промежутки между подушками на лапе собаки крайне нежные, и собака сразу погибнет. Желательно было бы иметь специальные защитные резиновые мешочки-башмачки для предохранения ног собаки от действия иприта, а также защитить от брызг живот собаки. Опыт применения собак на франко-германском фронте показал, что собаки инстинктивно обходили зараженные районы ипритом по границе с наветренной стороны»[1342].
При этом псы войны демонстрировали на Юго-Западном фронте очень высокую выживаемость. С осени 1915 года до начала Брусиловского прорыва всего одна собака была убита, а еще одна ранена. Штаб Верховного главнокомандующего задумался о внедрении этого опыта и на других фронтах. По оценкам на основе поступавших в Ставку данных из войск, полковые команды пригодились бы и в пехоте, и в кавалерии (по 8 и 6 собак на полк соответственно). После стабилизации линии фронта осенью 1916 года армии потребовалось еще больше собак для охраны. У «Школы военных сторожевых и санитарных собак» тем временем начались проблемы с пополнением вольеров. Животные в тыловых полицейских управлениях заканчивались, дарить их тоже перестали. Начальник школы князь Щербатов предлагал командованию фронта провести реквизицию псов подходящих пород: доберманов, овчарок, ротвейлеров и эрдельтерьеров. Он был готов платить до 45 рублей за необученную собаку, а за дрессированную — и вовсе до 125 целковых[1343]. Увы, источники по истории военного собаководства в Русской армии иссякают еще до начала ее разложения в 1917 году. Одним из последних документальных следов может служить послание могилевского губернатора Д. Г. Явленского, направленное начальникам полиции и волостным правлениям 22 января (4 февраля) 1917 года. Он цитировал постановление генерала Эверта конца декабря 1916-го об обязательстве городских и сельских жителей — владельцев немецких или бельгийских овчарок, доберман-пинчеров, эрдельтерьеров, сибирских лаек, волкодавов и ирландских сеттеров, немедленно сообщить о том в письменном виде, и запрашивал списки оных для направления в штаб Западного фронта[1344]. Однако невозможно сказать наверняка, получила ли эта инициатива дальнейшее развитие.
Почин насчет использования собак на фронте сопровождался неожиданными инициативами. 12 (25) февраля 1916 года некто В. П. Приклонский представил на суд Технического Комитета ГВТУ свой «проэкт» использования вышколенных собак для доставки адских машин через линию фронта и проведения «психических атак». «Под натиском большого количества дрессированных собак дрогнет любое войско», — рассуждал автор идеи. Он не разменивался на мелочи, доводя численность собачьей армии до 10 тысяч голов, обучением которых занималась бы сотня инструкторов. Стоимость всего предприятия по составленной Приклонским смете составила бы 15 000 рублей. Военные специалисты нашли его предложение любопытным. Снаряженная взрывным устройством собака могла бы успешно разрушать проволочные заграждения и блиндажи противника. Его деморализация с помощью набега собак тоже выглядела перспективной: «Особое значение г[осподин] Приклонский придает психологическому влиянию на противника подобной атаки. Наиболее подходящей породой собак для означенной цели были бы русские овчарки и сибирские лайки. На собаку, предназначенную для атаки, надевается ошейник, снабженный колючками»[1345]. Замысел Приклонского был поддержан большинством членов Технического Комитета, но так и не получил путевки в жизнь. Ровно так же на бумаге остался предложенный инспектором инженерной части Московского военного округа генерал-майором А. П. Ершовым и химиком И. И. Турским весной 1916 года «способ крашения животных в защитный зеленый цвет»[1346].
В советский период отечественной истории служебное собаководство возродилось и шагнуло гораздо дальше прежнего. Конечно, колоссальным подспорьем для кинологов стали исследования академика И. П. Павлова в области физиологии высшей нервной деятельности. Но непосредственно дело было возобновлено во многом благодаря усилиям ветерана Первой мировой кинолога В. В. Языкова. Он стоял у истоков Центральной школы — опытного питомника служебных собак пограничных войск и войск ОГПУ, написал ряд трудов и пособий по дрессировке, сам занимался ею и преподаванием. Увы, судьба этого незаурядного человека оказалась горькой: чин прапорщика Русской армии и факт службы в полицейском питомнике до революции стали в 1938 году поводом для увольнения Языкова, ареста и приговора к 8 годам лагерей на Колыме. 10 июня 1941 года з/к Языков умер[1347].
