рошу вас, дайте мне знать.
Мысль о том, что я не в состоянии писать музыку, оказалась ошибочной. Следующие два дня, пока мы ехали до очередного пункта назначения – Де-Мойн, – я как одержимый писал стихи и сочинял к ним музыку. В конечном счете это пошло мне на пользу, и, хотя бóльшая часть написанного никуда не годилась, я доработал песню, которую намеревался исполнить на последнем концерте, если группа сумеет достаточно быстро разучить ее.
Как же трудно было не звонить и не писать Луке, но я думал, что, если снова выйду на связь, мне не станет легче. Честно говоря, я все еще чертовски злился на нее за то, что она опустила руки, и не хотел выплескивать на нее свою злость. Со временем я позвонил бы, чтобы узнать, как она, но приходилось ждать для того, чтобы начать действовать. Я потерял не только любимую, я потерял лучшего друга. Опять.
После ужина, перед тем как отправиться в путь, я зашел в наш автобус. К моему крайнему удивлению, я увидел, что на моей кровати сидит девушка, на которой не было надето ничего, кроме нижнего белья.
– Хм… что ты здесь делаешь? – спросил я.
– Бадди сказал, что, возможно, ты захочешь провести эту ночь в компании.
Твою мать!
Откуда она только взялась? Была ли она в автобусе с тех пор, как мы уехали из Миннеаполиса? Бадди – наш гитарист и единственный в группе человек, которому я доверял. После отмены шоу он потребовал от меня объяснений, и в конце концов я рассказал ему о том, что случилось. Вероятно, он решил, что трахнуться и выбить Луку из головы стало бы для меня наилучшим способом провести эту ночь. Но все это ни к чему. Слишком рано. Может быть, через некоторое время, когда я не почувствовал бы себя обманщиком. Но в данный момент моему телу все еще казалось, что оно принадлежит Луке. И это, конечно, хреново.
– Что ж, Бадди ошибся. На самом деле я хотел бы побыть один, но спасибо за заботу.
Девушка казалась разочарованной.
– Ты уверен?
– Да.
Скатившись с кровати, она исчезла в другой секции автобуса, и вскоре мы двинулись в путь. Я выключил внутреннюю подсветку и просто вырубился.
Глава 31Лука
После разрыва с Гриффином я не спала нормально ни одной ночи. Меня одолевали мучительные мысли о том, что он топит свою печаль в женщинах и алкоголе. И кто бы мог винить его за это после того, что я сделала с ним? Теперь я постоянно пребывала в странном настроении, точнее, в полной апатии. Когда я лишилась возможности с нетерпением ожидать звонков или писем Гриффина, слышать его голос, ощущать его прикосновения, я почувствовала себя так, словно меня вообще ничего не интересует. Мне стало наплевать на все вокруг, мне стало все равно, рушится мир вокруг меня или нет.
Впрочем, пребывая в таком состоянии, я сделала то, что много лет откладывала на потом. Я поехала в ближайший тату-салон и сделала татуировку на внутренней стороне предплечья с изображением солнца, луны и звезд, на которую меня все время подбивала Изабелла. В последнее время я чаще «разговаривала» с Иззи, и мне показалось, что пришло время наконец действительно сделать эту татуировку.
Док только что приехал ко мне домой и должен был увидеть ее впервые.
– Я хочу показать вам кое-что, – сказала я, когда он уселся за кухонный стол.
– Вам, наконец, удалось написать атлантического тупика?
– Нет. Он все еще ждет своей очереди, как и вообще живопись в данный момент. Засучив рукав, я продемонстрировала новое произведение искусства на своей коже. – Я сделала татуировку.
Его глаза округлились.
– Ух ты!
– Мы с Изабеллой придумали эскиз вместе. Мы собирались сделать одинаковые татуировки. До недавнего времени я не могла даже смотреть на этот эскиз, не говоря уже, чтобы подумать о том, чтобы сделать ее. Пару дней назад я пошла и сделала.
Док наклонил голову, рассматривая татуировку.
– Очень красиво. Как думаете, почему вы вдруг сочли возможным сделать ее?
– После того как я отпустила Гриффина, все изменилось, может быть, это побочный эффект разбитого сердца. Мне кажется… что мне больше нечего терять.
– Что же, навсегда оставить на своей коже напоминание об Изабелле – это, разумеется, огромный шаг к выздоровлению и принятию. Я очень горжусь вами.
– Да. Согласна. Я тоже горжусь собой.
Я улыбнулась.
– Что касается вашего нового отношения к жизни после того, как вы порвали с Гриффином, не думаю, что мы всегда понимаем, как повлияют на нас травмирующие события до тех пор, пока они не произойдут.
– Серьезно, мне кажется, что меня больше ничего не волнует, как будто мне безразлично, живу я или умерла.
Его лицо помрачнело.
– Вас не посещают мысли о самоубийстве, правда? Лука, вы должны сказать мне, если это когда-нибудь случится.
– Нет. Я говорю не о самоубийстве. Я никогда не смогу лишить себя жизни, мне было бы слишком страшно. Просто я живу с ощущением полного оцепенения.
– Вы разговаривали с ним?
