Прежде чем раскрывать суть колоссального замысла Авдеева, необходимо отметить его абсолютную, фанатичную уверенность в себе и своей правоте. Он подчеркивал: «Ни одно из приведенных в Записке семи основных положений не вызывается на специальное обсуждение и не нуждается ни в каком новом утверждении, ни в резолюции, печати или штемпеле кого-либо и каких-либо совещаний, комиссий, проч[его]. Факты эти не подлежат оспариванию, ни даже самому возникновению по существу их каких-либо дебатов, споров»[598].
Авдеев призывал действовать и объявлял любой анализ своей идеи, а тем более ее критику преступными. Он сознавал собственную ответственность и призывал к мужеству всех власть предержащих, вплоть до императора Николая II. Что же предлагал он с таким апостольским пафосом?
Прежние газовые атаки Авдеева не впечатлили, к тому же их результат зависел от розы ветров: облако хлора могло стать угрозой и для собственных войск. Инженер предлагал контролировать транспортировку и распределение отравляющих веществ с помощью системы труб. Сложнейшие трубопроводы в его воображении протягивались из тыла к передовой, разветвляясь на весь северо-запад России: «В местах и пунктах, где бы то ни потребовалось, по линии трубопроводов осуществляются газовые форты, газо-фугасные, газо-минные и проч[ие] заграждения и целые зоны и полосы, в виде оборонительных завес из облаков и туч хлора, недоступных для прохода врага и развития его наступления»[599].
Итак, речь шла о заградительных газовых облаках. Они задержали бы неприятеля надежнее железобетонных стен, доказывал Авдеев. Но как стабилизировать саму удушливую волну, не позволяя ползти вглубь собственной территории? Автор не задавался подобными вопросами; наоборот, об этом-то он и мечтал…
«Канализацией удушливых газов на Псков с углублением по Смоленскую дорогу достигается подача их в места и пункты, наиболее угрожаемые наступлением врага в Империи.
Касательно столицы — мной организуемое предприятие обеспечивает оборону Петрограда вполне и совершенно, делая совсем недоступным для врага сухопутный подход к нему, именно — развитием канализации удушливых газов по всему побережью Финского залива с заболочением ближайших к Петрограду местностей, кои оказались бы уязвимыми для врага и его артиллерии.
В предупреждение развития вражеских операций к обладанию Петрограда — созданием в районе Чудского озера, по предварительной эвакуации из него своих войск и жителей и заболочений, зоны хлора полосой 45–50 верст по ширине и по длине, как то потребуется, абсолютно обеспечивается полная невозможность не то что развития вражеских операций, и самого наступления врага»[600].
Еще раз: Авдеев предлагал покрыть территорию столицы и нескольких окрестных губерний сплошным облаком хлора. До такого не додумался даже генерал-фельдмаршал Вальтер Модель, применявший в годы Великой Отечественной войны тактику «выжженной земли». Наверное, только легендарное посыпание солью территории, на которой стоял разрушенный римлянами Карфаген, могло сравниться бы с таким тотальным опустошением.
ЗАПИСКУ Авдеева передали специально учрежденной комиссии химиков-специалистов. Те буквально разгромили и документ, и его автора. Проект был объявлен фантастическим по ряду причин. Для перемещения громадного объема хлора по трубопроводам потребовалось бы множество насосных станций. Сами трубы пришлось бы производить из чугуна, покрывая изнутри эмалировкой. Их прокладка представлялась столь грандиозной работой, «что знаменитый бакинский нефтепровод является по сравнению с проектом г[осподина] Авдеева игрушкою»[601].
Здесь имелся в виду нефтепровод Баку — Батум, планировавшийся для транспортировки нефти от бакинских нефтепромыслов к Черному морю. Идея строительства нефтепровода впервые была высказана Менделеевым в 1880 году. Первый проект его создания, разработанный В. Г. Шуховым четыре года спустя, заключался в прокладке нефтепровода диаметром 6 дюймов и общей протяженностью 883 километра. Конечно, Авдеев мыслил куда масштабнее.
Наконец, эксперты утверждали, что необходимое количество хлора не смогли бы выработать заводы всей Европы, даже суммируя свои производственные мощности. Ученые подытожили, что проект Авдеева нереалистичен и не заслуживает серьезного обсуждения.
Однако военные рассудили иначе. Материалы «Газово-водной мобилизации» передавались по команде и в итоге были доведены до сведения генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта генерал-майора Н. Э. Бредова 1-го. Тот отреагировал телеграммой, желая узнать подробности и пригласить Авдеева «для надобностей Северного фронта» по настоянию командующего.
