17 (30) июля 1914 года Николаем II было утверждено Положение о военно-автомобильной повинности[1367], а двумя днями позднее вышел приказ Жилинского, в котором среди прочего указывалось: «Лица иудейского вероисповедания не могут служить шофферами в войсках». По всей видимости, позднее он был отменен, поэтому военным водителем в Первую мировую войну служил, к примеру, В. Б. Шкловский. Однако в 1915 году по распоряжению военных властей из автомобильных рот Петрограда и Москвы были исключены все служившие в них евреи. Владеющие специальными знаниями техники и инженеры, они до того пробыли в автомобильных ротах по десятку месяцев, добросовестно исполняя свои обязанности. В итоге кадры той же Петроградской автомобильной роты рассылались по военным округам в маршевые роты[1368].
Не менее настороженное отношение к немцам еще в довоенной России летом-осенью 1914 года превратилось в германофобию. Казалось бы, в империи проживало свыше двух миллионов немцев и их обрусевших потомков. Да что там, немцем по разным оценкам являлся каждый пятый или даже четвертый генерал Русской императорской армии![1369] На близкую тему исследователь Л. В. Ланник сделал интересное наблюдение насчет обилия французов в немецком генералитете: «Псевдогерой Восточной Пруссии генерал Франсуа… Генералы по фамилии д’Эльза, Шаль де Боле, Гарнье, Гутьер, Леки, Фуке.
Французские корни были у адмирала Сушона, существовали целые военные династии из потомков французов. До Вильгельма II даже ставка Верховного главнокомандующего носила французское название Maison de Militaire… Однако даже при том разгуле пропагандистских страстей, который господствовал в Германии, “немецкие французы” не стали жертвами шовинизма или его апологетами, полагая себя немцами вне зависимости от фамилии»[1370].
Однако в России и гражданские, и военные власти были едины в стремлении решить «немецкий вопрос». Прежде всего речь шла о земельных владениях колонистов на юго-западе империи. После выговора Николая II петроградскому градоначальнику князю Оболенскому в октябре 1914-го: «Отчего много у вас немцев? Обратите внимание, что надо это выяснить. Я приказываю всех выслать. Мне это все надоело»[1371], — беспокоившимся за репутацию державы в мире политикам миндальничать было не с руки. Возможно, государь подразумевал сугубо подданных кайзера, но такие нюансы уже мало кого интересовали даже в Совете министров. Что же до армии, то ей после начала военных действий никаких Высочайших санкций и не требовалось.
Начавшаяся борьба с «внутренним врагом» велась непоследовательно. Огласка арестов и высылок на уровне армии усилила не столько здоровую бдительность, сколько шпиономанию в войсках, при этом за ее проявления сурово наказывали. Казак 6-го Донского казачьего полка Трофим Кагальницкий в августе 1914-го был обвинен в том, что «умышленно, с целью распространить среди войск слухи, заведомо могущие вызвать беспорядок в войсках, рассказывал нижним чинам, что его Начальник дивизии немец, который свою дивизию ставил против неприятеля так, чтобы последний сильней расстрелял бы наши войска и вообще оказывал содействие неприятелю, что предусмотрено 246/1 ст[атьей] кн[иги] XXII Св[ода] Воен[ных] Пост[ановлений] 1869 г[ода] изд[ания] 4…»[1372]. Итоги Восточно-Прусской операции тоже не прибавили веры в лояльность инородцев. Шульц и Познанский, Перец и Бродерзон не являлись беженцами, но Великий Исход начался в том числе и с их высылки.
Дальше — больше: приказ начальника 68-й пехотной дивизии генерал-майора А. Н. Апухтина от 23 сентября (6 октября) 1914 года предписывал выселить их поголовно из Либавы и Виндавы. 10 (23) октября по решению командующего 10-й армией генерала Сиверса колонистам надлежало оставить территории, находящиеся на военном положении[1373].
3 (16) ноября 1914 года великий князь Николай Николаевич потребовал у председателя правительства себе руководства выселениями из порубежья, депортациями же из других областей де-пусть занимается МВД. Генерал Рузский 7 (20) ноября взялся за выдворение немцев, в том числе состоящих на службе, из Курляндии и Лифляндии. 30 ноября (13 декабря) началась депортация из Сувалкской губернии, притом поголовная[1374]. Тогда же, на исходе осени, Мариинский дворец рассудил, что «предпринятая с начала войны высылка в отдаленные от театра войны местности Империи. австрийских, германских и венгерских подданных. является в данном вопросе паллиативом»[1375].
