— Больна моя дочь, доктор… Температура… И очень сильно кашляет, наверно, перекупалась в озере…
Лабецкий понял его настороженность, когда увидел больную: худенькую, очень похожую на отца девушку, которая лежала на тахте в гостиной, прикрытая по случаю жары только тонкой простыней. Она заметно смутилась, бросив взгляд на молодого доктора, потом оглянулась на отца и успокоилась. Генерал сразу вышел, оставив их наедине. Лабецкий осматривая, выстукивая и выслушивая его дочь, был предельно внимателен, боясь пропустить пневмонию, но в то же время ощущение, что он где-то встречал этого сухощавого генерала, не давало ему покоя. Тощенькую девушку, застенчиво прикрывающую скрещенными руками крохотную грудь, он, кажется, видел впервые. Она покорно вопросительно смотрела на него какими-то прозрачными серыми глазами, поминутно моргая пушистыми ресницами. Наконец, осмотр был окончен. Вопросы по поводу пневмонии остались, поэтому Лабецкий, назначив лечение, пообещал прийти на следующий день. И только оказавшись за воротами генеральской дачи, он вдруг вспомнил, где видел прежде её хозяина. Это было на кладбище! Ну, да! Генерал хоронил тогда свою жену. Сколько же времени прошло? Больше двух лет… Лабецкий быстро достал медицинскую карточку девушки и только теперь взглянул на её имя. Вера… Ну, да… Тогда она, плача, всё терлась об отцовскую шинель, а он, утешая её, повторял:
— Не плачь, Вера…
Почему-то именно это обстоятельство, то, что он видел этих людей в своей прежней жизни, вдруг сделало их близкими Лабецкому. Не строя никаких планов, и не размышляя слишком долго, он стал посещать Веру каждый день. Вскоре она привыкла к нему, а генерал стал даже улыбаться при его появлении. Теперь Лабецкий откладывал этот свой визит на самый конец рабочего дня, чтобы можно было расслабиться, никуда не торопиться, посидеть в семейном кругу за чашкой чая или даже вкусно поужинать вместе с хозяевами. Тёплыми сухими вечерами стол накрывали на веранде, куда без стеснения проникали вездесущие комары, но здесь было по-домашнему тепло и уютно. Домработница Светлана Фёдоровна, дородная, горластая украинка, какая-то дальняя родственница генерала, непременно принимала участие в разговоре, и громче всех смеялась несмелым шуткам Лабецкого. Перед его уходом, она непременно хватала его за руку где-нибудь в кухне или у ворот и засыпала бесконечными вопросами на медицинские темы от остеохондроза до геморроя, на которые он был вынужден пространно отвечать. Вера быстро поправилась, приходить каждый день не было нужды, но девушка стала проявлять к молодому врачу такой заметный интерес, что генерал, присмотревшись к нему, возражать не стал. Вера вела достаточно уединённый образ жизни, сторонилась своих ровесников и ходила тенью за отцом. Она училась в педагогическом институте на факультете иностранных языков, но и к своей будущей профессии относилась весьма прохладно. Лабецкий был намного её старше, житейски умён, остроумен, казался генералу человеком скромным и не амбициозным. О прошлом доктора тактично не расспрашивали, о тюрьме и кладбище в его биографии никто не догадывался. Только однажды генерал, извинившись, поинтересовался его семейным положением. Лабецкий вдруг понял, что страшно устал от одиночества. Внимание генеральской дочери ему льстило, это была неожиданная и весьма привлекательная партия, и он стал всё чаще и чаще задумываться о будущем. Вера была далеко не красавица, тощенькая, с тонкими длинными ногами, на которых, казалось, совершенно отсутствовали икроножные мышцы… А серые прозрачные глаза, которые она поднимала на Лабецкого, улыбаясь его шуткам, странным образом освещали её бледное невыразительное лицо. Никаких эмоций по отношению к ней он не испытывал, но и отвращения тоже не было. Он привык и привязался к этому дому. Однажды Светлана Фёдоровна, как всегда, заловив его у самых ворот, вместо традиционных вопросов о пупочной грыже и запоре, вдруг прошипела ему в самое ухо, чтобы не слышал дежурный солдат.
— Ты об чём думаешь, доктор? Хозяин через неделю в город съедет, Вере на занятия в институт надо, а ты всё мнёшься да раздумываешь… Девка извелась вся…
Лабецкий от неожиданности даже попятился, но отпираться было бесполезно, хохлушка крепко держала его за локоть.
— Ты что, совсем ничего не соображаешь? Генерал тебе настоящую работу найдёт, денежную, солидную… У него должность, знаешь какая? Весь город в кулаке держит! Или ты собираешься всю жизнь в участковых врачах по дворам и лестницам шастать? Веруся в тебя втюрилась, ты одинокий, да и гол как сокол… Она только и ждёт, что ты предложение сделаешь… Ну?
— Ладно… — Промямлил Лабецкий, сдаваясь под неожиданным напором. — Я подумаю…
— Не ври! «Подумаю»… Уж, наверно, сто раз всё обдумал… В следующий раз приходи с цветами и кольцом!
