«На основании наружного осмотра… технических испытаний… в общем заседании приемной комиссии постановляется одно из четырех решений, — регламентировался книгой 12 Свода военных постановлений порядок приемки, — 1) партия признается соответствующей контрактным условиям… и допускается к приему… 3) партия признается… хотя и не вполне соответствующей условиям… но пригодной… и могущей быть допущенной к приему со скидкой с контрактной стоимости… в пользу казны, и 4) партия бракуется»[300]. О браковке партии обуви уведомлялся окружной интендант, назначающий согласительную комиссию. Если вопрос оказывалось невозможно решить на этом уровне, то он передавался «наверх», в Технический комитет ГИУ.
Благополучно принятые сапоги отправлялись на вещевой склад. «Помещения для сапожного товара и вещей, сделанных из выдубленной кожи, должны были быть не сухие, преимущественно в нижних этажах, обращенных на север, но и не слишком сырые», — отмечает исследователь А. В. Аранович[301]. Так Русская армия обувалась до начала Великой войны.
Проблемы с обеспечением действующей армии обувью наметились уже осенью 1914 года. Не случайно министр внутренних дел Маклаков в телеграмме от 19 сентября (2 октября) обращался к губернаторам с просьбой оказать интендантству помощь в производстве сапог. Он рекомендовал задействовать для этого всех имеющихся в их регионах сапожников для выделки сапог из их собственных материалов. Несколько дней спустя, 22 сентября (5 октября) 1914 года, генерал Шуваев предписал военно-окружным интендантам помогать властям на местах с изготовлением сапог для армии. В населенных пунктах с согласия глав губерний организовывались центральные временные склады, на которых новая обувь принималась, хранилась, а затем поступала в интендантские управления военных округов[302].
Помимо нехватки сапог случался и брак. Зауряд-врач И. А. Арямов в львовском магазине Московского экономического общества в конце 1914 года, приобрел «…бурки. На какой-то маленькой станции я вышел из вагона и погулял по достаточно влажной земле; потом вошел в вагон и лег спать, положив бурки на полку. На следующее утро, надев бурки, пошел из вагона и почувствовал, что идти очень трудно. Оказалось, что подошвы у бурок картонные, и, высохнув за ночь, они свернулись в трубку в носовой части подошвы»[303]. Ему впору посочувствовать, хотя мало кто не сталкивался с бракованной обувью даже в наши мирные дни. К тому же фронтовикам приходилось куда горше. Если вышеупомянутую ситуацию можно счесть едва слышным звоночком, то писатель и военный корреспондент Е. Н. Чириков буквально звонил в колокол, взывая к соотечественникам в одном из первых номеров «Русского слова» за 1915 год: «Хорошая и теплая обувь на солдатских ногах ныне так же важна, как пушки, пулеметы, аэропланы… Сапоги, сапоги, сапоги! Бросьте все эти “елки в окопах”, — шлите сапоги, одни сапоги… Без сапог нельзя воевать… Спешите!»[304]. А вот несколько цитат из писем с передовой год спустя:
«Обувают нас не в сапоги, а выдают ботинки, а пехотным лапти выдают…»
«Ходим наполовину в лаптях, над нами германец и австриец смеются — возьмут в плен кого в лаптях, с него лапти снимут и вывесят на окоп и кричат: “Не стреляйте в лапти свои, за что вы их бьете?..”
«Привезли лаптей два воза, доколе вот такой срам — войско в лаптях, до чего довоевали…»
«Солдаты сидят без сапог, ноги обвернуты мешками…»[305].
Конечно, фронт и тыл, пусть и ближний, — суть две большие разницы. Сапоги могли не довезти до позиций, но уж в тыловых-то частях в них не должно было быть столь острой нехватки! Так подсказывает элементарная логика, отталкиваясь от указанных ранее цифр. На деле же командующий Казанским военным округом генерал от инфантерии А. Г. Сандецкий в начале июля 1915 года снарядил из запасных батальонов на фронт пополнение в 32 240 ратников. Округ смог обуть тех только в лапти, что послужило поводом для обращения генерала Сандецкого непосредственно к начальнику Генерального штаба[306].
Маршевые роты встречали на фронте как обычно, по одежке и обувке, изношенным и частично рваным. Командир 38-го запасного батальона в конце августа (начале сентября) 1915 года увещевал офицеров: «При выдаче новых казенных сапог нижним чинам разъяснять, чтобы выдаваемые им сапоги носили бережно, так как при отправлении их с маршевыми ротами вторично им сапоги выдаваться не будут»[307]. Обновкам и впрямь было неоткуда взяться: с 1 (14) января 1915 года на довольствие армии оказалось отпущено 18,4 миллиона пар сапог, или 64,7 % от необходимого количества[308]. Треть всей Русской императорской армии в тяжелейший период войны осталась без сапог. Почему?!
