Профессор, подумав немного, попросил подождать за дверью, поскольку ему надо посоветоваться с коллегами.
Никита сел в коридоре на скрипучее откидное кресло и стал ждать. Мимо него прошла, приветливо улыбнувшись, и скрылась за дверью профессорского кабинета доцент кафедры- миловидная женщина средних лет, потом — два ассистента, которых ординаторы за глаза звали «Бобчинским и Добчинским», поскольку они всегда появлялись одновременно. Педсовет теперь был в полном составе. Совещались преподаватели недолго. То ли «Бобчинский», то ли «Добчинский» (Никита от волнения даже не понял) пригласил его зайти. Профессор объявил вердикт: удостоверение об окончании ординатуры он получит под № 1 в ближайшие дни. И хотя он в церковь не ходил и о Боге вспоминал в исключительных случаях, убегая счастливым по больничному коридору, он перекрестился на ходу.
Надо было забрать из больницы свою трудовую книжку, и Никита пошёл в отдел кадров. Женщина- кадровик, не задавая лишних вопросов, подвинула к нему большой журнал, где он должен был расписаться в получении своего документа. На всякий случай он спросил, если вакантные ставки в хирургическом отделении — она сочувственно покачала головой. В этот момент в отдел кадров вошёл заведующий травмой. Тот самый, который всего пару недель назад отдал Никите два своих дежурства. Он вошёл не один, в сопровождении какой-то худой девицы без медицинского халата.
— Марина Петровна, это наш новый доктор… — произнёс он и только потом понял, что со стула поднялся бывший дежурант его отделения.
Завотделением смутился ровно на минуту. Никита прошёл мимо него к двери, сжимая в руке свою трудовую книжку, буркнув едва разборчивое «Здрасьте».
— Так вот кто новый травматолог в отделении…
Он не завидовал своим бывшим коллегам. Вообще-то женщина-травматолог в стационаре — это нонсенс. Травматологи, как правило, мужики не слабые — им приходится наравне с профессиональным умением постоянно применять физическую силу. Одна репозиция сломанных костей чего стоит, да и во время операций иногда требуется поднимать, поворачивать, сгибать и разгибать тяжёлые вялые конечности травматологических больных, находящихся под наркозом. Но это теперь его не касалось. Правда, Никита так и не понял, что за метаморфоза произошла с его бывшим заведующим. Почему он не поговорил с ним, не объяснил, почему вдруг стал наставать на приёме нового врача вместо него — дежуранта. Впрочем, почему, собственно, начальство должно объяснять свои поступки подчинённым? Вот, если он сам будет когда-нибудь завотделением, он будет вести себя совсем иначе.
Никита позвонил с вахты больницы домой и ликующим голосом произнёс только одну фразу.
— «Свободу Юрию Деточкину!»
Он повесил было трубку, но встретив недоумевающий взгляд вахтёрши, сообразил, что Вера может это понять по-разному: и как отказ профессора в признании рождение ребёнка форс-мажорной ситуацией, так и его согласие на сокращение срока обучения. Он снова набрал свой номер, и услышав испуганный голос жены, пояснил.
— Всё нормально, Веруся! Я получу удостоверение ординатора по хирургии под номером один! Я еду домой, жди!
Теперь всё. Он поблагодарил вахтёршу и почти вприпрыжку поскакал к трамвайной остановке.
Прежде всего надо связаться с Борисом Семёновым. Отец Борьки выполнил своё обещание: устроил его каким-то клерком в городской отдел по здравоохранению. Он-то знает, что творится в городе со штатами врачей. На следующий день ещё с утра Никита был в горздраве. Вызвал однокашника в коридор. Борис быстро обнял его, повлёк в местный буфет, взял по чашке кофе.
— Ну, и чем ты здесь занимаешься? — Никита был рад увидеть старого приятеля.
— Да так… Ерундой всякой. Отчёты, статистика… Ничего интересного. Но на доску Почёта мой портрет повесили.
— Поздравляю.
— Брось. Рассказывай, зачем пришёл.
Никита коротко поведал ему о своих не слишком весёлых делах.
Борис сочувственно покачал головой. Понизил голос и продолжил почти шёпотом.
— Ты знаешь… Я, к сожалению, в вопросах трудоустройства ничем не могу помочь. Главврачи меня презирают, ну, просто не замечают, когда здесь появляются — кто я такой для них? Они у нас теперь — местные царьки: им отдано на откуп всё местное здравоохранение. Знаешь, сколько они заплатили, чтобы получить свою должность?!
Никита не поверил своим ушам.
— Платят за должность?
— Вот именно. И не в рублях, а в долларах. Сказать сколько?
Никита отмахнулся.
— Оставь. Пошли они…
— А после трудоустройства условие только одно — делиться доходами с вышестоящими чиновниками. Теперь так.
Никита не очень поверил Борькиным словам, подумал, что тот преувеличивает, может быть, обижается на кого-то, да мало ли…
Борис отвёл его в отдел кадров. Пожимая ему руку на прощанье, Никита передал привет Ольге.
— Мы разбежались… — Грустно пожал тот плечами.
— Да ты что?! С чего это?
— Ну, она — умная, а я — дурак. Вот даже о Дионисии узнал только от Михаила в Ферапонтовом монастыре.