«Немецкий вопрос» считался прямой угрозой безопасности России и требовал немедленного решения. Совет министров разработал три законопроекта о землевладении колонистов и их потомков. Согласно первому, подданные воюющих с Россией держав лишались прав собственности на недвижимость и их имущество отчуждалось. Второй лишал земли колонистов, за вычетом бывших офицеров Русской императорской армии, добровольцев и семей погибших на войне, а также исповедующих православие до 1914 года. Третий законопроект «ограничивал» действие второго территорией протяженностью 250 верст (266,7 километров) от реки Торнео до Каспийского моря[1376].
20 декабря 1914 (2 января 1915-го) года начальник штаба 1-й армии генерал-лейтенант Одишелидзе на основе донесений «о неблагонадежности колонистов» запросил разрешения генерала Рузского на их выдворение из районов, занимаемых армией. В ответ на эту инициативу 23 декабря 1914 (5 января 1915-го) года главный начальник снабжений армий Северо-Западного фронта генерал от инфантерии Н. А. Данилов приказал командующим 1-й, 2-й и 5-й армиями и главному начальнику Двинского военного округа инженер-генералу князю Н. Е. Туманову разом выселить с левого берега Вислы «во внутренние губернии всех немцев-колонистов мужского пола в возрасте 15 лет и старше, кроме больных, не могущих выдержать переезда»[1377]. В тот же день было приказано очистить от них полосы отчуждения вдоль железных дорог на 15 верст (16 километров) в каждую сторону от путей.
Когда в Варшаве решалась судьба немцев, проживающих в Привислинском крае, в столице Совет министров принял 2 (15) февраля 1915 года «Узаконение о прекращении землевладения и землепользования подданных и выходцев из враждующих с Россиею государств». Следуя ему, колонисты западных губерний должны были в двухлетний срок продать свои надельные и благоприобретенные земли, как и другую недвижимость. Право избежать ликвидационных мер предоставлялось тем лицам, которые или предки которых служили в Русской императорской армии офицерами, но не солдатами[1378].
Касаемо евреев — уже в начале августа 1914 года было выселено еврейское население посада Яновец[1379] Радомской губернии. Позднее за ними последовали «неблагонадежные» жители посада Рыки, Мышенца Ломжинской и Новой Александрии Люблинской губерний, причем в последнем случае выселение происходило дважды — в конце августа (начале сентября) и в начале (середине) сентября. В октябре та же участь не миновала евреев из местечек Пясечна[1380], Гродзиска[1381] и Скерневиц[1382] Варшавской губернии; в частности, из Гродзиска было выселено 4000 человек, включая 110-летнюю старуху[1383].
Открытка с видом Гродзиска еще в мирное время, 1914 год
Сперва русская общественность ужасалась бесчинствам германских войск в Царстве Польском, когда в Калише была расстреляна еврейская девушка по фамилии Зейм, отвергнувшая гнусное предложение немецкого офицера[1384]. Несколько месяцев спустя приказ коменданта Новогеоргиевска генерала Бобыря от 27 ноября (10 декабря) 1914 года гласил: «… При занятии населенных пунктов брать от еврейского населения заложников, предупреждая, что в случае изменнической деятельности какого-либо из местных жителей заложники будут казнены»[1385]. Напомню, что речь шла о более чем половине населения укрепленного района.
На этом фоне все острее становились проявления межнациональной розни между поляками, латышами и еврейским населением Царства Польского и прибалтийских губерний. Зачастую дело ограничивалось вспышками бытового антисемитизма. Например, когда 14 (27) октября 1914 года еврейскому населению Гродзиска Блонского уезда Варшавской губернии было приказано покинуть город в течение трех часов, поляки, по словам очевидцев, провожали их криками: «До Бейлиса», «До Вислы», «До Палестины»[1386]. Из Скерневиц в начале мобилизации пропала разменная монета, которую забрали с собой запасные. Предвидя негодование горожан-поляков, раввин во избежание столкновений предписал евреям закрыть торговые лавки и не покидать жилищ, проводя время за молитвой. Среди поляков же незамедлительно распространился слух о том, что евреи молятся за немцев. В итоге одновременно со стычками с противником на подступах к Скерневицам в самом городе начались грабежи и аресты. Солдатами были задержаны даже несколько мальчиков по обвинению в подаче войскам противника в день солнечного затмения сигналов с ветвей грушевых деревьев. Ситуация потребовала вмешательства варшавского губернатора, дети были освобождены