.
Еще в 1908 году состояние врачебно-санитарной части в России было на Высочайшем уровне названо «безотрадным». Учрежденная тогда же межведомственная комиссия по пересмотру врачебно-санитарного законодательства видела, что из-за неустроенности здравоохранения в империи «каждый русский имеет вдвое более шансов умереть, чем любой англичанин или датчанин». Попытка исправить это удручающее положение дел была инициирована Николаем II. Его резолюция на особом журнале об учреждении вышеупомянутой комиссии гласила: «Согласен. Дело это вести ускоренным ходом». Отчет о работе комиссии под председательством почетного лейб-хирурга Императорского двора академика Г. Е. Рейна подытожил автограф государя: «Внести в Совет Министров. Продолжать вести дело ускоренным ходом». Однако воз, по большому счету, оставался и ныне там. «Смертность населения России, уменьшаясь весьма медленно и непостоянно, ныне все же превосходит приблизительно вдвое смертность в некоторых европейских государствах, а от заразных болезней у нас умирает в 10 раз больше, чем, например, в Норвегии, — констатировалось в ходе заседания Совета министров 20 сентября (3 октября) 1914 года. — Между тем смерть от заразных болезней должна быть рассматриваема, как смерть насильственная, и потому ограждать от нее граждан составляет такую же обязанность Правительства, как от других насильственных деяний». Там же и тогда же признавалось, что реформа здравоохранения назревала еще с 1860-х годов и что объем работы, которую «придется (!) осуществить по оздоровлению России», огромен: от законопроектов об охране чистоты воздуха, воды и почвы до обеспечения доброкачественности продуктов питания и напитков, от юридического регулирования фармацевтики до нормативно-правовой основы борьбы с чумой, оспой, холерой, тифами, сифилисом и проказой… Что отдельному управлению в аппарате МВД или иного министерства не под силу справиться с этим громадьем проблем, и что несмотря на отдельные признаки улучшения обстановки рано радоваться: «По-прежнему, год за годом, нашу родину посещают вспыхивающие то здесь, то там повальные болезни, давно исчезнувшие в государствах Западной Европы; многие русские деревни почти поголовно заражены сифилисом, слепнут от широко распространяющейся трахомы, опустошаются дифтеритом, скарлатиной и тифом. Не говоря уже о неизбежном на этой почве ослаблении хозяйственной мощи страны и понижении качеств ее военнообязанного населения…»[1462]. В итоге одни в Совете предложили оставить вопрос в ведении Министерства внутренних дел, другие высказались за образование Главного управления государственного здравоохранения (ГУГЗ). Эта дилемма была повергнута на Высочайшее «благовоззрение» императора. Как известно, ГУГЗ возникло в России 31 августа (13 сентября) 1916 года — то есть два года спустя, причем два военных года, чтобы просуществовать всего полгода до известных событий, повергших и ту систему социальной защиты населения, что худо-бедно и со скрипом, но действовала.
В Действующей армии отмечался рост венерических заболеваний, в том числе и из-за беспорядочных связей нижних чинов с беженками. Зачастую последних на это толкала нехватка средств к существованию и продовольствия. Как писал земский врач-ветеран Дмитрий Жбанков: «Голодные беженки вынуждены заниматься развратом за кусок хлеба». И этим пользовались не только солдаты русской армии, приобретавшие на передовой свой сексуальный опыт. В тылу владельцы публичных домов зачастую превращали беззащитных беженок в проституток. Как следствие, в одной лишь Киевской губернии за 1915 год количество случаев заражения венерическими инфекциями, которые лечили в госпиталях, выросло более чем в десять раз[1463]. Проблема требовала скорейшего разрешения, однако армейское командование, напротив, использовало ее в качестве одного из оправданий депортаций евреев. Начиная с августа 1914 года в распространении сифилиса обвинялись как врачи-евреи, так и беженки. В представлении генерала Янушкевича Германия посредством их вела чуть ли не биологическую войну, нанося урон русскому офицерскому корпусу[1464]. Конечно, это был вздор. Фронтовики иногда сознательно шли на заражение венерическими заболеваниями, ставшее разновидностью «самострелов». Причем процесс далеко не всегда был приятным и предполагал половой контакт: например, помещение капли гноя в мочеиспускательный канал, во избежание каких-либо попутных хворей, вроде сифилиса кроме гонореи, — каково?!
