— Нет. Объясни, пожалуйста. И, если можешь, поспокойнее…
— Хорошо. — Славка перестал кричать. — Я не пойду в военкомат восемнадцатого. Я заболел. Грипп у меня, понимаешь? — Он громко и демонстративно высморкался. — У меня температура… Во, какая у меня температура! Я пойду в военкомат по следующей повестке, которую мне принесут. А мне её обязательно принесут… Я пойду в военкомат и останусь служить в Союзе. Теперь ты поняла?
— Теперь поняла… — нараспев протянула Вера. — Интересно, ты это сам придумал или дедушка подсказал?
— Ничего дед не знает. И бабуля тоже. Мать плачет и предлагает мне самому принимать решение.
— Тогда, значит, отец… И ты решил?
— Да… — Славка устал сопротивляться. — Ну, чего ты уставилась?!
— Здорово! Я просто подумала… Ведь у Никиты, и у Кольки… Да и у Сережки тоже повестки на тот же день и тот же час… Что ты им скажешь? Будешь врать про грипп?
Славка молчал. Сказать было нечего.
— Хорошо, — кивнула Вера. — Твоя мама права: ты, и в самом деле, должен сам всё решить… Только знай… Если ты… заболеешь, я не смогу после этого относиться к тебе так, как сейчас…
Славка промолчал. Они стояли перед домом Веры, она посмотрела вверх на свои окна, они светились, единственные во всём доме. — Дед вернулся. Я пойду, он ведь не ляжет, пока меня нет…
Вера ушла. И вдруг до Славки дошло. Он вбежал в парадную и громко крикнул в чёрный колодец лестничного пролёта.
— А как ты ко мне относишься? Как?
Он слышал, как там, наверху захлопнулась за Верой дверь квартиры, и на лестнице снова стало тихо, только в ответ ему где-то громко залаяла собака.
Славка вернулся домой, открыл дверь своим ключом и бесшумно проскользнул в прихожую. Но к его удивлению в кухне горел свет и в коридоре тоже, хотя двери в комнаты были плотно закрыты. Славка прислушался и успокоился. Он скинул сырые туфли и с удовольствием всунул ноги в домашние тапки. И тут вдруг он услышал какие-то странные звуки, доносившиеся из ванной. Славка потянул дверь ванной, но она была закрыта изнутри. Странные резкие звуки повторились снова. Испуганный не на шутку, Славка осторожно постучал пальцами в дверь, стараясь не разбудить остальных домочадцев.
— Кто здесь? Это ты, дедушка? Ты что там?..
С натугой щёлкнула задвижка, дверь приоткрылась и впустила Славку.
У Алексея Петровича открылось кровотечение. Сгустки крови забили раковину, он прижимал ко рту окровавленное полотенце. Славка обмер.
— Сейчас, сейчас, дедушка… Я «скорую»…
Он бросился к телефону, крикнув, заикаясь от страха.
— Мама!.. Бабушка! Вставайте, вставайте! Скорее!
Дверь скрипнула и появился, держась за косяк, Алексей Петрович.
— Не надо «Скорую», — прохрипел он. — Диму…
Что-то клокотнуло у него в горле. Крепко зажав рот полотенцем, он опять скрылся в ванной.
В коридор выскочили испуганные Наташа и Зоя Васильевна. Славка дрожащими пальцами набирал телефонный номер…
Побледневший осунувшийся за ночь Слава торопливо шёл по территории завода. Пересёк литейный цех, проскочил небольшой термический, кузнечный… Что-то спросил у старого рабочего, тот неопределённо махнул рукой в глубину проёма. Славка пошёл туда, и, наконец, увидел отца. Тот что-то сердито выговаривал мастеру. Тяжело ухали молоты, слов слышно не было. Славка подошёл поближе, но встал в стороне, дожидаясь конца разговора. Отец случайно посмотрел в его сторону и замер на полуслове.
— Ты чего здесь?! — Крикнул он, стараясь перекричать шум цеха. — У тебя ведь есть ключ!
Славка так посмотрел на него, что отец пожал плечами и взял его за локоть.
— Ладно, пошли…
Открыв дверь своего кабинета, он пропустил Славку вперёд.
— Ну? — Посмотрел он вопросительно на сына. — Ключи потерял?
Славка мотнул головой.
— Так что опять стряслось?
Но Славка не успел ответить. Раздался телефонный звонок. Отец махнул Славке рукой на стул, снял трубку. Заговорил, весело похохатывая.
— Рад тебя слышать, Виктор Петрович… Не передумал ехать? Получил, получил я лицензию… Одного лося разрешили отстрелить… С егерем я договорился, выгонит прямо на нас, только стреляй… Да, и сына возьму, — он подмигнул Славке. — Он у меня сейчас свободный художник… В армию уходит… Да, дней через десять… Слушаю тебя, Виктор Петрович… Что ж, — через паузу продолжил он, — для тебя, пожалуй, такие трубы найдутся… Сколько?! — Отец присвистнул. — Ну, это ты, брат, загнул!.. А, вот это другое дело! Если ты мне этот котёл сделаешь, я тебе ещё столько же труб отпущу… Всё. Забито!
Трубка, наконец, была положена на место, и отец выжидающе посмотрел на Славку. А с ним начало происходить что-то странное: мелко-мелко застучали зубы, перехватило дыхание, и он разразился вдруг бурной неожиданной истерикой. Отец испуганно бросился к нему.
А потом они сидели вдвоём в холостяцкой квартире отца, вполне уютной и современной. Сидели рядом на диване, Владимир крепко прижимал к себе Славку за плечи, говорил тихо и мягко.
