ные молодые преступники, но и несовершеннолетние матери-одиночки. Очень часто девочки, рождающиеся на свет в неполных семьях, со временем повторяют судьбу своих матерей.
Вряд ли стоит много говорить о том, что вывод исследователей об абортах как одном из наиболее значительных факторов снижения преступности в американской истории вызвал настоящую бурю в обществе. Логика Свифта вступает в борьбу с логикой Дарвина. Вполне уместным здесь будет вспомнить язвительный афоризм, приписываемый Гилберту Честертону: «Проблема нехватки шляп не может быть решена отрубанием лишних голов». Выражаясь языком экономистов, снижение уровня преступности стало «непреднамеренной выгодой», возникшей вследствие легализации абортов. Личное горе невероятным образом превратилось в общественное благо. И этот факт остается фактом, пусть даже он и потрясает моральные и религиозные устои.
На самом деле множество людей склонны считать преступлением сами аборты. Один ученый-юрист даже утверждал, что аборты являются бóльшим злом, чем рабство (так как их неотъемлемым элементом является смерть) или холокост (по состоянию на 2004 год количество абортов в США после принятия решения по делу Роу превысило 37 миллионов, что значительно больше, чем шесть миллионов евреев, убитых в Европе в годы холокоста). Вне зависимости от того, как люди относятся к абортам, споры по этому вопросу сохраняют свою актуальность. Энтони Бауза, бывший шеф полиции Бронкса и штата Массачусетс, осознал это, когда решил баллотироваться на пост губернатора Миннесоты в 1994 году. За несколько лет до этого Бауза написал книгу, в которой назвал аборты «едва ли не единственным эффективным методом предотвращения преступлений, примененным в стране с конца 1960‑х годов». Когда это мнение было предано гласности непосредственно перед выборами, Бауза, по данным исследований, потерял множество сторонников. А затем он проиграл и сами выборы.
Как бы мы ни относились к абортам, рано или поздно мы задумываемся о следующем: готовы ли мы согласиться с ростом числа абортов, если это приведет к снижению преступности? Возможно ли вообще выразить эту сложную взаимосвязь с помощью цифр?
У экономистов имеется одна любопытная привычка – они склонны описывать самые сложные явления с помощью цифр. Давайте, к примеру, рассмотрим, во что нам обходится спасение от вымирания полярных пятнистых сов. Согласно данным одного исследования, для защиты пяти тысяч сов необходимо прекратить лесозаготовительную деятельность в этом регионе, что приведет к прекращению дальнейшей деятельности по производственной цепочке. Прекращение бизнеса обойдется в 46 миллиардов долларов, то есть в 59 миллионов долларов в расчете на одну сову. После катастрофы танкера «Экссон Вальдез» в 1989 году экономисты рассчитали, сколько должен потратить средний американец на предотвращение подобных инцидентов в будущем. Согласно расчетам эта сумма составила всего 31 доллар. Экономисты могут даже оценить ту или иную часть человеческого тела. Ниже приведена таблица, по которой в штате Коннектикут выплачиваются компенсации за производственные травмы.
Теперь же, исключительно в рамках обсуждения, давайте зададимся ужасным вопросом: какова сравнительная стоимость человеческого зародыша и новорожденного ребенка? Представьте себе, что вам приходится принимать соломоново решение – принести в жертву одного родившегося младенца или некоторое количество зародышей. Сколькими нерожденными зародышами вы готовы пожертвовать для спасения одного уже родившегося человека? Разумеется, это всего лишь умственное упражнение, и на этот вопрос не может быть точного ответа. Однако размышление над ним может помочь более четко понять степень влияния абортов на уровень преступности.
Для человека, склонного к одной из крайностей – защите прав зародыша или прав женщины любой ценой, ответ будет очевиден. Человек, верящий в то, что жизнь начинается с момента зачатия, будет оценивать жизнь зародыша и жизнь ребенка в соотношении 1: 1. Другой человек, верящий, что право женщины на аборт важнее, чем множество иных факторов, будет считать, что жизнь одного ребенка важнее жизни любого количества зародышей.
Однако давайте представим себе третьего участника дискуссии. (Если вы склонны воспринимать себя как яростного сторонника одной из двух точек зрения, описанных выше, то приведенное ниже упражнение может показаться для вас оскорбительным – поэтому вы вполне можете пропустить следующие два абзаца.) Третий участник не верит в то, что соотношение 1:1 является справедливым. С другой стороны, он не верит и в то, что зародыш не обладает никакой ценностью. Давайте представим себе, что в рамках спора он обязан дать какую-то количественную оценку для нашего соотношения, и он решает, что жизнь одного новорожденного эквивалентна по ценности 100 зародышам.