Ситуация с болезнями ниже пояса не изменилась к лучшему вплоть до конца войны, когда беженцы вовсю возвращались домой. В этой связи показателен экспрессивно составленный приказ по 48-му пехотному Одесскому Императора Александра I полку № 351 от 12 (25) декабря 1916 года — привожу его текст целиком: «С чувством глубокой скорби довожу до сведения всех чинов полка, что после каждой серии отпуска в полк обязательно привозятся сифилис, шанкр и трипер. В одном из моих приказов я уже обращал внимание всех чинов полка на то, что в военное время надо одного бояться, одного страшиться — это женщин. Особенно надо бояться так называемых честных давалок. Каждый дурак мужчина обязательно почему-то думает, что его любят, что обязательно только ему одному дают. Ах, дурак, дурак! Поверь своему командиру полка, что у твоей честной давалки столько же кобелей, то есть, виноват, столько же мужчин, сколько у любой бегающей весною суки. Поверь, что дающая тебе обязательно дает и другому. Всем хорошо известно, что теперь все страшно вздорожало: вздорожал хлеб, мясо, ситец, сукно: ну, словом, все вздорожало, и только женщины подешевели. Почему же это так? Да очень просто: потому, что этот товар ныне на рынке продается только в гнилом, только в испорченном виде.
Братцы, я решительно советую Вам, уж если кому невмоготу, если кому невтерпеж, так лучше подрачи в кулак. Это, во-первых, будет тебе стоить очень дешево, а во-вторых, это будет и безопасно и для тебя, и для других, ибо ты так не захватишь сифилиса. Ведь сифилис это — бич, это тягчайшее наказание и наказание не только для тебя, но и для всех, кто тебя окружает.
Что касается Г[оспод] Офицеров полка, то я вам, Г[оспода] офицеры, решительно рекомендую обзавестись гондонами. По нынешним ценам это немножко дорого, но не дороже своего здоровья.
Г[оспода] офицеры, я предупреждаю вас, что если вы не последуете моему доброму совету, если после Нового Года кто-нибудь из вас заболеет сифилисом или иною венерическою болезнью, то на такого офицера я буду смотреть, как на труса и труса отъявленного, который, значит, вполне сознательно ищет случая заболеть и тем дать себе возможность перебраться в тыл, подальше от пуль, подальше от шрапнелей. То есть, повторяю, такой офицер в моих глазах будет считаться отъявленным трусом.
Начиная с Нового года буду отдавать в приказе фамилии тех нижних чинов и Г[оспод] офицеров, которые заболеют сифилисом или венерическою болезнью, со внесением этого в послужной список, дабы на всю жизнь остался след, — как он служил Родине в годину тяжелых испытаний»[1465].
Интересно, что аналогичная проблема стояла перед главнокомандующим армией и флотом королевства Нидерланды генералом Корнелисом Снейдерсом после размещения на его территории сотен тысяч бельгийских беженцев. Офицерам голландской армии было приказано пресекать контакты подчиненных с проститутками из числа беженок, а министр внутренних дел даже пошел на их изоляцию в специально отведенных бараках беженского лагеря в Нунспите[1466].
Принцесса Евгения Максимилиановна Ольденбургская (1845–1925).
Офорт авторства В. В. Матэ, 1900-е годы
Российское общество защиты женщин под председательством принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургской призывало общественность защитить беженок от вовлечения в разврат. «На вокзалах, питательных пунктах, биржах труда и даже в поездах <…> стали появляться подозрительные женщины и молодые люди в целях уловления неопытных жертв в свои сети. Часто даже под видом службы молодые девушки завлекаются и продаются, как товар, в дома разврата, откуда так трудно возвращение к честной жизни», — отмечалось в обращении общества[1467].
Препятствием для оказания медицинской помощи беженцам подчас оказывался все тот же банальный антисемитизм. Например, новгородский губернатор запретил проживание в городе сестрам милосердия и врачам иудейского вероисповедания, командированным туда Всероссийским союзом городов. Евреев-военврачей, санитаров, фельдшеров увольняли от должностей в действующих армиях Северного и Юго-Западного фронтов, а также в Киевском и Одесском военных округах. В последнем ничто, однако, не помешало откомандировать 15 студентов-медиков из числа евреев в строевые роты[1468].
В целом число инфекционных заболеваний в России на протяжении 1915–1916 годов заметно возросло, показывая взаимосвязь между периодами наибольшего потока беженцев[1469]. В октябре 1915 года один из земских врачей подчеркнул в своем докладе и другую зависимость: «Кроме разных инфекционных болезней, вплоть до холеры, жертвами которых падают беженцы, важное место занимают здесь заболевания от недостаточного питания»[1470]. Последнее также заслуживает внимания в череде иных тягот «Великого Исхода».
«…Продовольствие как в пути, так и на местах нового водворения…»[1471]: единых установленных норм суточного рациона беженцев, подкреплявшихся в пути на питательных пунктах, не существовало. Составить представление о них можно по сведениям о беженском пайке на местах, например, в Омске. Прибыв в город, беженец прямо на вокзале регистрировался чиновниками Омского комитета по оказанию помощи беженцам и получал обед, состоявший из горячего (супа, сваренного из ½ фунта мяса), по одному фунту белого и черного хлеба, два куска сахара и ½ золотника чая. Следует подчеркнуть, что беженцы, следующие далее в Новониколаевск, были лишены возможности питаться в дороге ввиду отсутствия питательных пунктов между двумя городами