«строжайшей ответственности, налагаемой на войсковые части, допускающие стрельбу по своим аэропланам»[493].
В конце мая 1915 года Эскадра перебазировалась в Белосток. Однако несколько месяцев спустя бомбардировщики «Илья Муромец» принимали участие в обороне Новогеоргиевска. Ей в книге будет посвящена отдельная глава, но здесь необходимо рассказать, пожалуй, об одной из наиболее ярких страниц истории русской авиации в Первую мировую войну. К 6 (19) августа падение крепости казалось неминуемым. Нельзя было допустить захвата врагом штандартов и секретной документации. В условиях полного окружения вывезти их позволял лишь один транспортный путь — воздушный.
Сперва для этого решили задействовать воздухоплавательную роту, силами которой произвели пробный запуск. Однако ветер занес аэростаты к неприятелю, лишь один приземлился на своей территории[494]. Подобный риск при транспортировке знамен был недопустим, а плохая видимость ввиду густого тумана и непрекращающийся обстрел делали перелет чрезвычайно опасным. Тем не менее ранним утром 6 (19) августа 33-й корпусной авиаотряд получил предписание о вылете. Выполнить его вызвался подпоручик К. К. Вакуловский. Только клятвенное обещание уничтожить знамена и георгиевские награды в случае угрозы их захвата противником убедило начальника штаба крепости генерал-майора Н. И. Глобачева разрешить храброму авиатору рискнуть. Вместе с Вакуловским в вылете участвовали также штабс-капитан Ю. М. Козьмин с летчиком-наблюдателем на борту аппарата и штабс-ротмистр А. Н. Ливотов. Последний вез секретную документацию, боевую историю отряда и летчика-наблюдателя с механиком. Им пришлось совершить посадку в расположении войск противника, но перелет завершился благополучно. Штабс-капитан И. И. Масальский — командир авиаотряда, предварительно уничтожив все его имущество, вывез из Новогеоргиевска секретные бумаги. В деле также участвовали младший унтер-офицер О. П. Панкратов и штабс-ротмистр Б. И. Свистунов, первым поднявшийся в воздух и спасший лучшего механика отряда[495]. Отважные авиаторы пролетели над территорией противника 200 километров и опустились у Белостока. Однако в пути, по сообщению М. К. Лемке, один из аэропланов с летчиком А. Ливотовым попал в Барановичи, где и подвергся обстрелу батареи при Ставке под командой А. А. Савримовича[496].
Тем не менее храбрыми летчиками были спасены от бесчестия знамена второочередных 229-го пехотного Сквирского, 230-го пехотного Новоград-Волынского, 231-го пехотного Дрогичинского, 232-го пехотного Радомысльского, 250-го пехотного Балтийского, 251-го пехотного Ставучанского и 252-го пехотного Хотинского полков[497]. За свой подвиг командир авиаотряда Масальский Высочайшим приказом от 22 августа (4 сентября) 1915 года был удостоен ордена св. Станислава 2-й степени с мечами[498]. Днем ранее из крепости вылетел поручик Л. А. Гринев с миссией сообщить Верховному главнокомандующему обстановку в осажденной крепости. Под плотным вражеским огнем он поднялся в воздух, в густом тумане дважды сбивался с курса, сильным ветром его самолет мотало то к Варшаве, то к Брест-Литовску, но после трех с половиной часов полета он все же достиг расположения русских войск. Высочайшим приказом от 31 марта (12 апреля) 1916 года поручик Гринев был награжден за храбрость Георгиевским оружием[499].
Великий князь Андрей Владимирович отметил в дневнике: «6 августа. Сегодня прилетели из Новогеоргиевска 4 летчика. Всего вылетело 9, об остальных сведений пока еще нет. Летчики привезли штандарт и Георгиевские кресты. Они сообщили, что неприятеля положили очень большое количество и крепость дорого стоит им. По радио комендант сообщил, что надежды удержать крепость уже нет… Гарнизоны фортов 15-го и 16-го погибли»[500]. По свидетельству генерала Данилова, ставшего очевидцем посадки, авиаторы вновь были обстреляны русскими артиллеристами из импровизированных зенитных орудий[501], однако в рапорте штабс-ротмистра Свистунова не содержится упоминаний об этом[502].
Русские авиаторы в масках, оберегающих кожу лица от обморожения
Летчику 1-го корпусного авиаотряда сотнику Звереву не посчастливилось побывать под русским обстрелом дважды. 4 (17) октября 1915 года они вместе с наблюдателем Троицким совершали вылет по заданию штаба 2-й армии и оказались обстреляны у деревни Слобода, причем по аэроплану было выпущено около 70 снарядов. 5 (18) января 1916 года во время разведки тот же Зверев вновь попал под огонь своей батареи над Залесьем[503].
