Единственным документированным примером получения большевистской партией денег от агента немецкого правительства в 1917 году является передача швейцарским социал-демократом Карлом Моором Заграничному бюро ЦК РСДРП(б), по различным версиям, от 73 000 до 113 926 шведских крон. Ввиду важности этого факта необходимо рассказать о нем поподробнее. 4 мая военный представитель Германии в Берне Вальтер Нассе получил послание от человека, именуемого самим Нассе «Байером». В нем говорилось о встречах в Цюрихе с представителями социалистических партий, из которых были названы имена двоих — видного меньшевика П. Б. Аксельрода и члена РСДРП(б) Г. Л. Шкловского. В разговоре с ними «Байер» якобы поинтересовался мнением собеседников: как они отнеслись бы к некоему денежному вспомоществованию их делу борьбы за мир и равенство? Оба социал-демократа выказали «радостную готовность» принять такую помощь[1839]. Лгал автор сообщения немецкому военному атташе о реакции Шкловского и Аксельрода или же излагал правду, — в данном случае не столь критично, да и речь изначально шла о Карле Мооре, не так ли? На самом деле здесь нет никакой путаницы. В ту самую публикацию Земаном документов германского МИД, о которой говорилось ранее, вошел ряд бумаг с упоминанием «Байера» — и меморандум Нассе от 9 мая, дублирующий послание «Байера», и документы, относящиеся уже к постреволюционному периоду, начиная с 8 ноября (26 октября) 1917 года[1840]. Биограф же Моора, историк Леонард Хаас установил не только различные варианты начертания псевдонима (от «Байера» до «Бейера»), но и тождественность этих персоналий[1841]. Во всяком случае, сведений еще об одном крупном швейцарском социалисте, участвовавшем в Стокгольмской конференции, история не сохранила от слова «совсем».
Итак, Моор работал на кайзеровское правительство, сам будучи немцем по национальности и человеком стойких левых убеждений. Однако в отличие от того же Парвуса он вплоть до 1917 года не связывался с немецкой военно-политической машиной. На рубеже весны и лета 1917 года Моор прибыл в Стокгольм, где в это время шла подготовка к проведению 3-й Циммервальдской конференции. Предложение финансовой поддержки было озвучено вновь, на сей раз членам Заграничного бюро ЦК партии большевиков. Ни они, ни узнавший об этих переговорах Ленин не знали, что Моор скомпрометирован. Последний уверял, что предлагает свои кровные, ссылаясь на унаследованную еще в 1908 году от скончавшейся матушки значительную сумму денег. Оказываемая им Заграничному бюро ЦК РСДРП(б) финансовая помощь именовалась «ссудой». И, как и любая ссуда, должна была быть возвращена сразу после захвата большевиками власти. Однако эти деньги не поступили в Россию — часть их была потрачена на проведение 3-й Циммервальдской конференции в сентябре 1917 года, состав и цели которой указывают на использование пресловутых «немецких денег» против самой кайзеровской Германии не в меньшей степени, чем против Временного правительства России[1842]. Остальная часть ссуды Моора и вовсе была привезена в Россию Ганецким лишь в 1920 году. Таким образом, к истории Октябрьской революции и ее подготовке эта сделка не имеет никакого отношения. Вдобавок даже историк А. Г. Латышев признает, что до 1917 года Моор еще не был секретным германским агентом, контактов с ним в эмиграции Ленин не поддерживал[1843], а в сентябре 1917-го, после июльских обвинений верхушки РСДРП(б) в шпионаже, ЦК партии постановил: «Предложение [Моора] отклонить и всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми»[1844].
В действительности контакты большевиков с Моором продолжились, причем не только из-за содействия немецких властей большевикам после прихода тех к власти в России. Факт оказания этой помощи давно не является ни тайной, ни секретом, и швейцарский социалист был плотно вовлечен него. Из выявленных исследователем Семеном Ляндресом источников следует, что «Байер» в течение шести последующих лет предпринимал попытки возвратить свою «ссуду»[1845]. Вдобавок он угодил на страницы «документов Сиссона» — то ли как «Мор», то ли как «Мир», подельник Парвуса и его связной с большевиками[1846]. Во всей этой запутанной истории остался исковерканным не только его псевдоним.
