«Заговариваюсь я раб Божий Владимир на 24 часа, на все круглые сутки от меча штыка от свинцовых стальных медных пуль и от чугунных гранат шрапнелей и от других металов и будь моя жизнь крепче Петрацаря и тело мое крепче камня дикого. Не следует вообще ругатся и делать худые дела особенно поматерному R + Д + J + W + К + J + R + Д + К +»[381].
Помимо этого, фронтовики Первой мировой нередко уповали на талисманы и амулеты. Будучи обычным явлением в мирной жизни, вера в сверхъестественную силу заветных безделиц на войне становилась в разы истовее. Она грибницей врастала в мировоззрение людей в окопах, творя из слухов истории обретения едва ли не священных реликвий. «Религиозное настроение находит чудесное», — выразился один из журналистов той поры, описывая невероятное спасение офицеров-артиллеристов во время дела на Бзуре в феврале 1915 года. Немецкий снаряд угодил в окоп, однако не разорвался. Людей в траншее будто бы спасла от гибели статуэтка Спасителя, блеснувшая металлом в толще взрытой снарядом земли.
Слухам случалось даже оказываться поводом для масштабных расследований и развертывания целых районов противовоздушной обороны. Например, в течение всей Первой мировой войны с августа 1914-го вплоть до февраля 1917 года жителям центральных, уральских и сибирских губерний докучали НЛО, хотя такой аббревиатуры тогда, конечно, еще не существовало. В донесениях и докладах значились «аэроплан», «огненный столб желтовато-красного цвета», «шарообразной формы красный свет величиною с ламповый абажур» и т. д. Сегодня подобными слухами вряд ли кого-нибудь удивишь, но в 1914 году такие сообщения всерьез встревожили военные власти и МВД. Последнее телеграфировало 9 (22) августа 1914 года томскому губернатору: «Имеющимся сведениям [в] некоторых местностях Империи появились воздушные аппараты… [в] Казанской, Пермской, Владимирской [и] Вятской губерниях точка Есть основание предполагать присутствие [в] пределах Империи оборудованных тайных неприятельских воздухоплавательных станций, мастерских и бензино-хранилищ точка Прошу принять самые энергичные меры [к] розыску точка»[382].
Департамент полиции и Отдельный корпус жандармов сбились с ног в поисках базы неприятельских аэропланов. Проказы вроде запуска воздушных змеев детьми в Новгороде лишь сильнее взвинчивали и население, и власти[383]. Была усилена охрана Транссибирской магистрали, прекращено освещение мостов. Принятые меры неизбежно привели к всплеску шпиономании. «Огненный шар в виде паровозного фонаря» иногда сменялся тремя пламенными сферами размером с тарелку, а бдительный великорусский пахарь писал десятки доносов на немецких колонистов. Со временем интерес Петрограда к невидали на периферии ослаб, ибо в 1916 году хватало и более насущных проблем. Однако за Уралом охота то ли на аэропланы, то ли на дирижабли безуспешно велась вплоть до падения самодержавия[384].
Ну а летом 1917 года в совершенно секретную сводку сведений о противниках, поступившую в Главное управление Генерального Штаба (ГУГШ), была включена заметка о фабрике по переработке человеческих трупов. Немцы якобы построили ее на оккупированной территории Бельгии, близ Сен-Вита. На строжайше изолированном от внешнего мира предприятии велась добыча стеариновых и жировых веществ из тел убитых солдат. Связками по четыре они доставлялись на фабрику в товарных вагонах и путем омовения, дезинфекции, варения и перегонки обращались в «особое вещество»… Учредителем называлось акционерное общество «D. A. V. G. — Deutsche Abfallverwertungs Gesellschaft» с основным капиталом в 5 миллионов марок. «Все же, немцы не выставили вполне убедительных опровержений, и заявляют только, что в 70-ти километрах от указанного бельгийцами завода существует фабрика для выделки жировых веществ из трупов животных, и что такой же фабрики для обработки человеческих трупов не существует», — добавлялось в сводке[385]. Только в 1920-х стало известно, что британская военная разведка распространяла этот слух, стремясь деморализовать кайзеровские войска. За чистую монету его приняли и российские агенты.
Конечно, такие случаи были редкими. Куда большее количество слухов попадало на страницы столичной и уездной печати, для развлечения персонажей «Вам!» Маяковского. «Четвертая власть» не упускала возможности погреть руки на «злободневных боевых легендах» с фронтов. Например, на Юго-Западном фронте солдатам часто являлся «Белый генерал». В пересказе не уточнялось, то был Скобелев или некий неопознанный светлый дух. Помимо вселения в Русскую армию непобедимости, «Белый генерал» считался приметой долголетия, если взглянет на солдата, или его скорой смерти — коли пройдет мимо. Некий безымянный унтер-офицер рассказывал о «каликах перехожих», коих генерал от инфантерии Р. Д. Радко-Дмитриев любезно согласился подвезти на автомобиле. Вскоре те словно растворились в воздухе, но рассказчику стало ясно — не кто иной, как Суворов и св. Серафим Саровский с тех пор незримо помогают генералу и молятся за него[386].