Весной того же года в одной из русских армий были обстреляны еще два самолета, идущих на снижение. Пехота не прекратила огня по ним из винтовок и пулеметов даже после посадки. Такое повторялось и осенью, по аэропланам палила артиллерия, невзирая на подаваемые отчаявшимися летчиками сигналы: те выбрасывали в воздух белые платки и листы бумаги[504]. Впрочем, их с земли вполне могли принять за неприятельские прокламации. 16 (29) августа 1916 года от русской артиллерии досталось и авиаторам-союзникам: «В Рожище прилетели два летчика-француза с Вуазенами, когда они полетели у нас в тылу, их наша артиллерия обстреляла, жаловались в штаб армии»[505].
И конечно, революционный 1917 год не стал исключением. Весной прапорщик А. М. Черемухин попал в сферу «дружественного огня», о чем иронично рапортовал: «Наша батарея обстреляла нас не очень удачно, несмотря на то, что самолет был на высоте 1900 м[етров]»[506]. На Румынском фронте в июле 1917-го батарейный наблюдатель засек немецкий разведывательный аэроплан LVG С.ІІ. Машину выручило отсутствие каких-либо опознавательных знаков на крыльях, в ином случае по ней сразу же был бы открыт огонь: орудия четырежды заряжались для производства залпа, а расчеты ожидали уточнения принадлежности самолета. В конце концов «Шнейдер» спланировал с выключенным двигателем к русскому аэродрому, тоже требовавшему обстрелять непрошеного гостя. Авиатору за штурвалом трофея еще повезло, ведь в декабре 1916-го там же, близ Белграда, французский летчик шесть раз «выходил из тучи и шесть раз его загоняли обратно, щупая его несколькими отдельными бризантными гранатами и во время его нахождения в туче»[507].
Но даже этот случай можно было списать на случайность. 9 (22) июля же случилось беспримерное по гнусности преступление: аэроплан был сбит огнем русской пехоты намеренно, а члены экипажа после крушения ограблены. Авиатор 34-го корпусного авиаотряда прапорщик М. И. Павленко вместе с наблюдателем поручиком Бокием совершали разведку на биплане Farman F.40 в небе над Гродненской губернией. Будучи обстреляны, они снизились до 10–15 метров и готовились к приземлению, но мешала посадка деревьев впереди. Павленко собрался перелететь их. И в этот момент по машине был дан залп с земли. Точно не известно, произвели его солдаты 274-го пехотного Изюмского или 275-го пехотного Лебединского полка, следуя с позиций. «Фарман» врезался в верхушки деревьев, перевернулся и упал. Павленко был смертельно ранен пулей в сердце и погребен под раскуроченным корпусом машины. Бокия выбросило из гондолы, он еще дышал, но недолго: его травмы оказались несовместимы с жизнью. Убийцы украли у летчика порядка 400 рублей, часы и даже золотой нательный крест, наблюдатель лишился сотни рублей, и оба — касок. Стащить с авиаторов сапоги и летные куртки мародерам помешал прибывший к месту происшествия караул[508].
11 (24) августа летчик 22-го корпусного авиаотряда корнет Беликов атаковал немецкий аэростат, пошел на снижение и был обстрелян артиллерией по обе стороны фронта. Он поспешил продемонстрировать русским войскам свои опознавательные знаки, заложив два круга над позициями… Тщетно: «У местечка Ранцели разрывы немецких бризантных снарядов прекратились, но свой артиллерийский и пулеметный огонь продолжался вплоть до посадки моей на кладбище у м[естечка] Виверы». К Беликову, по его словам, бежали «тысячные толпы», грозившие авиатору расправой. Комендант 16-й Сибирской стрелковой дивизии спас ему жизнь, доставив в штаб[509].
Перечисленные примеры свидетельствуют о правоте суждения авиатора-ветерана Первой мировой войны А. В. Шиукова: «С первых же дней Первой мировой империалистической войны злейшим врагом авиации сделалась артиллерия. Стоило только какому-нибудь — нашему ли, неприятельскому ли — самолету появиться в небе, его со всех сторон начинали обстреливать из пушек, пулеметов и винтовок»[510]. А вот Ткачев, писавший: «У нашей авиации в то время имелось два серьезных врага: первый — слабость моторов…, второй — ружейный огонь с земли, и не только неприятельской пехоты, но очень часто (поначалу) и своей собственной»[511] — скорее недооценивал второго врага, причем не только поначалу, но и в течение всей войны.
Русский авиатор прапорщик И. М. Махлапуу у сбитого им неприятельского биплана. 20 июля (2 августа) 1917 года смерть настигла в небе и его…
Причиной тому стало сочетание нескольких негативных факторов. Прежде всего войска не были должным образом информированы и психологически готовы к появлению в небе над позициями невиданных прежде аппаратов, подспудно ассоциировавшихся с угрозой. Понятно, что и свои, и вражеские аэропланы казались фронтовикам одинаковыми. Командование же не смогло предложить внятного решения этой проблемы, если она в тех условиях вообще была решаема. Тем временем энтузиасты-изобретатели трудились над идеями единоборства с неприятельской авиацией и применения собственной.