— Ничего страшного. Я тоже о нём впервые услышал от того же Михаила, правда, ещё в армии. Ты вот что… Приезжай к нам. Знаешь, как у нас весело! Есть нечего, Димасик орёт, пелёнки на голове сушатся, мы с Верой перепираемся… Приезжай!
— Приеду… — Кисло пообещал Бори, помахав на прощанье рукой.
Ничего конкретного в отделе кадров Никита не услышал. Ему объяснили, что всеми кадрами сейчас занимаются только главные врачи стационаров. Надо разговаривать только с руководителями медицинских учреждений. Никите показался несколько странным сам тон инспектора по кадрам: он сначала как-то многозначительно смотрел на него, но потом вдруг равнодушно отвернулся. Только сказал на прощанье.
— Вы должны понимать ситуацию: у нас в городе — несколько медицинских вузов, распределения нет, никто уезжать не хочет, и все норовят в стационар…
Но теперь было понятно, что работу найти будет непросто: главные врачи принимают посетителей в определённые дни и часы, значит, надо садиться за телефон и обзванивать всех секретарей, узнавая график приёмов, и только после этого отправляться на собеседование.
Дома никого не было — Вера гуляла с ребёнком. Наскоро хлебнув чаю с традиционными в их семье сушками с маком, Никита достал толстую телефонную книгу и, найдя, нужный телефон одной из самых крупных больниц, набрал номер справочного. Это значительно удлиняло переговоры: в телефонных книгах указывались только номера справочных отделений. Как правило, в них работали старушки-пенсионерки, порой довольно бестолковые, приходилось подолгу объяснять, зачем ему понадобился телефон секретаря главврача. Иногда Никите довольно грубо отказывали, а то и просто бросали трубку. Но даже если и удавалось переговорить с секретарём и записаться, то приёмный день был не завтра, а только через два-три дня, или даже на следующей неделе. Он так расстроился, что даже не слышал, как Вера открыла дверь своим ключом. Только когда в коридоре заскрипели колёса детской коляски, он вскочил с места и, пригибаясь под мокрыми пелёнками, развешенными на верёвках по всей длине коммунального коридора, помог Вере снять старенькую, вылинявшую куртку.
— Ты давно дома? А мы погуляли… Димасик спит, пусть спит пока. Ты только распеленай его сверху, чтобы не перегрелся.
Никита осторожно расслабил путы, которыми был спелёнат его сынишка. Потрогал его крохотный носик — так учили когда-то на практических занятиях по педиатрии: носик у ребёнка тёплый, значит, всё в порядке, не замёрз.
— Ты что-нибудь ел?
— Нет… сразу засел за телефон.
За обедом он рассказал жене о том, чем занимался, пока её не было.
— Я покормлю Димасика, если он заснёт, то помогу тебе…
— Чем ты можешь помочь? Я записался на приём в три больницы. Но это будет не быстро.
Визиты к главврачам были на удивление однообразными. Короткое «Садитесь», три минуты Никитиного монолога, беглый оценивающий взгляд внешнего вида визитёра, и однообразное «к сожалению…». Никита начинал понимать, что эти походы бессмыслены. Но почему? Он был уверен, что вакантные ставки и в хирургическом отделении, и, тем более, на отделениях травматологии есть. Возможно, они заняты совместителями, но не все же! Такого ни один главный врач не допустит. Безнадёжность давила на плечи. На лестнице последней крупной больницы, которую Никита посетил в вечерние приёмные часы главврача, он неожиданно столкнулся со своим однокашником, с бейджиком на кармане медицинского халата. С этим парнем он проходил вместе интернатуру по травматологии, у них всегда были добрые, доверительные отношения. Однокашник удивлённо уставился на него.
— Никита! Ты? У тебя здесь кто-то лечится?
— Нет… Я по личным делам к начальству. А ты здесь работаешь?
— Да. Уже два года. Ты в ординатуру поступил, а я — сюда…
— И доволен? — Не скрывая зависти, спросил Никита.
Его приятель понял всё правильно.
— Ты хочешь сюда на работу? — Он сочувственно посмотрел на него, подумал секунду и предложил. — Ты вот что… Ты меня подожди в вестибюле, если не торопишься. У меня рабочий день закончился, я быстро переоденусь, и мы вместе домой пойдём. По дороге поговорим.
Они шагали к ближайшей станции метро почти в ногу. Оба молчали.
— И сколько ты здесь получаешь? — Спросил Никита, чтобы как-то начать разговор.
Его однокашник пожал плечами, ответил без особого энтузиазма.
— На метро хватает.
— Не понял…
— Ну, что тут понимать! Получаю я не рубли, а копейки, которых только на метро и хватает. Слава богу, родители — люди обеспеченные, я с ними живу, семьи нет. А у вас с Верой, говорят, сынишка родился, тебе деньги нужны. Ты, действительно, ничего не понимаешь?
— Нет…
— Ну, так слушай. Чтобы устроиться в эту больницу, я три первых зарплаты отдал главному врачу. Следующие три — начмеду и заведующему отделением. И в течение всего последующего времени своей кипучей деятельности в этом учреждении все заработанные деньги делю между начмедом и заведующим…