Сколько же еще неизвестных источников по истории «германского следа» может ждать обнародования в потаенных хранилищах? Ответ дадут либо палец в небо, либо обращение к пресловутым рассекреченным фондам, но в любом случае рассчитывать здесь на сенсации едва ли приходится. Германские архивы были изрядно разорены во время Второй мировой войны, значительный массив документов безвозвратно исчез. Итогом кропотливейшей работы историков в отечественных архивах стали вышедшие в свет сравнительно недавно крупные сборники документов: труд кандидата исторических наук С. С. Поповой и полное трехтомное издание материалов следствия, проведенного Временным правительством после событий июля 1917-го в Петрограде[1847]. Все, что оно только могло откопать на большевиков, теперь предано огласке, но каких-либо сенсаций эти фундаментальные публикации не произвели. Через корпус обнародованных документов, словно скрепляющая архивное дело нить, проходят уже известные фамилии: Ганецкий, Суменсон, Козловский. Первый и вторая вели торговлю, развивающуюся не ахти как, третий оказывал им юридическую помощь. Оборот средств внутри компании происходил именно между ними троими, но сколь-нибудь заметных оттоков денег налево по доступным источникам не выявляется. Деловым людям было не с руки выводить из бизнеса крутящиеся в нем деньги. Например, 16 (29) июня 1916 года раздосадованный падением цен на медикаменты Ганецкий писал Суменсон: «Самым главным вопросом для меня является получение денег, в противном случае вся торговля должна будет приостановиться, так как, не имея денег, я не в состоянии закупать»[1848]. Та из месяца в месяц исправно переводила прибыль в Стокгольм. В начале 1917 года их деловому партнерству с Ганецким наметился конец, наступивший летом. Когда Суменсон была арестована контрразведкой, то убедительно доказала, что занималась сугубо коммерцией, вовсе не вникая в политическую деятельность компаньонов. На вопрос же касаемо махинаций Ганецкого — дескать, не торговал ли он воздухом вместо лекарств, бизнес-вумен ответила следователю: «Самый вопрос столь странный, такой же, как если бы меня спросили, жива ли я и существую я или нет, так как ни малейшего подозрения в фиктивности в данном случае быть не может. Это наглядно устанавливается тем, что каждая отправка вскрывается и проверяется в таможне…»[1849].
В том, что Ганецкий помогал большевикам толикой малой, секрета нет и не было. Сам Ленин 21 апреля (4 мая) 1917 года писал главе Заграничного бюро о получении 2 тысяч рублей от Козловского — собственных денег, кои Ленин сначала оставил Ганецкому, будучи в Стокгольме, а затем вернул[1850]. Однако, во-первых, на максимум несколько десятков тысяч рублей, а именно таков верхний предел финансового вспомоществования от Ганецкого, революцию не подготовишь и не провернешь. Во-вторых, немецкое происхождение разрозненных сумм, вкупе не превышающих обозначенного предела, так и не было доказано. «Ганецкий след» — не есть «германский след», а свидетельства обратного пока что не извлечены на свет из архивных фондов.
Чем же, какими аргументами, документами и свидетельствами на текущий момент сторонники версии «германского следа» могут подкрепить ее? Судя по итогам предпринятого в главе обзора, это:
— либо коммерческая документация фирмы «Фабиан Клингсланд» с переводами денежных сумм из России в Стокгольм;
— либо неверифицируемые данные русской, французской и американской разведок;
— либо пресловутые «документы Сиссона», подложность которых была неоднократно доказана и зарубежными, и отечественными специалистами;
— либо сборники «документов Земана и Хальвега», сами составители которых далее предположений в своих выводах не шли;
— либо лукаво «цитируемые» воспоминания германских военачальников периода Первой мировой войны Людендорфа и Гофмана, которые, по их собственному признанию, имели весьма слабое представление о личности Ленина, как и глава германской разведки Николаи;
— либо, наконец, единственный документально подтвержденный факт получения Заграничным бюро ЦК РСДРП(б) от Моора, швейцарского социал-демократа и германского агента в качестве «ссуды» крупной, но отнюдь не колоссальной суммы денег, не оказавшей на революционные события в России никакого влияния.
Именно этот факт, а также финансовая помощь немцев большевистской партии уже после ее прихода к власти вплоть до октября 1918 года формально могут служить основаниями для положительного ответа на первый из поставленных в начале статьи вопросов. Но целиком он будет звучать следующим образом, более смахивая на буддистский коан: «Брали ли большевики деньги у немцев? Брали. На Октябрьскую революцию не было потрачено ни одной имперской марки». Равно как и Ленин не был агентом германского влияния.
Сотворение мифа, отвергающего подобные выводы, произошло тогда, в эпоху великих потрясений. Он сохранил жизнеспособность в послереволюционном российском обществе, когда в 1921 году в письмах Ленину его обвиняли в подкупе немцами[1851]