Дня через три Коля в очередной раз остался ночевать у братьев Шмерег. Внезапно часов в 12 ночи его поднял на ноги треск автоматной очереди. Метнувшись к окну, Коля увидел темные силуэты гитлеровцев.
— Эх, попался! — с досадой Гнидюк скрипнул зубами. Но сдаваться ни он, ни семья Шмерег не собирались. Поднявшись на чердак, они приготовились к последнему бою. Михаил Шмерега спешно приматывал к ящику с толом бикфордов шнур, чтобы, когда кончатся патроны и ворвутся фашисты, взорвать дом. Около двери застыла с тяжелой противотанковой гранатой в руке Анастасия Шмерега, с автоматами наготове стали рядом Николай Гнидюк и Сергей Шмерега.
Но драться на этот раз не пришлось. Выглянув в слуховое окно, Гнидюк присвистнул от изумления. Фашисты со всех четырех сторон вели пальбу из пулеметов и автоматов по соседнему дому. А то, что никто из подпольщиков не имел к нему отношения, Коля знал точно.
Когда гитлеровцы ворвались в квартиру ошалевших от ужаса злополучных девиц, то нашли там, кроме них, двух собственных солдат! Один из них был убит, второй тяжело ранен. Разъяренные гестаповцы немедленно арестовали своего осведомителя и, как стало известно позднее, расстреляли его за «дезинформацию».
Фашистский террор в Здолбуново усиливался с каждым днем. Все усилия гитлеровцев напасть на след хорошо законспирированной подпольной организации ни к чему не приводили. И гитлеровцы обрушили свою ярость на мирных жителей. Стены домов, заборы облеплялись все новыми приказами: «Запрещается… Запрещается… Запрещается». За нарушение — смерть.
Все чаще и чаще гестаповцы водили по Короткой улице осужденных на расстрел. Казни совершались недалеко от цементного завода.
Расстреливал людей обычно один и тот же гитлеровец, специально для этого приезжавший на мотоцикле из Ровно. Весь город ненавидел этого профессионального палача и убийцу.
Как-то к Красноголовцу пришел Константин Шорохов, необычайно строгий и серьезный.
— Вот что, Дмитрий, — сказал он после некоторого раздумья, — не знаю, как ты посмотришь, но этого гада, что повадился наших людей убивать, я уничтожу, как бешеную собаку.
Красноголовец не возражал, но предложил тщательно продумать план покушения.
— Да я уже все продумал, — ответил Константин.
— Ну, тогда выкладывай.
Когда Костя «выложил», Красноголовец решил, что тот или его разыгрывает, или просто спятил. Но Шорохов совершенно серьезно повторил, что намерен убить Ганса — так звали палача — обыкновенным… камнем.
— Да брось ты дурака валять, — рассердился, наконец, Дмитрий.
— А ты не нервничай, — усмехнулся Шорохов, — пойди лучше во двор, я тебе кое-что покажу.
И показал. Красноголовец только ахнул.
Оказалось, что Шорохов уже целый месяц тренировался в метании камней и достиг в этом занятии результатов необыкновенных. Булыжником весом примерно в два килограмма он с 25 метров без промаха попадал в консервную банку.
Пораженный Красноголовец вынужден был разрешить Шорохову совершить акт возмездия оружием, позаимствованным из арсенала первобытных охотников на мамонтов.
На Короткой улице находился городской ветпункт, где работал санитаром подпольщик Андрей Фомин. Как-то вечером он увидел, что мимо дома по направлению к цементному заводу прошло несколько полицаев с лопатами на плечах рыть ямы. Это означало, что назавтра будут расстрелы. Фомин немедленно предупредил Шорохова.
Ганс обычно ездил к месту казни по Пионерской улице, которая имела три крутых поворота. Около одного из них, притаившись за живой изгородью, и устроил утром засаду Константин Шорохов. У ног сложил несколько заранее подобранных по руке булыжников.
Ждать пришлось недолго… Часов в десять вдалеке послышался треск мотора. Константин сжался пружиной. В кулаке — увесистый кругляш. Подпрыгивая на ухабах, из-за поворота вырвался мотоцикл. Как всегда, Ганс гнал машину на третьей скорости.
Подпустив фашиста метров на десять, чтобы бить наверняка, Шорохов со всей силой, на которую был способен, метнул булыжник. Месяц упорной тренировки не пропал даром. Камень, словно пущенный пращой, угодил Гансу точно в лоб. Будто наткнувшись на невидимое препятствие, Ганс вылетел из седла и врезался головой в стоящий на повороте фонарный столб. Мотоцикл, потеряв управление, круто вильнул в сторону и свалился в кювет.
Не дожидаясь пока кто-нибудь подоспеет к месту происшествия, Шорохов скрылся.
Дерзкое убийство палача не вызвало против ожиданий подпольщиков никаких репрессий со стороны гитлеровцев. По-видимому, они решили, что Ганс погиб по собственной вине из-за неосторожной езды. Установить же истинную причину его смерти было просто невозможно.
К большой его досаде, Шорохову больше не довелось применить своего замечательного умения, так блестяще доказанного на практике.
Прозоровский мост
Летом 1943 года разгорелось одно из крупнейших сражений Великой Отечественной войны. Активизировали свою деятельность в тылу вражеских войск и партизаны. По всей оккупированной территории выходили к железнодорожным линиям народные мстители, уничтожая вражеские эшелоны.