Наиболее емкий и лаконичный ответ дал еще генерал Головин в своем классическом труде: «Сказался недостаток кож, недостаток дубильных веществ для их выделки, недостаток мастерских, недостаток рабочих рук (сапожников)»[309]. Остановлюсь на каждом из перечисленных им пунктов.
Прежде всего — да, кожи на местах становились чем дальше, тем все более дефицитным сырьем. Цены на них постоянно росли, осенью 1915 года добравшись до ошеломительных значений: 7 рублей за 1 килограмм подошвенной кожи и 4 рубля 27 копеек за кило обыкновенного мостовья. Не случайно в ноябре Министерство торговли и промышленности заморозило расценки на кожевенное сырье и производящиеся из него полуфабрикаты. По фиксированным ценам государство и планировало рассчитываться за военные заказы. Завышение же ценников теперь светило дельцам запретом на занятие коммерцией, а то и без малого полутора годами за решеткой. Остаток сырья после выполнения заказа тоже должен был прямо на месте сдаваться земским или городским управам и идти на изготовление сапог. Вывозить в другие губернии и реализовывать там можно было только явный избыток[310].
Тем не менее к началу 1916 года насущной необходимостью стало снимать шкуры с порционного скота после забоя. Приказ армиям Юго-Западного фронта № 874 от 23 января (5 февраля) 1916 года предписывал самым тщательным образом собирать и засаливать их. Правда, и соль тоже следовало беречь: «В видах экономии для засолки шкур по мере возможности следует утилизировать соль, остающуюся от соленого сала в бочках, где таковая имеется»[311]. Спустя еще немного времени вышел приказ свежевать и трупы лошадей, кроме павших от заразных болезней. Сбором сырья ведали продовольственные магазины при корпусах и армиях либо этапные коменданты. Собирать удавалось не все, и тысячи шкур гнили прямо на фронте из-за банального недостатка дубильных веществ.
Погрузка сырых кож на фронте
До Первой мировой войны Россия ввозила ¾ их используемого в промышленности объема из-за границы, притом четверть этого импорта приходилась на Германию. Теперь требовалось срочно наладить собственную добычу дубильной кислоты. Наиболее богатой танидными растениями в империи была флора Кавказа. Туда снаряжались научные экспедиции, на частных дубильных предприятиях ставились многообещающие опыты. Это начинание к весне 1916 года понемногу сошло на нет, но Всероссийское общество кожевенных заводчиков все же успело организовать ряд опытных станций[312].
Теперь касаемо мастерских: да, их в России было немало. Однако в 1915 году крупные обмундировальные мастерские Варшавского, Двинского и Киевского военных округов были вынужденно эвакуированы в тыл. Возобновление ими работы на новом месте привело к спаду производительности, на склады стало поступать меньше имущества вообще и сапог — в частности[313]. Далее — материала не хватало на всех. Кое-где властям пришлось запрещать работу с кожами без особого разрешения, а то и кредитовать трудящихся на армию мастеров[314]. Сапожникам надлежало изготавливать по две пары сапог в неделю из имеющегося сырья. Занимавшиеся приемкой готового товара комиссии должны были заодно и расплачиваться с производителями. Вот только размер оплаты не мог устроить последних, уже на начало 1915 года трудившихся себе в убыток. Как следствие, огорчивший зауряд-врача Арямова брак обуви стал шириться и разрастаться. 16 (29) февраля 1915 года петроградский градоначальник генерал-майор князь А. Н. Оболенский просил тверского губернатора Н. Г. Бюнтинга привлечь сапожников-бракоделов к ответу перед судом. Кустари в Кимрах выделывали сапоги из дешевой кожи, картона и стружки, а затем сотню пар такой обуви закупила 3-я батарея 7-й стрелковой артиллерийской бригады[315]. Вредительство и растрата казенных денег, как они есть — шутка ли! Несколькими месяцами позднее общественная приемная комиссия в Ростове-на-Дону под председательством полицмейстера М. С. Иванова оказалась бдительнее: ею были забракованы сапоги с картонными задниками и подкладкой из бересты[316]. Конечно, такая обувь не отвечала принятым в армии стандартам качества.
Порой не чурались афер и сами военнослужащие: например, двое ушлых солдат в Галиции заставляли еврея купить у них пару сапог. Тут как тут третий рядовой под личиной жандарма принимался грозить обывателю карами за скупку казенного имущества. Тому приходилось не только возвращать навязанную обувь, но еще и приплачивать рэкетирам за собственное спокойствие