас вернуть все деньги? Все деньги, которые вы, ребятки, с таким трудом украли у бедных калифорнийских бабушек?
Том: Да, приятель, особенно мы обидели бабушку Милли.
Кевин: И теперь она хочет получить обратно свои гребаные деньги за электроэнергию, которую вы засунули ей в задницу по ставке 250 долларов за мегаватт в час.
Если вам кажется, что многие эксперты используют имеющуюся у вас информацию вам во вред, то вы не ошибаетесь. Вся работа экспертов зависит от того, что у вас нет той информации, которая есть у них. Порой вы бываете под таким впечатлением от сложности их работы, что не знаете, что делать с информацией, даже если она у вас в руках. Или вы можете быть в таком восторге от их профессионализма, что даже и не помышляете о том, чтобы противостоять им. Если ваш врач предполагает, что вам необходимо провести ангиопластику (хотя некоторые недавние исследования показывают, что ангиопластика почти не помогает предотвратить сердечные приступы), вы не склонны думать, что врач использует свое информационное преимущество только для того, чтобы обеспечить себя и пару коллег несколькими тысячами долларов. Однако, как сообщил в интервью The New York Times Дэвид Хиллис, кардиолог из Юго-Западного медицинского центра Техасского университета, расположенного в Далласе, у доктора могут иметься те же самые экономические стимулы, что и у продавца автомобилей или управляющего взаимным фондом: «Представьте себе, что вы хирург-кардиолог, и какой-то терапевт по имени Джо Смит постоянно направляет к вам пациентов. Если вы будете раз за разом убеждать их в том, что процедура им не нужна, то вскоре он просто перестанет посылать к вам новых пациентов».
Эксперты, вооруженные информацией, могут использовать в своих интересах мощный невидимый рычаг – страх. Страх того, что ваши дети когда-нибудь найдут вас на полу ванной умершим от сердечного приступа (и не произведенной вовремя ангиопластики). Страх того, что вашей покойной бабушке будет значительно хуже лежать под землей в дешевом гробу. Страх того, что машина ценой 25 тысяч долларов рассыплется на куски при мало-мальски серьезном инциденте, а машина за 50 тысяч долларов окутает ваших близких непробиваемым стальным коконом. Страх, формируемый экспертами в области того или иного направления бизнеса, несоизмерим со страхом, создаваемым террористами или ку-клукс-кланом, однако в обоих случаях действует один и тот же принцип.
Рассмотрим, к примеру, сделку, которая не должна вас особенно пугать: продажу вашего дома. В этом нет ничего страшного, не так ли? Давайте не будем принимать во внимание то, что продажа дома обычно является самой крупной финансовой сделкой в вашей жизни и что вам наверняка недостает опыта в области торговли недвижимостью, а также то, что у вас, скорее всего, существует неестественно большая эмоциональная привязанность к своему дому. Помимо всего этого на вас оказывают влияние как минимум два источника страха: первый – вы боитесь продать дом дешевле, чем он стоит, и второй – вы боитесь, что вообще не сможете его продать.