В США ежегодно производится примерно 1,5 миллиона абортов. Для человека, верящего в истинность соотношения ценности одного новорожденного и 100 зародышей, эти 1,5 миллиона абортов означают (при делении 1 500 000 на 100) потерю 15 тысяч человеческих жизней. Пятнадцать тысяч жизней… Примерно столько же человек ежегодно гибнет насильственной смертью в США. И эта цифра значительно выше, чем количество убийств, которых мы избегаем благодаря легализации абортов. Даже для человека, считающего, что ценность зародыша равна всего одной сотой ценности человеческого существа, компромисс между повышением количества абортов и снижением преступности будет являться экономически неэффективным.
На самом деле связь между абортами и преступлениями говорит нам следующее: когда правительство дает женщине возможность самостоятельно принять решение относительно аборта, она самостоятельно вычисляет, способна ли она вырастить ребенка. Если она считает, что не может этого сделать, то чаще всего выбирает аборт.
Но если женщина все же решает оставить ребенка, возникает следующий неприятный вопрос: что должны делать родители после того, как ребенок родится?
Глава 5Что делает родителей идеальными?
Есть ли в мире какое-нибудь другое искусство, которое хотелось бы превратить в науку так же сильно, как искусство быть родителем?
За последние десять лет в США возникла целая армия экспертов в области воспитания детей. Любой, кто пытается хотя бы в небольшой степени следовать их советам, может испытать немалое разочарование – кажется, что понятие нормы в сфере воспитания детей меняется чуть ли не ежечасно. Иногда мнения двух экспертов полностью противоречат друг другу. А иногда все ведущие эксперты в один голос соглашаются с тем, что прежняя мудрость была ошибочной, а новая – абсолютно верной. К примеру, кормление грудью является единственным способом гарантировать развитие здорового и умного ребенка – но только до тех пор, пока эксперты не начнут расхваливать преимущества кормления из бутылочки. Ребенка обязательно нужно укладывать спать на спине, но только до тех пор, пока эксперты не придут к заключению, что ребенок должен обязательно спать на животе. Печенка, которую вы готовите ребенку на ужин, одновременно а) токсична и б) крайне необходима для развития мозга. Пожалеешь розгу – упустишь ребенка, шлепнешь ребенка – отправишься в тюрьму.
В своей книге Raising America: Experts, Parents and a Century of Advice About Children Энн Халберт показала во всех деталях, как именно эксперты противоречат друг другу и даже самим себе. Поначалу это может показаться смешным, однако потом чтение книги начинает вызывать смешанные чувства и даже страх. Гэри Эццо, автор серии книг Babywise, проповедует «стратегию управления ребенком» для мам и пап, стремящихся к «достижению совершенства в процессе воспитания». В частности, он много говорит о том, насколько важно с ранних лет приучать ребенка спать ночью одному. В противном случае, предупреждает Эццо, сон рядом с родителями может «негативно повлиять на развитие центральной нервной системы младенца» и привести к проблемам с обучаемостью. Сторонники же идеи «совместного сна» предупреждают о том, что сон в одиночку может оказаться вредным для психики младенца и что его обязательно нужно укладывать на «семейное ложе». А что насчет стимулирования развития ребенка? В 1983 году Берри Бразелтон написал, что ребенок приходит в наш мир «великолепно подготовленным для задачи познания и себя самого, и окружающего мира». Бразелтон был сторонником ранней и интенсивной стимуляции младенцев – «интерактивных» детей. Однако за сто лет до этого Эмметт Холт предостерегал, что «ребенок не игрушка». По мнению Холта, в течение первых двух лет жизни ребенка не должно быть «ни принуждения, ни давления, ни чрезмерной стимуляции». Холт верил, что в это время мозг ребенка развивается очень активно и поэтому чрезмерная стимуляция может «привести к немалому вреду». Он также верил в то, что плачущего ребенка никогда нельзя брать на руки, кроме случаев, когда он плачет от боли. Холт объяснял, что ребенку нужно ежедневно давать кричать в течение пятнадцати минут – «это обычное упражнение».
Типичный эксперт в области воспитания детей, так же как и эксперты в других областях, всегда необычайно убежден в правильности своего мнения. Эксперт не склонен рассматривать разные точки зрения. Скорее он твердо придерживается одной позиции. Это происходит из‑за того, что эксперту, позиция которого учитывает множество различных нюансов, редко удается привлечь к себе сколь-нибудь серьезное внимание. Если же эксперт хочет, чтобы его теория стала частью общепринятого мнения, то ему следует быть максимально жестким. Лучший способ добиться этого – получить власть над людскими эмоциями, ведь эмоции – основной враг рациональности. Когда в дело вступают эмоции, в первых рядах идет одна из самых мощных – человеческий страх. Суперхищники, иракское оружие массового поражения, коровье бешенство, внезапная смерть младенца во сне… Можем ли мы игнорировать советы экспертов по этим вопросам, когда они начинают рассказывать нам сказки, подобно злобному дядюшке, любящему попугать своих племянников перед сном?