Горлов. Член Военного совета, конечно, может запротестовать. Признаю. Но если командующий в своем решении тверд — а он должен быть таковым, — то и сам господь бог тебе не поможет.
Мирон. Ох ты, буйвол! Разбаловали тебя, черт, разбаловали!..
Горлов. Но... но... А то у меня (пауза) слово и дело. Будь здоров! (Взял бокал. Пьет.)
Гайдар. Слушай, Иван Иванович, меня вызывают в Москву. Должен быть в Комитете обороны в восемнадцать тридцать.
Горлов. Одного?
Гайдар. Да.
Горлов. Что ж, вылетай завтра.
Гайдар. Поговорить бы надо. Я пойду собираться, а ты через часок подъезжай.
Горлов. Хорошо, как только гости разойдутся.
Гайдар(Мирону). Будьте здоровы. Буду рад, если застану вас еще здесь.
Мирон. В Москве встретимся. Я в Комитете обороны буду. Счастливой дороги.
Гайдар. Спасибо. (Уходит.)
Его провожает Горлов. Из соседней комнаты выходят гости с бокалами, среди военных — штатские, впереди — генерал-майор Хрипун.
Хрипун. А где же командующий? За него такой тост предстоит.
Мирон. Сейчас будет.
Хрипун. Предлагаю выпить за брата нашего дорогого командующего! (Мирону.) Ваш брат — блестящий полководец. Я бы сказал, гениальный. Любимец армии. И мы уверены, что вы его достойны. Ваше здоровье!
Мирон(улыбается). Что вы, что вы. Я человек очень неприметный.
Входит Горлов.
Хрипун. Товарищ командующий, наш знаменитый любимец публики, заслуженный артист товарищ Грустный хочет сказать несколько слов и на прощанье спеть нашу любимую песню. Прошу, товарищ Грустный. (Передает ему гитару.)
Горлов. Вы лучше спойте, говорить не надо.
Грустный. Позвольте полминуты. Я так радостно взволнован. Все эти три месяца моего пребывания тут, среди вас, на передовой линии фронта, меня так потрясли, закалили, наполнили величайшими чувствами, святыми чувствами любви и ненависти...
Мирон. Слушайте, Грустный, вы лучше спойте, а то надорвете голос речью...
Голоса. Спойте... спойте... Не надо говорить.
Вперед выскочил со стаканом в руке председатель горисполкома Местный.
Местный. Позвольте, позвольте! Я как мэр города протестую и интеллигенцию зажимать не позволю. Артист Грустный, продолжай речу.
Грустный(вытирает глаза платком). Хорошо, свое волнение, свои мысли я выражу в песне. (Садится на стул, играет на гитаре, потом поет: «Отвори потихоньку калитку...»)
Когда Грустный кончил петь, все аплодируют. Голоса: «Браво! Браво!..»
Грустный кланяется.
Местный. Здорово оторвал! Здорово, артист! А теперь давай лезгинку. Эх!.. (Хочет танцевать.)
Горлов. Стоп, стоп! Обожди, мэр. Я должен извиниться перед вами, дорогие гости. Меня ждет работа.
Местный. Мы тоже идем работать. До утра работать буду. Все силы отдам фронту. Разрешите нашему великому командующему, который не пустил фашистов в наш город, нашему стратегу и спасителю наше боевое штатское ура!
Гости-штатские крикнули «ура», окружили Горлова, жмут руку. Местный лезет целоваться.
Горлов. Спасибо, товарищи штатские. Спасибо и вам, мои боевые друзья, за все теплые чувства! Но по прямоте своего характера должен отметить: первое — неправильно говорили сегодня, что целый ряд больших, я бы сказал, исторических побед вверенного мне фронта, зависит только от меня как от командующего. Это неверно.
Местный(запальчиво кричит). Не согласен, неправильно, неправильно!
Горлов. А ты, товарищ Местный, помолчи. Победы нашего фронта зависят и от доблести наших бойцов.
Местный. Правильно, правильно, правильно.
Горлов. И второе, с чем я не согласен. Вы тоже много говорили, что я полководец блестящий, великий, даже гениальный. А я ведь человек простой и скромный. Я начал воевать, окончив «университет» — три группы на селе. И больше никаких университетов не проходил. Воевать учился не в академиях, а в бою. Я не теоретик, а старый боевой конь. За границей один обозреватель недавно по моему адресу сказал следующее: «Командующий Горлов не укладывается в рамки обычного представления». Эти буржуазные спецы никак не могут понять, как Горлов, человек от земли, с земляным нутром, не академик, не теоретик, бьет хваленых немецких генералов — и теоретиков и академиков. (Смеется.)
Аплодируют. Голоса: «Браво!»
Местный. Бьет Горлов и будет бить, потому душа у нас такая...
Аплодисменты.
Горлов. Вот, вот, товарищ Местный. Правильно. Все дело у душе. А душа нашего человека простая, бесхитростная. Не тронь меня — тебя не трону, но если тронул — держись! Главное у полководца — в душе. Если она смелая, храбрая, напористая, тогда никто не страшен, а этого у нас хоть отбавляй. Правильно говорю?