Медведеву и мне было ясно, что в этой обстановке нам следует ждать нового, важного задания из Москвы. И оно не замедлило поступить. Приказ был лаконичен — отряду предписывалось любой ценой взорвать единственный двухколейный железнодорожный мост через реку Горинь между Здолбуново и Шепетовкой. Немцы буквально дрожали над ним, и не без основания — его уничтожение прервало бы снабжение фашистской армии в самое неподходящее для гитлеровцев время. Признаться, мы уже и сами об этом не раз подумывали, но, учитывая чрезвычайную сложность диверсии, не спешили. Теперь откладывать было уже нельзя. Приказ есть приказ.
Мост оказался крепким орешком, и, чтобы раскусить его, нужно было изрядно поломать голову. Непосредственную охрану моста несла рота солдат. Со стороны обоих выездов угрожающе уставились в небо стволы зенитных орудий. Опытные глаза наших разведчиков насчитывали там же несколько тщательно замаскированных минометных батарей и два десятка пулеметных гнезд. По ночам через каждые 10—15 минут над мостом взлетали осветительные ракеты и опускались на парашютиках, заливая окрестности ослепительно белым мертвенным светом. Дежурные пулеметчики то и дело выпускали в сторону леса длинные очереди. О том, чтобы подойти к мосту со стороны въездов, не могло быть и речи. Нужно было искать какое-то другое решение, чтобы уничтожением моста подвести естественный итог боевой и разведывательной деятельности нашего отряда в районе Здолбуново.
Обо всем этом шла речь в землянке Медведева, когда в июле он собрал в лагере всех, до чьего сведения счел нужным довести приказ Москвы.
— В первую очередь, — обратился Дмитрий Николаевич к Гнидюку, — я рассчитываю на здолбуновское подполье. У вас хорошие связи, знакомство. Все это нужно использовать. Нельзя терять ни одного дня.
Наконец, все пришли к выводу: мост можно взорвать, только сбросив на него мину с поезда. Для этого требовался снаряд большой разрушительной силы, весом в 40—50 килограммов.
— Имейте в виду, что с выполнением этого задания надо спешить. Учтите, что взрыв моста поручен одновременно и другим отрядам и группам, — предупредил Медведев.
Поручить Коле с его неистощимой фантазией столь важную операцию — значило вызвать к жизни десятки планов, подчас совершенно невероятных. Но я не сомневайся, что, как это уже не раз случалось, Гнидюк, умеющий использовать в нужных целях самую крохотную зацепочку, найдет правильное решение. После таких слов Медведева Гнидюк не мог спокойно ждать времени отправки в Здолбуново. Коля действительно, как он мне впоследствии говорил, боялся, что Прозоровский мост взорвут без него. Пришлось эту задачу ему решать на месте, в Здолбуново.
Изготовить мощную мину нашим специалистам было проще простого. Но как доставить ее на мост? Гражданским лицам проезд во всех поездах в направлении Шепетовки без специального пропуска категорически запрещался. Тщательно — до деталей — продуманная система контроля исключала полностью возможность проезда «зайцем», без документов.
И все же решение было найдено и утверждено командованием отряда.
…Николай Гнидюк после ухода от Шмерег долго не мог найти себе в Здолбуново подходящего жилья. В городе шли беспрерывные облавы и проверки. Квартиру нужно было найти немедленно. По совету Жоржа Жукотинского Николай решил обратиться к Пилипчукам. Сестру Владека Ванду он тоже хорошо знал. С этой жизнерадостной, крепкой девушкой, выглядевшей старше своих лет, Николай познакомился при довольно необычных обстоятельствах.
Придя как-то в Ровно к своему дальнему родственнику, нашему подпольщику, Ванда застала там нашего разведчика «пана Болека» — Михаила Макаровича Шевчука. Шевчук, всегда старавшийся завязать на всякий случай лишнее знакомство, напросился к Ванде в гости.
Ванда растерялась: про этого «пана Болека», коренастого, плотно сбитого человека, говаривали недоброе, считали, что он работает в гестапо.
Отказать «пану Болеку» — Шевчуку девушка не решилась — на то у нее были свои основания — и согласилась, хотя и не очень охотно, принять гостя.
— Вот и отлично, панна Ванда, — весело воскликнул Шевчук, — на днях непременно навещу.
Действительно, не прошло и недели, как к скромному домику Пилипчуков на Долгой улице подкатил легковой автомобиль.
За рулем сидел партизан Иван Белов. На заднем сиденье небрежно развалились «пан Болек» и «пан Багинский».
С тех пор Гнидюк стал часто захаживать к Ванде. Постелено девушка прониклась к нему некоторым доверием, хотя и не забыла, что с молодым преуспевающим коммерсантом ее познакомил, как со своим другом, «гестаповец пан Болек». Она надеялась, что в известной степени приятельские отношения с Шевчуком и Гнидюком в трудную минуту смогут избавить ее от серьезных неприятностей. Дело в том, что еще в 1942 году Ванду насильно отправили в Германию. В Ковеле, бросив свой чемодан на произвол судьбы, девушка бежала из эшелона и со многими приключениями вернулась домой.