– Нет. Я не звонила ему, он тоже не связывался со мной. Я почти уверена, что теперь он просто ненавидит меня.
Док посмотрел в сторону. Он выглядел слегка виноватым, словно что-то утаивал от меня.
– Что это значит?
– Он не ненавидит вас.
– А откуда вам это известно?
– Он звонил несколько раз и спрашивал, как у вас дела. Он беспокоится о вас.
– Вы разговаривали с Гриффином?
– Вообще он никогда не просил меня не говорить вам об этом. Однако я не мог решить, должен ли я это сделать. Но теперь говорю вам. Раз уж вы пришли к неверному заключению относительно его теперешнего отношения к вам, я чувствую, что это необходимо.
– Что еще он сказал?
– Он главным образом просто хотел узнать, что с вами все в порядке. Я сказал ему, что мог, не нарушая конфиденциальности.
Я не понимала, стало ли мне хуже от того, что я узнала о звонках Гриффина. Я невероятно скучала по нему, но в то же время в глубине души надеялась, что он не зациклился на мне и живет своей жизнью, как того заслуживает. Однако в целом я почувствовала облегчение из-за того, что он не питает ко мне ненависти и что беспокоится обо мне. Несмотря на нашу разлуку, Гриффин понимал меня, он знал, что, выйдя со мной на связь, он спровоцировал бы мой очередной эмоциональный срыв.
– Спасибо, что держите его в курсе. Простите, что вы оказались вовлеченным во все это.
– Дело не в этом, Лука. Я считаю Гриффина другом. Конечно, вы всегда можете рассчитывать на мою преданность, поэтому, если вы попросите меня не разговаривать с ним, я не стану.
– Нет. Я никогда не попрошу вас об этом.
Но все же мне хотелось попросить Дока: «Скажите ему, что я люблю его».
Но я не смогла.
Не знаю, что на меня нашло, но в ту ночь я решила зайти на сайт Арчера. Я знала, что турне близится к концу. На сайте были указаны города, где проходили все последние выступления группы, и я не могла не заметить надписи рядом с объявлением о концерте в Миннеаполисе: «Отменен». Посмотрев на дату, я поняла, что именно в тот день мы расстались. У меня сжалось сердце. Конечно, я ничего не знала точно, но интуиция подсказывала мне, что Гриффин, видимо, слишком сильно расстроился и не смог выступать. Учитывая, что он являл собой истинное воплощение профессионализма, отмена концерта красноречиво указывала на то, что я сотворила.
Я прочитала, что следующим вечером планировалось выступление в Лос-Анджелесе, и вспомнила, как Гриффин говорил, что это шоу будет транслироваться в прямом эфире, а также его разместят на сайте. Так группа делала подарок своим поклонникам, которые не могли посетить концерт. Я понимала, что мне будет невыносимо больно смотреть на Гриффина, но в то же время мне требовалось знать, что с ним все в порядке. Мне нужно было услышать его голос и увидеть его лицо, даже если это убило бы меня. Я опустила глаза на свою новую татуировку и вспомнила слова Иззи: «Ты – бесстрашная». Так она воспринимала меня, и это не имело никакого отношения к настоящему… Но я могу, по крайней мере, попытаться время от времени соответствовать этому впечатлению. Просмотр концерта Гриффина, разумеется, стал бы для меня нешуточным испытанием.
На следующий вечер мое сердце колотилось так сильно, как никогда. Я не чувствовала себя сейчас готовой, хотя как я собиралась подготовиться? Сообщение на сайте подсказывало кликнуть на окошко, чтобы посмотреть концерт в Лос-Анджелесе в прямом эфире. Я все же поторопилась, прочитав, что трансляция начнется в восемь вечера по тихоокеанскому времени, то есть до концерта оставалось минут десять. Мои ладони покрылись липким потом, а коленки затряслись.
Казалось, ожидание продлится вечно, но, когда картинка на экране изменилась, мое сердце застучало еще быстрее. Скоро должен был начаться концерт. Я услышала, как тысячи людей завопили, когда погас свет. Потом камера медленно приблизилась к сцене. На высоком табурете сидел Гриффин под направленным на него прожектором. Он начал петь а капелла, отчего меня немедленно охватила дрожь. Казалось, моя душа мгновенно ожила при звуке его мягкого, тихого голоса. Потом вступили остальные инструменты, и я узнала одну из самых популярных мелодий Гриффина.
Огромная волна гордости захлестнула меня. Господи, Гриффин, ты – удивительный. Его хрипловатый голос никогда особенно не отличался от того, что можно было услышать в записи, но как же он был хорош вживую! Я поймала себя на том, что не могу оторваться от экрана, словно захваченная в плен музыкой, словно я была всего лишь одним из зрителей. Как же мне хотелось быть там, почувствовать энергию зала, его тепло, вибрацию музыки. Как мне хотелось смотреть на все это из-за кулис, а после концерта броситься в объятия Гриффина и сказать ему, как я горжусь им. Мои глаза наполнились слезами. Чем дальше я смотрела, тем необъяснимее становилось ощущение, которое в последнее время подспудно нарастало во мне. Я описала его Доку как апатию, равнодушие к тому, жива или мертва, но теперь я, кажется, поняла, что именно со мной происходило.