«Немецкие зверства». Лубок периода Первой мировой войны
Еще одним расхожим сюжетом в прессе той поры были зверства, чинимые неприятелем. Первыми по счету в числе таковых стали известия о жестокости в отношении русских подданных на территории Германии после объявления войны. Газеты наперебой обличали немцев — «варваров», «животных», «зверей»: ведь те объявляли мирных и ни в чем не повинных туристов из России шпионами, грубили им, ссаживали с поездов, били стекла в окнах вагонов и томили на границе. Князь Ф. Ф. Юсупов описывал разгневанных берлинцев, бросавших в русских камни и пускавших в ход трости: «Кому-то из русских палкой разбили голову, кого-то избили до крови. С людей срывали шляпы, иным в клочья изорвали одежду»[387]. Правда, затем никто не препятствовал его перемещениям по Берлину и улаживанию дел по возвращению в Россию. Что же касается суммы прочих свидетельств бесчеловечного отношения к русским в Германии в августе 1914 года, то проанализировавший их историк К. А. Пахалюк пришел к любопытному выводу: «Если отбросить эпитеты и выражения, больше отражающие отношение рассказчика к происходящему…, а попытаться найти примеры действительных издевательств (т. е. факты), то окажется, что большинство из них имели вербальный характер и заключались в излишней грубости». Причем в число зверств газетчики включали и случаи, когда «носильщиков не было». Бесспорно, здесь очень многое зависит от точки зрения на подобные инциденты. Поведение бюргера после пары кружек пива в отведенных им самим пределах нормы вполне могло показаться несусветной грубостью русскому аристократу[388]. Прессе тогда, в начале Великой войны, было не до этакой объективности, и это совершенно понятно. В любом случае хамству в отношении русских туристов нет и незачем искать оправдания. Другое дело, что обличение зверств ставилось чем дальше, тем на более широкую ногу.
4 (17) мая 1915 года начала работу «Чрезвычайная следственная комиссия для расследования нарушений законов и обычаев войны австро-венгерскими и германскими войсками» (той же осенью название увеличит формулировка «и войсками, действующими в союзе с Германией и Австро-Венгрией»). В ее состав входили первоприсутствующий сенатор — глава, представители Государственной Думы и Государственного Совета по выборам, представитель МИД, один гражданский и двое военных юристов — собственно, составом и занимался министр юстиции И. Г. Щегловитов. Данная комиссия была призвана расследовать и обнародовать случаи совершения неприятелем преступлений и зверств в отношении русских солдат и мирных жителей. В дальнейшем ей будет поручена и контрпропаганда — разоблачение обвинений русских войск в злодеяниях. Последние были распределены между делопроизводствами комиссии по ряду категорий. Предполагалось, что главным поставщиком сведений о зверствах на фронте станет действующая армия, но та вопреки ожиданиям не стремилась выносить сор из избы. Как следствие, Чрезвычайной следственной комиссии приходилось обращаться ко вторичным источникам, то есть прессе, а степень достоверности информации из газет нередко только вредила делу. Измывательства над телами павших опровергались экспертизами в медицинских лабораториях. Всесторонней проверке подвергались якобы рассыпанные с аэропланов ядовитые конфеты и чеснок, и даже подопытные животные съедали их без каких-либо последствий[389]. Обнаруженный у австрияка-санитара самодельный мизерикорд, «прибор для добивания раненых», оказывался запалом. «Ряд сообщений о “зверствах” на фронте поступали от неуравновешенных лиц, оказавшихся в тяжелом боевом стрессе. Так, один “очевидец” рассказывал, что в русскую девушку-санитарку, нагую и привязанную к дереву, 11 немецких солдат вместе с офицером метали ножи. При этом в глазу девушки торчал кинжал, а вражеский солдат натирал ее раны солью. Рассказ заканчивался чудесным спасением девушки и расстрелом ее мучителей. Такие “свидетельства очевидцев” опровергались командованием, о чем сообщалось в печати», — отмечает исследователь А. Б. Асташов[390].
В числе военных преступлений против русских военнослужащих отмечались стрельба разрывными, ядовитыми и стеклянными пулями[391], применение снаряженных зажигательной жидкостью, кислотой или газом боеприпасов, использование в бою огнеметов и отравленных штыков, выброска из аэропланов начиненных металлической сечкой бомб, отравление напитков и источников воды, овощей, фруктов и сена, распространение зараженных возбудителями холеры, сапа и сибирской язвы вещей и продуктов питания, подложная демонстрация белого флага, ношение русской униформы, расправа над парламентерами и ранеными