И все-таки первая узнала по голосу своего мужа Евдокия Борисовна.
В одном из боев был разбит миномет, и Дмитрий Федорович переживал его потерю. Евдокия предложила за свои деньги купить вместо одного миномета целую минометную батарею. Посоветовавшись, так и решили: на свои сбережения, а вернее — на деньги от продажи дома и имущества купить минометную батарею. С этим предложением обратились по команде, и вскоре на переведенные ими деньги поступили четыре миномета, с которыми они прошли путь от Старой Руссы до Берлина и принимали участие в штурме рейхстага. Евдокия Борисовна приобрела новую специальность, стала наводчицей и старшиной батареи.
А через 24 года в одесском Доме офицеров я вновь встретился с Евдокией Борисовной. Это была теплая встреча участников штурма рейхстага. Евдокия Борисовна сейчас живет в Одессе, пенсионерка. Часто выступает перед молодежью с воспоминаниями о том суровом и героическом времени, которому посвятила свои молодые годы.
Штурм рейхстага начался на рассвете 30 апреля. Только под вечер батальоны, которыми командовали старший лейтенант Самсонов, майор Давыдов и капитан Неустроев, ворвались в рейхстаг. На его колоннах, фронтонах и в окнах заалели флажки. Вскоре красные флаги появились и во втором этаже. Комендантом рейхстага был назначен полковник Зинченко, который перенес туда наблюдательный пункт и наладил связь.
Было утро 1 Мая. Знамя Победы, врученное полку Зинченко Военным советом армии, реяло над Берлином. Его водрузили к исходу суток 30 апреля на купол рейхстага отважные разведчики нашего корпуса М. Егоров и М. Кантария. Группу бойцов, которая прикрывала их, возглавлял лейтенант Берест. Ниже, на крыше рейхстага, алое знамя взвилось еще раньше. Его водрузила группа добровольцев капитана Макова из батальона Неустроева.
Но и после этого в рейхстаге все еще лилась кровь. Больше суток продолжался бой внутри здания, и только в ночь на 2 мая из подвалов удалось выкурить последнюю группу эсэсовцев, примерно около 1700 человек.
В первый же день борьбы за рейхстаг на его стенах появились надписи. Это были имена солдат батальона Неустроева: «Гвардии старшина И. А. Кравченко, старшина В. И. Сурцев, старшина К. С. Сандул — полный порядок, мы в рейхстаге». 2 мая, когда бои были окончены, на стенах рейхстага стало тесно от разных имен, афоризмов, стихов.
В то время когда части нашего корпуса заканчивали бой за рейхстаг и имперскую канцелярию, соединения 5-й ударной армии, 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковых армий подошли к Бранденбургским воротам и имперской канцелярии с другой стороны. В наших руках был Потсдамский вокзал и Зоологический сад. Армии 1-го Украинского фронта громили врага в Халензе, Вильмерсдорфе и Вестенде. Успешно продвигались и войска, действовавшие севернее Берлина.
Гитлеровцы поняли, что сопротивляться бесполезно, и вот по радио мы услышали слова: «Внимание! Внимание! Внимание! Немецкое командование просит штаб русского фронта назначить время встречи для чрезвычайно важных переговоров». Теперь можно было ждать капитуляции. На рассвете 2 мая гитлеровцы начали сдавать оружие. Офицеры и солдаты нашего корпуса принимали пленных около Бранденбургских ворот.
Родина требовала от каждого из нас покарать Гитлера и его сподвижников за те злодеяния, которые они совершили на нашей земле и в других странах Европы.
Было ли такое задание? Да, было. Кто и когда дал такое задание — не знаю. Знаю только, что эта задача стояла перед каждым советским воином.
Я лично ощущал необходимость возмездия с самого начала Великой Отечественной войны, и это чувство не покидало меня всю войну, а душа пылала гневом все больше и больше.
С первых дней войны мне пришлось идти по ее дорогам и видеть те ужасы, которые навлек Гитлер на нашу землю.
Боевое крещение я получил под Ельней. Здесь впервые в жизни я увидел убитых и раненых, сожженные дома и целые деревни. Мое сердце как бы окаменело, и я стал воспринимать все это довольно-таки стойко, по-мужски. Однако вскоре произошел случай, который потряс меня до глубины души: я увидел обезумевшую женщину, бегущую через линию фронта босиком, без платка и в зимнем пальто. Мать держала за руки двух мальчиков 6 и 8 лет. Как потом выяснилось, это была жена райвоенкома, которого немцы расстреляли у нее на глазах.
С трогательной нежностью отнеслись к детишкам солдаты: дали хлеба, сала, сахара, накормили обедом. Дети немного отошли, заговорили. Мать же была словно в забытьи. На попутной военной машине мы отправили их на восток, подальше от переднего края.
В 1941 году я четыре раза был в окружении, а в последний, пятый раз прошел тылами противника более 1000 километров и вывел из окружения 204 военнослужащих.
В тылу врага мы видели немало слез и горя. Видели последствия зверских расправ, которые чинили гитлеровцы над нашими советскими людьми. Нередко советских людей сгоняли в клуб или в церковь, обливали бензином и зажигали, а пытавшихся бежать тут же расстреливали из автоматов. Видели мы и повешенных немцами советских патриотов, среди которых, судя по одежде, было немало военнослужащих. В одной из деревень, где-то в районе Сухиничей, виселица была устроена прямо под окном дома, хозяин которого тоже был среди казненных. Немцы приказали не снимать повешенных в течение недели. В доме оставались жена и дети казненного. Мы похоронили погибших товарищей, а не успевших бежать палачей тут же расстреляли.