Вполне вероятно, что инженер Авдеев был безумен. Тем не менее генерал Рузский ознакомился с его идеей. Он знал, что эвакуировать столичную губернию целиком невозможно. Знал, что невозможно и оголить вверенный ему фронт. Не мог не понимать и всего остального. И все-таки строил некие планы на Авдеева и воплощение его кошмарных предложений. Как знать — возможно, решись горячие головы в штабах на газовые заслоны вдоль боевых позиций и населенного тыла, исход Первой мировой войны для России оказался бы гораздо более тяжким. Но Апокалипсис был остановлен, дело ограничилось его репетициями.
Той же осенью выделившаяся в структуре «Комиссии У. С.» Опытная подкомиссия начала испытания уже готовой продукции. Предварительно директор Института экспериментальной медицины Дзержговский, тот самый, что прежде проверял стерилизационный аппарат Ножье, оценил смертоносную для человека степень концентрации ядовитых газов. Согласно его данным 20–21 сентября (3–4 октября) на полигоне около Усть-Славянска был произведен пробный пуск хлора — пока еще без подопытных. 6 (19) октября удушливое облако окутало лошадь, издохшую день спустя. В ноябре там же производился подрыв начиненных БОВ боеприпасов и стрельбы ими. Это позволило Опытной подкомиссии сделать вывод: «Для достижения необходимой концентрации отравляющих веществ необходимо выпустить 500 3-дм снарядов (600 гр[аммов] ОВ) на одну десятину земли». Продолжение полигонных газопусков продемонстрировало, что расползшееся облако хлора способно убить на дистанции в 1500 шагов. Помимо одиночных учебных газобаллонных атак проводился и пуск волнами. 1916 год открыли испытания снарядов с хлористым сульфурилом и синильной кислотой на Обуховском полигоне; 1 (14) февраля по Гореловскому полигону в столичной губернии проползло пять волн газа с трехминутной задержкой между ними. Специалисты Опытной подкомиссии зафиксировали в выводах, что 75 пудов (1228,5 килограмма) хлора на одну версту фронта при скорости ветра 4 метра в секунду при получасовом газопуске определенно нанесут потери войскам неприятеля. 3 (16) мая 1916 года была проведена учебная газобаллонная атака силой восьми батарей по 6 баллонов в каждой[602]. Для наращивания производства боевой химии изыскивались подчас весьма необычные средства. В конце января того же 1916 года Томский отдел Военно-химического комитета обращался к городскому голове Барнаула с необычной просьбой: организации при городской скотобойне утилизационного завода для переработки останков животных, то есть рогов, копыт, крови, шерсти и т. д., «на желтую кровяную соль, которая является исходным материалом для получения сильнейшего яда — синильной кислоты»[603].
Еще раньше, в октябре 1915 года, в Русской армии появились особые химические команды, предназначенные для проведения газовых атак и противодействия таковым со стороны неприятеля. Поначалу они состояли из 8 полковых инструкторов в унтер-офицерских чинах, 16 батальонных инструкторов и 48 ротных инструкторов-рядовых. По плану ГУГШ, военнослужащие химических команд должны были координировать действия подразделений и частей, к которым оказывались прикомандированы, во время газобаллонных атак. Всего до конца года на базе Запасного воздухоплавательного батальона в Петрограде было сформировано 11 химических команд; во время боевых действий офицерам и инструкторам надлежало находиться при штабе одной из армий. В январе 1916 года Николай II утвердил новые штаты химических команд, серьезно менявшие их статус. Отныне каждая из них становилась самостоятельной частью, подчинявшейся армейскому штабу. В составе команд наряду с пятью офицерами появились гражданские (врачи, метеорологи и делопроизводители), 17 нестроевых нижних чинов (писарей, фельдшеров, санитаров и мастеровых), а количество строевых выросло до 210 человек. До мая каждой из одиннадцати команд была придана пара мотоциклов, и вовсю шло формирование двенадцатой. Эти изменения не стали последними по счету: химические команды в дальнейшем были подчинены инспекторам артиллерии армий фронтов, обзавелись легковыми авто и грузовиками, телефонными двуколками и пароконными повозками для возимого имущества, их состав опять расширился и т. д. Но уже в начале 1916-го химические команды активно действовали на передовой. Время применения боевой химии Русской армией еще не наступило, зато профессионалы занимались с войсками ликбезом и помогали в ходе неприятельских газовых атак. Ну а к маю в каждой химической команде находилось 5000 баллонов с хлором, а еще — противогазы, шланги, распылители, дымовые шашки, гидропульты, пробоотборники…[604]
Кроме того, 12 (25) февраля 1916 года было Высочайше утверждено «Положение о Запасной химической роте» — отдельной войсковой части, на базе которой должны были комплектоваться и пополняться как личным составом, так и снаряжением химические команды, проходить испытания БОВ и т. д. Находившаяся поначалу в ведении ГУГШ, в июле 1916-го Запасная химическая рота была передана ГАУ