— Попробуй, Славёныш, понять то, что я тебе скажу… Тебе сейчас очень тяжело, я знаю. На тебя сразу столько всего навалилось. Но жизнь заставляет принимать решение сегодня, сейчас… — Он помолчал. — Я глубоко уважаю твоего деда. Если хочешь знать, я просто преклоняюсь перед ним… Но деда твоего формировало другое время… Тогда жизнь представлялась совсем иначе… А годы прошли. Сорок, пятьдесят лет… Многие ровесники твоего деда менялись со временем, становились дипломатичнее, гибче… А он не сумел. Остался таким же… Как монумент. Как символ тридцатых годов, понимаешь? Он совершенно не вписывается в сегодняшнюю жизнь. Теперь нельзя так жить, как жил твой дед.
— Он жив, папа… — Мрачно сверкнул на него глазами Слава.
— Да, прости… Я неудачно сказал… Но, сынок, я очень тебя люблю… У тебя впереди огромная жизнь… Нельзя её приносить в жертву отжившим идеалам! Ты понимаешь меня?
Слава отвернулся от отца и твёрдо сказал.
— Я пойду в военкомат…
Отец оттолкнул его, забегал по комнате.
— Все вы идеалисты! — Крикнул он, срываясь. — Самое страшное, что Алексей Петрович всех вас слепил по своему подобию. И бабушку, и мать, и тебя…
Славка молчал и смотрел куда-то вбок.
— Ну, вот что… — Отец вдруг успокоился и стал говорить тише. — Я должен вернуться на завод, сегодня ночью будут монтировать новый котёл, — это моё дело… У меня тоже есть дело, которому я служу, и, надеюсь, не хуже твоего деда… А ты будешь ночевать здесь. Я тебя просто закрою.
Славка вскинул на него глаза.
— Папа, ты забыл, что дедушка…
Но Владимир, не глядя на него, уже одевался в прихожей. Он вышел на площадку, плотно закрыл за собой дверь и повернул ключ.
Только тут Славка сорвался с места, забарабанил в дверь кулаками.
— Папа! — Пронзительно кричал он. — Ты не можешь… Ты не смеешь!
Но вдруг у него опять сильно закружилась голова, он затих, и медленно сполз по косяку двери прямо на пол.
Перепрыгивая через две ступени, стараясь поскорее убежать от Славкиных воплей, его отец сбегал вниз по лестнице. Но внезапно наступившая тишина остановила его. Он замер, подождал немного — крики не возобновлялись. И тогда Владимир повернул назад, медленно, шаг за шагом стал подниматься обратно. Он почти бесшумно открыл квартиру, прошёл мимо Славки, сидящего на полу, и положил ключи на письменный стол…
Дмитрий Павлович сидел в служебном кабинете за своим рабочим столом в полном медицинском облачении. Сидел, тяжело задумавшись, уронив свои ухоженные руки хирурга на незаполненную «Историю болезни», лежащую перед ним. Он достал из большого жёлтого конверта рентгеновские снимки и стал — в который раз! скрупулёзно их изучать. Этих рентгенограмм было очень много — самых больших, как говорят врачи: «обзорных» и «прицельных» до совсем мелких томограмм… Закончив рассматривать, он тщательно собрал их снова в конверт и отодвинул в сторону. Также внимательно просмотрел стопку анализов и только после этого написал твёрдо на чистом титульном листе «Истории»: «Соколов Алексей Петрович». И дату рождения. Задержав на мгновение руку в воздухе, размашисто вывел в графе «Диагноз»: «Рак лёгких 4 стадии».
Вошла пожилая секретарша.
— Дмитрий Павлович, к Вам посетитель…
— В приёмные часы, — не поднимая головы, ответил он. — Есть приёмные часы для больных и их родственников…Сейчас не могу. Иду в отделение…
— Он не больной и не родственник, Дмитрий Павлович… Он говорит, что Ваш знакомый с фронта… Он из Киргизии…
Дмитрий Павлович удивлённо вскинул голову.
— С фронта? Из Киргизии? — Он задумался на минуту, пожал плечами. — Не помню… Зовите, конечно.
Секретарша вышла. Вскоре дверь распахнулась. На пороге стоял пожилой и смущённый посетитель с огромной корзиной фруктов.
— Заходите, заходите! — Пригласил Дмитрий Павлович, пытаясь вспомнить его лицо.
Киргиз вошёл, поставил корзину на пол и взглянул прямо в глаза врачу.
— Вы меня никогда не вспомните, Дмитрий Павлович, и не пробуйте даже…
— Я Вас лечил? Оперировал? Вы были ранены?
Гость с улыбкой покачал головой.
— Нет… В госпитале мы с Вами не встречались, хотя я там тоже побывал… Я сейчас всё напомню… Я ведь Вас после войны, знаете, как искал! Вот недавно только и нашёл… Слушайте… В самом начале войны… Помните, машину с хлебом?
Дмитрий Павлович охнул.
— Так это Вы? Сейчас я попробую вспомнить, как тебя зовут… Исмаил… Верно?
Гость довольно рассмеялся.
— Так точно, товарищ генерал… Исмаил Саяков… Неужели помните?
— Конечно, помню!
Разве забудешь такое?
На своём стареньком газике, конфискованном в ближайшем колхозе, на стёклах которого услужливый санитар намалевал масляной краской медицинские кресты, Дмитрий Павлович трясся по разбитой сельской дороге. Он был только что назначен начальником медсанбата но, прибыв к месту назначения, обнаружил, что надо начинать с нуля. Этот «нуль» начинался в штабе, Дмитрий Павлович всю дорогу обдумывал свои требования и аргументы, и даже записал что-то в блокноте, боясь в спешке упустить что-нибудь важное.