Американский плакат 1917 года. Сложно удержаться от подозрения, что художник вложил в изображение медведя всю свою нелюбовь к России
И конечно, нельзя не вспомнить еще об одном животном: символе России в глазах как союзников, так и противников. В ноябре 1893 года французская газета «Солей» опубликовала карикатуру, символизирующую русско-французский альянс. На рисунке обнаженная француженка Марианна в одном лишь фригийском колпаке прильнула к белому медведю, лукаво спрашивая у него: «Скажи-ка, дорогуша: я отдам тебе сердце, но получу ли я твою шубку зимой?»[1348]. Готфрид Вильгельм Лейбниц называл русских «крещеными медведями» еще в конце XVII столетия. Медведь издавна был популярным символом в германской геральдике — достаточно вспомнить, что он присутствует на гербе Берлина. Несмотря на это в годы Великой войны Россия в немецких (и не только) сатирических карикатурах часто ассоциировалась именно с этим зверем.
А в начале августа 1916 года медведь сам пожаловал и к французам, и к немцам. Когда 3-я Особая пехотная бригада Русского экспедиционного корпуса прибыла во Францию, наибольший восторг вызвал бурый медвежонок по прозвищу Мишка. Офицеры 5-го пехотного полка поручики А. Прачек и В. Черняк приобрели за 8 рублей его в Екатеринбурге по пути в Архангельск. Вскоре выяснилось, что это медведица[1349].
Маршал Советского союза Р. Я. Малиновский в своих беллетризованных мемуарах рассказывал о злоключениях косолапой по дороге на фронт: «Вспомнили про Мишку, прирученного медведя, которого привезли с собой во Францию. Когда тронулись в поход, он шел за повозкой. С непривычки сразу натер о щебенку лапы. Сел и сидит, поглядывает на вздувшиеся подошвы. Его так и сяк, а он ни с места. Тронут лошади повозку, а Мишка хвать лапами за колеса и назад ее. А сам ревет. Долго маялись с ним, пока не догадались надеть ему на ноги специально сшитые ботинки. Да только медведь разъярился и порвал их в клочья. Пришлось санитарный автомобиль подавать»[1350].
Мишка и однополчане
Мишка стала своеобразной «визитной карточкой» русских воинов в Шампани, их любимицей, а возможно, и живым напоминанием о далекой Отчизне. Интересно, что смышленый зверь научился различать по цвету униформы, русский перед ним или француз. К последним Мишка относилась настороженно[1351].
Хозяйка тайги разделила с бойцами 3-й Особой пехотной бригады все тяготы французской одиссеи. Химическая атака 31 января (13 февраля) 1917 года, спокойно перенесенная почтовыми голубями, не прошла для Мишки бесследно. Она отравилась и заболела, однако забота и усиленный паек поставили диковинного воина на лапы. Начавшееся вскоре разложение Русской армии на востоке не миновало и русских частей на западе. О случившемся далее было рассказано выше. Ля-Куртин — отдельная трагическая страница истории Русского экспедиционного корпуса, но на ней уместились и бессловесные страдания Мишки. Взбунтовавшиеся солдаты окатили косолапого однополчанина кипятком. Медведица пережила и эти издевательства, и подавление мятежа. После окончания Первой мировой войны Мишка коротала свой век в парижском зоологическом саду.
Интересно, что это не единственный в XX веке пример военной службы медведей — они оставили след еще минимум на двух страницах новейшей военной истории. Во время Гражданской войны в России из поляков, прежде служивших в Русской армии, оформлялись новые национальные части. Одной из них стало небольшое, около трех сотен штыков, войско мурманчан на Русском Севере. В начале 1919 года находчивый подхорунжий приобрел у помора белого медвежонка с целью… преуспеть в делах сердечных. Ведь за той же русской девушкой ухаживал итальянский офицер: «Он темноволос, я блондин — она предпочитает брюнетов; [он] носит монокль, а это ее впечатляет; [он] капитан, я просто подхорунжий; его зовут: Андреас Джованно делла Ступида, граф Бамбини, меня — Валенты Карась…»[1352]. Детеныша медведя, оказавшегося самкой, прозвали Баськой и приняли на довольствие. Пани Баська вместе с мурманчанами добралась до Польши, побывала в Модлине (до 1915 года — Новогеоргиевск) и даже приняла участие в параде в Варшаве к вящему изумлению остальных. Увы, медведице оказалась отмерена короткая жизнь. В конце 1919-го она переплыла манившую ее Вислу, и на другом берегу реки напуганный крестьянин заколол Баську вилами[1353].
Еще один медведь, на сей раз самец, стал спутником войск польской «армии Андерса» начиная с Ирана, где в 1943 году был сформирован 2-й корпус Войска Польского. Командир 22-й роты артиллерийского снабжения философски отнесся к диковинному новобранцу: «Так-с… Это самый лохматый мальчик-солдат, о котором мне доводилось слышать. Вам известно, что это армейский лагерь, а не зоопарк?.. Мы должны официально зачислить этого медведя рекрутом в польскую армию. У него есть имя? Рядовой Войтек»