. В Саранске уездная продовольственная управа на заседании 14 (27) августа 1917-го постановила задействовать для перевозки в город хлеба всех имеющихся у жителей лошадей, так как крестьяне не желали давать зерно, а тем более доставлять его: «Если город не будет обеспечен хлебом в недалеком будущем, то хлеб из экономии может быть взят крестьянами и тогда город останется совершенно без хлеба и обречен будет на голодовку»[158]. Одной из наиболее беспокойных губерний среди центральных в 1917 году была Рязанская, и неспроста. Еще в мае был воспрещен вывоз из Рязани пшеничной муки и выпечки из нее, круп, сахара, мяса, овса и сена, и тогда же внедрен отпуск ржаного хлеба и муки по карточкам — не больше фунта на день в одни руки. В уездах на севере губернии, включая мой родной Зарайск, царил голод, хлеба там ждали буквально как манны небесной. Однако до окончания июня 1917-го в губернию прибыло 162 вагона с пшеничной мукой из 225 потребных, посему в июле в самой Рязани ее отпускали хворым по рецепту врача (!). На территории губернии с весны по осень оказались разгромлены 108 усадеб. Запасные полки в губернском центре отнекивались от выступления на фронте во время июльских беспорядков в Петрограде. Приехавший в Рязань командующий войсками Московского военного округа полковник А. И. Верховский 6 (19) июля запретил там митинги и демонстрации, но минимум половине запасных до него и дела не было — они ждали только конца войны. За десяток дней до Октябрьского вооруженного восстания городской голова И. А. Антонов писал министру продовольствия Временного правительства С. Н. Прокоповичу: «Города переживают мучительный продовольственный кризис. Касимов, Егорьевск голодают, хлеб печется из примесей ржи, овса и соломы, губернский город Рязань живет запасами полдня… Матери оставляют детей, хозяйство на произвол судьбы. Дежурят по целым дням возле пекарни. Но зачастую хлеба не получают»[159].
Вода о воде не плачет
Не следует забывать и еще кое о чем, необходимом не меньше пищи всем и каждому без исключения и на фронте, и в тылу Великой войны каждый ее день: о воде. Обеспечению ею войск действующей армии доселе не посвящалось специальных исследований, словно наличие воды было чем-то само собой разумеющимся. Однако даже нескольких свидетельств достаточно, чтобы убедиться в обратном.
Еще 2 (15) августа 1914 года в приказе армиям Юго-Западного фронта № 35 отбор источников доброкачественной питьевой воды возлагался на военных врачей. Шесты с табличками «Для питья людей» должны были сориентировать военнослужащих, а караулы — не допустить загрязнения источников, поения в них животных и т. д. На марше во флягах солдат допускалась только охлажденная кипяченая вода[160]. Они и знать не знали, что начало мобилизации поставило крест на уникальном франко-германо-русском проекте — аппарате для стерилизации воды на колесном ходу. Этот пример попытки объединения усилий и конструктивного сотрудничества представителей науки, коммерции и военного ведомства трех держав в преддверии начала их смертельного противоборства заслуживает того, чтобы рассказать о нем.
Французский медик из Лиона Томас Ножье в начале 1910-х годов сконструировал аппарат для стерилизации жидкостей посредством ультрафиолетового излучения. 21 (8) января 1913 года Патентное ведомство (USPTO) США выдало Ножье патент на его изобретение[161]. 24 (11) марта 1914 года была запатентована усовершенствованная конструкция аппарата[162]. К тому моменту он уже стал широко известен в научном мире Европы. Приоритет Ножье как изобретателя не оспаривался[163].
Схема устройства аппарата Ножье для стерилизации воды, прилагавшаяся к патенту на изобретение
Аппарат получил положительные отзывы у немецких специалистов. Сотрудники Института гигиены и экологии в Гамбурге отмечали хорошие результаты его испытаний, подчеркивая в посвященной им статье: «Стерилизатор для питьевой воды Ножье-Трике в состоянии при выбранных нами условиях опыта даже при строгих требованиях давать в час 150 литров стерильной воды. Сомнения в стерильности доставленной воды по нашим основательным изысканиям едва ли могут оставаться, так что мы можем определить воду, полученную на практике при воздействии лучей в 7 секунд, как несомненно безупречную»[164].