Так они с Верой и поженились…
С женой у Лабецкого быстро установились простые, даже какие-то примитивные отношения. Влюблённость её быстро прошла, ничего общего между ними не было кроме дома и постели. В душе Лабецкий удивлялся самому себе: дома его охватывала «эмоциональная тупость», как выражаются психиатры, его совершенно не беспокоило ни собственное равнодушие к Вере, ни её вялый интерес к нему. Он просто разрешил себе отдохнуть. Но Вера быстро забеременела. И что тут началось! Всерьёз задуматься о наследниках Лабецкий ещё не успел, но ничего не имел против. А генерал очень обрадовался, он хотел внуков. Всё было бы нормально, но эта дохлая мымра… Начались такие истерики — хоть домой не приходи… Предстоящие бессонные ночи и мысли о постоянном детском крике приводили её в ужас. Она не представляла себя матерью, брезговала маленькими детьми, которым надо было лечить сопелки и по нескольку раз в день смывать с попки какашки… В первый раз они поссорились по-настоящему — Вера обвиняла его в мужском эгоизме, она-то неопытная, а он мог предотвратить эту беременность. В общем, всё кончилось абортом. А потом началась свистопляска с кучей гинекологических осложнений. Несколько лет Вера лечилась: лежала в лучших стационарах, ездила на курорты в Крым и заграницу. И теперь была практически здорова, но без всякой возможности забеременеть. Лабецкий к этому отнёсся почти равнодушно: его теперь занимали совсем другие проблемы.
В прошлой жизни я, точно, была алкоголиком, и, наверно, немало горя принесла своим близким… Как ещё объяснить, что пьянство тесно связанных со мной людей преследует меня всю сознательную жизнь? Первым на этом пути был Лабецкий. Тогда я ничего не понимала в фатальности общения с алкоголиками. Я была влюблена в него без памяти, вот и всё. Но моя любовь к нему была виртуальной, как сейчас говорят, я никак от него не зависела. Встречались мы только на работе, и никакого влияния на мою жизнь он тогда не имел. Никаких последствий эта влюблённость не оставила, кроме щемящих душу сожалений… Но потом вдруг спилась моя подруга. Единственная. Друзей мы находим в юности, потому что дружба требует времени, которого только в эту пору достаточно. Потом все заняты только собой — построением карьеры, личной жизни, семьи, воспитанием детей… Сил и времени хватает только на то, чтобы поддерживать затухающие юношеские привязанности… С Ларисой мы дружили с первого курса. Она была очень преданным, искренним человеком. Вот кто, действительно, умел дружить! Когда умирала моя мама, и я сидела сутками возле её кровати в больнице, Ларка поставила на ноги всех знакомых, и носилась на такси с ними по городу, собирая нужные ампулы по отделениям стационаров и домашним холодильникам запасливых докторов. Этот препарат, единственная партия которого была выпущена экспериментально и разослана по клиникам города, теоретически мог спасти мою мать. По этим сусекам и закромам она достала столько ампул, сколько нужно было для курса лечения. Лекарство не помогло, мама умерла, но я на всю жизнь запомнила, какую титаническую работу она провела! И вдруг моя Лара начала пить. И с мужем у неё были отличные отношения, и двоих пацанов родила — лучшую мать было трудно себе представить… Вот когда я кожей поняла, что такое женский алкоголизм. Осознала, что он не лечится. Видеть её хмельной было очень страшно. И теперь я точно знаю: сколько бы ни длилось взаимное истязание близких людей, финал в любом случае будет трагическим. В пьяном виде Лариса попала под автобус. Её дети осиротели, отец увёз их к своей матери куда-то в Башкирию, и я потеряла их из виду.
Ну, а потом понеслось — как только мне мужик понравится, так он оказывается крепко пьющим. Человек я одержимый, категоричный до тошноты. У меня с детства весь мир существует только в двух красках — чёрной и белой. Сейчас, правда, кое-какие оттенки появились, чуть посдержанней стала. А в молодости вообще ненормальной была. Если влюблялась — то смерть мухам и комарам! Так несло… Наизнанку готова была вывернуться. Мужику всю себя с гарниром на подносе подавала. Такими унижениями расплачивалась за свою идиотскую одержимость! Из этих душераздирающих романов на четвереньках выползала, вся в синяках и шишках… И после этого начинала рыдать о Лабецком. Прямо паранойя какая-то… В конце концов, попалась окончательно — вышла замуж за алкоголика. Ну, не совсем так, конечно. Познакомились мы в доме у моих знакомых, он им родственник, приезжал в отпуск. Взял подмышку и увёз в свой город. Я даже вякнуть не успела. Он был такой замечательный парень: внимательный, заботливый. И руки золотые, дома всё сам чинил от водопроводных кранов до мебели. Работал на большом предприятии инженером по связи, успешно продвигался по службе. Как только расписались, ему сразу от завода двухкомнатную квартиру дали… Правда, в этом маленьком городе, поголовно пьющем, у меня не было ни родственников, ни друзей; из знакомых — только приятели мужа, все страшные забулдыги. В гости без бутылки приходить считалось неприличным. Жёны ворчали, конечно, но так робко, что на них никто не обращал внимания. Но если при этом его друзья могли цистерну выпить и на следующий день, как ни в чём ни бывало, выйти на работу, мой Петечка запивал на неделю… Конечно, я злилась, но по началу не считала это катастрофой, не сразу поняла, что попалась. Если неделю не пьёт, ходит весёлый, добродушный, по дому все дела, как по щучьему велению делаются — я быстро успокаивалась, казалось, что всё наладится, всё будет хорошо.