Голоса: «Правильно! Правильно!» Аплодисменты.
Я не привык сидеть долго в кабинете и ломать голову над картами. Война — не академия. Главное — ищи врага, бей его там, где обнаружил. Действуй без рассуждений. Правильно говорю?
Голоса: «Правильно!» Аплодисменты.
К сожалению, некоторые мои генералы этой простой истины до сих пор не уразумели. Есть у меня книжные стратеги, все о военной культуре болтают. Приходится им крепко мозги вправлять.
Мирон. И очень плохо делаешь. Много еще у нас некультурных командиров, не понимающих современной войны, и в этом наша беда. Войну нельзя выиграть одной лишь храбростью. Чтобы выиграть войну, кроме храбрости нужно еще уменье воевать, уменье воевать по-современному. Опыт гражданской войны для этого недостаточен.
Горлов. Вот видите, и брат мой о культуре заговорил. А я вас спрашиваю, о какой культуре можно говорить на войне, если сама-то война — дело совсем не культурное. Наше ремесло самое грубое, и в культурных, белых перчатках ничего не сделаешь. Еще раз благодарю вас, товарищи, за теплые чувства. Идите отдыхать, а нам, солдатам, — работать. (Хрипуну.) Так, товарищ генерал?
Хрипун. Так точно, товарищ командующий.
Местный. Допьем, товарищи, и тоже пойдем работать. Допьем и отдадим все силы фронту. (Наливает в стакан, пьет.)
Грустный. Разрешите ваш автограф. (Подает блокнот.)
Горлов. Можно. (Расписался.)
Грустный. Спасибо. Это мой самый счастливый день. До свиданья!
Все. До свиданья, до свиданья.
Выходят. Слышны из коридора голоса: «Какой человек», «Умница», «Полководец». Голос Местного: «Спаситель нашего города...»
Мирон(закрыл дверь). Фу!.. Наконец!
Горлов. Хорошие ребята! А?..
Мирон молчит.
Чего задумался?
Мирон. Я думаю: господи, когда наконец переведутся на нашей земле дураки, невежды, подхалимы, простофили, подлизы!..
Горлов. Ты опять свое. Ну что ж, думай, думай. Индюк думал вот так же и сдох. (Захохотал, ушел в другую комнату.)
Мирон. Верно. Думать поздно. Надо бить их, этих самовлюбленных невежд, бить в кровь, вдребезги и поскорее заменить их другими — новыми, молодыми, талантливыми людьми. Иначе можно загубить наше великое дело.
Действие второе
Штаб Огнева. Большая комната. Видны следы погрома. В углу куча растрепанных книг. У стола около телефона стоит адъютант, смотрит в окно.
Входит Колос.
Колос. Опять начало с неба сыпать.
Адъютант. Пора бы перестать.
Колос. Чтоб самолеты на моих коней набросились? Ах ты, изверг!
Адъютант. Виноват, товарищ генерал-майор.
Колос. Где командующий?
Адъютант. Вон, на площади.
Колос{смотрит в окно). Что там за толпа?
Адъютант. Трупы свезли, сейчас хоронить будут.
Колос. Бойцов?
Адъютант. Жителей, расстреляли немцы. Командующий осматривает трупы, отца ищет.
Колос. Да, старик-то у него здесь остался.
Адъютант. Здесь он и жил.
Колос(поднял книгу, смотрит). Все по географии...
Адъютант. Учителем был. Позавчера немцы шестьдесят человек расстреляли за местечком. Видно, очень издевались, у многих лица штыком разворочены. Его тоже вели в этой группе, местные видели. Говорят, первым шел, босой, без шапки. И все пели.
Колос. Ну?..
Адъютант. Командующий вам расскажет. У всех обувь сняли.
Колос. Шкуры с гадов сдерем!..
Входит Огнев, молча сел за стол, склонил на руки голову. Адъютант вышел.
Огнев(тихо). Григорий... Григорий...
Колос. Что, Володя?..
Огнев. Не узнал... не узнал родного отца. Всех искалечили, звери! Искалечили так... страшно смотреть. Прострелены, посечены, глаза повырваны. Лежат старики... а шли и пели: «Смело, товарищи, в ногу»... Пели... За это их зверье...
Колос. Успокойся, Володя. Что же делать...
Огнев. У этого окна всегда до поздней ночи сидел он, старенький, в очках; покашливая, проверял тетрадки учеников... Сорок лет учил детей географии. Все годы мечтал поехать на Памир. Я обещал ему... (Пауза.) Он говорил всем: дальше немцы не пойдут, здесь близко сын, он не пустит их в родное местечко, в дом, где родился. Он ждал меня, милый старик... Ты не знал, как сыну было тяжело... ты не верил. Да, ты имел право не верить, ты ждал от меня другого.
С площади полились звуки траурного марша. Огнев встал, смотрит в окно. Встал Колос.
Засыпают землей... Прощай!.. Прощай!.. Они узнают тебя, старый учитель! Узнают о сыне. Клянусь над твоей могилой: сквозь землю ты услышишь мою месть! Ты простишь меня, мой добрый, милый старик...