А сколько горя пришлось нам увидеть, когда мы стали освобождать районы, занятые немцами, начиная от самого Подмосковья! Уходя, враг превращал в пепел наши деревни. Вступая в сожженные немцами деревни, мы обычно встречали убитых горем, рано состарившихся женщин или горько плачущих на пепелище родных усадеб полураздетых старух.
Лютая ненависть к Гитлеру росла не по дням, а по часам.
Все мы прекрасно понимали, что дело не столько в Гитлере, сколько в империалистической сущности третьего рейха. И все же нам хотелось прежде всего поймать и покарать Гитлера. Поэтому и не было необходимости давать какие-то специальные указания на этот счет. Без слов и письменных указаний было ясно, что мы пришли в Берлин для того, чтобы подвергнуть каре виновников войны.
Последние, новые данные о Гитлере мы получили уже в разгар наступления. 30 апреля утром наши подразделения были атакованы курсантами-моряками. Однако их отряд был стиснут «клещами» и разгромлен. Пленные, высокие как на подбор здоровяки в черных бушлатах и брюках-клеш, рассказали, что накануне их десант — 600 человек — перебросили из Ростока в Темпельгоф. Когда они преодолели маршем 5 километров и достигли рейхсканцелярии, им приказали, построиться и ждать. Из бункера вышел Гитлер со свитой. Он вручил Железный крест подростку, который подбил фаустпатроном русский танк, а потом обратился с краткой речью к морякам. Он назвал их героями и надеждой нации, призванными спасти Германию в тяжелое для нее время. Фюрер приказал морякам бороться так, чтобы отбросить русских за Шпрее и не допустить захвата рейхстага и Бранденбургских ворот. Гитлер заверял, что продержаться нужно совсем недолго — вот-вот появится новое оружие необыкновенной мощи и новые самолеты. Он заявил, что с юга уже подходит армия Венка и русские будут не только выбиты из Берлина, но и отброшены к Москве.
Когда Гитлер ушел, перед матросами выступил Геббельс. Он долго говорил о том же самом, что и фюрер, — о чудодейственном оружии и скорой победе, вдохновлял моряков, а в заключение крикнул: «Гитлер покажет еще свою силу!»
Еще и сейчас я как бы слышу слова начальника политотдела корпуса Ивана Сергеевича Крылова, который, перед тем как розыскные группы вместе с штурмующими логово фашистов войсками должны были ринуться в бой, говорил мне: «Найди, Иван Исаевич, его, проклятого, живого или мертвого, найди!» — «Найдем, — пообещал я Ивану Сергеевичу. — Хотелось бы, конечно, живым. Ну, хотя бы полуживым…»
…И вот розыскные группы уже в подземелье, под имперской канцелярией, на Фоссштрассе. Мы знали точно, что именно тут, в этом специальном бомбоубежище, и размещался штаб Гитлера.
Бомбоубежище Гитлера и его сообщников представляло собой длинный узкий коридор с бесчисленным количеством дверей с обеих его сторон. Мы насчитали 50 комнат. Тут же разместились узел связи, склад продовольствия, а с противоположной стороны — госпиталь и другие службы. С бомбоубежищем соединялся подземный гараж. Здесь же был и «фюрер-бункер», как называли немцы личное убежище Гитлера. Находился «фюрер-бункер» гораздо глубже, чем бомбоубежище, и железобетонные перекрытия были над ним толще. К «фюрер-бункеру» нужно было пройти довольно длинный и извилистый путь и спуститься вниз еще на 20 ступенек.
Попасть в подземелье рейхсканцелярии можно было из внутреннего изолированного двора с садом или из вестибюля, откуда вела вниз широкая пологая лестница. Из внутреннего двора был также вход в «фюрер-бункер».
Все эти детали мы изучили позже, а пока шли поиски главных фашистских преступников.
Розыскные группы ворвались в имперскую канцелярию с внутреннего двора. Здесь уже хорошо поработали наша артиллерия и авиация. Бойцы розыскных групп проверили все помещения. Из коридоров и комнат выходили военные и гражданские люди с поднятыми вверх руками. Лежали и сидели раненые. Слышались стоны. Время от времени завязывались короткие перестрелки.
В наших руках уже было немало служащих и прислуги из имперской канцелярии. Их тут же наскоро допрашивали. Нескольких человек держали при себе как опознавателей и «проводников» по этим лабиринтам.
Когда в отдел были доставлены те, кто лично знал Гитлера и Геббельса, я решил вместе с ними выехать на место.
С моим заместителем майором Быстровым около запасного выхода из «фюрер-бункера» мы почти сразу же обнаружили два обгоревших трупа — мужчины и женщины.
— О! Иозеф Геббельс и Магда! — воскликнул один из опознавателей.
Мы тоже без труда узнали в мертвеце наивернейшего пса Гитлера: он был таким, каким его изображали на карикатурах — большая голова и маленькое узкоплечее туловище, одна нога подвернута…