С мая по декабрь 1913 года аппарат Ножье испытывался в Санкт-Петербурге, на воде из Невки, считавшейся не поддающейся стерилизации ультрафиолетом. Испытаниями руководил известный микробиолог и гигиенист С. К. Дзержговский. Его отзыв был оптимистичен: «Все могущие находиться в стерилизуемой воде микроорганизмы, как то: тифозные бациллы, холерные вибрионы, tetanus[165], как и зародыши их уничтожаются без остатка и исчезают… Очевидно, что при снабжении русской армии описанными стерилизационными автомобилями в достаточном количестве войска всегда будут иметь совершенно здоровую воду как в мирное, так и в военное время более простым, независимым, дешевым [образом], а также с полной гарантией безвредной воды»[166]. Именно автомобилями, ведь к тому моменту немецкий инженер и коммерсант Оскар Линкер усовершенствовал детище Ножье, установив его на шасси. В начале 1914 года аппарат оказался в поле зрения военного ведомства Российской империи, вызвав к себе живой интерес. Военные инженеры обратились к помощнику военного министра инженер-генералу А. П. Вернандеру: «Хорошо было-бы один такой автомобиль купить для испытания в Красном Селе, во время лагерных сборов этого года».
27 февраля (12 марта) 1914-го на заседании Технического комитета Главного военно-технического управления (ГВТУ) был представлен проект стерилизационного автомобиля Ножье-Линкера. Военные специалисты нашли его заслуживающим внимания. Начались переговоры о приобретении, однако сделке было не суждено состояться. Летние маневры в Красном Селе в 1914 году, в ходе которых планировалось испытать автомобиль Линкера, также завершились раньше обычного срока ввиду объявления мобилизации в Петербургском военном округе.
Идея Ножье впоследствии была использована и развита по меньшей мере в десяти изобретениях в области стерилизации жидкостей, последнее из которых датируется 1998 годом[167]. Авторитет французского изобретателя был неколебим даже в немецкой научной печати военной поры, он остается признанным первооткрывателем стерилизации УФ-излучением[168].
Ну а в ту пору, в октябре 1914 года, на Ангерапской позиции[169] бойцам 106-го пехотного Уфимского полка приходилось качать воду из колодца помпой на самой кромке линии окопов. «Немцы, услышав звуки помпы, открывали огонь из пулемета, убивали и ранили качавших воду людей!» — вспоминал командир роты капитан А. А. Успенский[170]. На «водяное перемирие» рассчитывать не приходилось, но выручила солдатская смекалка. Один из нижних чинов привязал к рычагу помпы длинную веревку, дергая за которую, имитировал забор воды. В ответ вновь раздавалась стрельба, пока военную хитрость не выдал хохот из русских окопов.
Впрочем, передовая — это еще не показатель. В начале кампании 1914 года без водоснабжения оставались и вполне благоустроенные городки. Более того, подчас в таких условиях приходилось разворачивать военные госпитали. Основатель социальной геронтологии профессор З. Г. Френкель вспоминал: «Мы вошли в Сольдау в жаркий августовский полдень. Город был покинут населением совершенно внезапно… В магазинах, лавках, учреждениях и квартирах все оставалось нетронутым. Как и в Илове, кое-где в квартирах на столах оставался обед. Водопровод в городе, однако, был остановлен. <…> Непреодолимую трудность представляло отсутствие воды. Из кранов вода не шла, запасов ее нигде не было. Вблизи не оказалось ни одного колодца. Пришлось идти почти за километр к реке Сольдау, берега которой представляли собой поросшее осокой болото. Кое-как наладили доставку воды вручную и принялись за ее кипячение. К ночи нам доставили первых раненых»[171].
Из-за нехватки питьевой воды военнослужащие взялись за пиво и вино. Невозможность смыть с кожи походную пыль не улучшала настроения солдат, в Сольдау загремели шальные выстрелы. Более того, отступавшие немцы оставили на чердаках нескольких домов очаги пожаров — столбы дыма от них должны были служить неприятелю ориентирами для артобстрелов. Френкель обратился к начальнику — дивизионному врачу с предложением запустить водопровод, но тот лишь буркнул в ответ, что-де нечего лезть не в свое дело. Сдвинуть его с мертвой точки помог только рапорт в штаб дивизии.
В одном из сел в Галиции отступающие австрийские войска отравили большинство колодцев, забросав их трупами кошек и собак. Русские солдаты устремились к источникам, показавшимся им чистыми, спеша напиться и сделать запас воды впрок. Несколько часов спустя у большинства из них разыгралось острое желудочно-кишечное расстройство, с рвотой и болезненными коликами. «С некоторым запозданием были приняты меры предосторожности: ко всем колодцам поставили часовых, а воду стали возить из реки, что протекала в 1½ верстах от села, и эту воду было запрещено пить в сыром виде. К счастью, никаких смертных случаев в полку не было», — вспоминал в эмиграции свидетель случившегося