И в глаза, уши, нос, рот; вся одежда, руки, оружие, все было бы покрыто слоем, на котором все приклейвалося бы. Не могу тогда помыслить, чтоб можно было работать с ружьем и пулеметом, или даже с орудием так, как в настоящее время. Мне кажеться, что в скором времени, бессылние боротся с утомляющей стихией, сдавалис бы в плен целие баталионы…»[633]. В письме не содержалось никаких предложений по реализации идеи, и Технический комитет счел его не имеющим практического применения. Как здесь не вспомнить изображенный американским писателем Джозефом Хеллером в сатирическом романе «Уловка-22» ужас пилотов-союзников в годы Второй мировой войны перед 344-мм «клеевой пушкой Лепажа», склеивающей в воздухе целое звено самолетов?[634]
Туман новых войн
В распоряжении историков нет достоверных сведений о применении русскими войсками огнеметов в наступательном бою. Химические атаки на Русском фронте Великой войны с конца 1916 года тоже практически прекратились — не в последнюю очередь благодаря распространению противогазов в действующей армии, хотя применение химических боеприпасов продолжалось. «Вчера было у герман Рождество, и наши усиленно бросали ему гостинцы — рождественские подарки — снаряды, да еще удушливые, поздравляли с праздничком…» —писал в дневнике прапорщик 405-го пехотного Льговского полка К. В. Ананьев[635].
Применение БОВ возобновилось на полях сражений следующей, Гражданской войны. Химическое оружие имелось у всего ее цветового спектра — ведь производство продолжалось, и на складах ждали своего часа… сказать, что тонны отравляющих веществ, — значит, не сказать ничего. По выявленным историком В. В. Глазковым в архивных источниках данным, вплоть до начала 1917 года в Российской империи было произведено 22 812 пудов (373,6 тонны) сернистых соединений, 23 729 пудов (388,7 тонны) хлорпикрина, 5589 пудов (91,6 тонны) хлористого сульфурила, 5391 пуд (88,3 тонны) фосгена, 6278 пудов (102,8 тонны) «хлористого мышьяка с цианом», 246 пудов (4 тонны) «жидкости X», то есть чистого циана, и 29 пудов (0,48 тонны) «жидкости К» с секретным составом[636].
ГУГШ удерживало нормы ежедневной выработки только хлора на одном уровне. Как отмечал генерал Ипатьев, люди надрывались ради выполнения этих норм, даже когда в этом не было острой необходимости[637]. И у немцев, и у интервентов с собой тоже имелось химическое оружие. В итоге, когда летом 1918 года в Киеве взорвался склад боеприпасов, оккупационные войска перемещались по городу в противогазах. Тогда же химические гранаты, снаряды и шрапнели рвались на Урале, красные матросы обстреливали удушливыми снарядами казачьи станицы у Ростова, в ноябре 1-я Латышская артбригада отбивалась ими от казаков под Новохоперском. Во время Орловско-Кромского сражения БОВ применялись с обеих сторон. «Батарея красных вела огонь по нашему взводу газовыми снарядами. Облачка розоватого дыма, однако, быстро таяли в морозном воздухе и не причиняли нам вреда», — вспоминал марковец В. А. Ларионов. Летом 1919-го химическими боеприпасами стреляли и петлюровцы, и махновцы. На Севере России боевой химией активно пользовались британские войска, заодно снабжая ею Северо-Западную армию. Там же прозвучало новое слово британских ученых в науке и технике истребления людей — адамсит, термогенераторы, распылявшие мышьяк, от которого не спасали даже противогазы. Во время обороны Царицына генералу П. Н. Врангелю предлагалось использовать иприт, но боеприпасы с ним были рассредоточены по фронту. Не обошлось без химического оружия и в ходе боев в Крыму[638].
Наверняка каждый из читателей хотя бы краем уха да слышал о применении химического оружия красноармейскими частями в ходе подавления Тамбовского крестьянского восстания в 1921 году, равно как и о приказе руководившего подавлением М. И. Тухачевского: «Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество баллонов с ядовитыми газами и нужных специалистов». Между тем, когда добросовестным изучением данного сюжета занялся профессиональный химик, то на поверку оказалось, что штаб Тухачевского сперва крепко сомневался, а стоит ли оно того? Не пострадает ли мирное население от газобаллонных атак? Не падет ли скотина, наконец? Затем дожидались от ГАУ Красной армии подвоза баллонов с БОВ, доставленных аккурат к середине лета. Прибывшая под Тамбов химическая рота состояла из необученных солдат, частью — тамбовских же крестьян. И устроенное для них 27 июля окуривание, на которое ушла пара баллонов хлора, стало единственным случаем газопуска за все время Антоновского мятежа. Стрельба газовыми снарядами же велась, но разрозненно и неумело, в духе минувшей Гражданской войны и с околонулевым результатом: в одном из случаев 2 августа 1921 года красные курсанты обнаружили в зоне поражения лишь трех переживших обстрел лошадей. Химическое оружие куда сильнее напугало повстанцев, нежели нанесло им действительный ущерб[639]. Под этим-то впечатлением находились до последнего времени и продолжают находиться очень многие любители истории и сгущения и без того темных ее красок.
В СССР развитие химической промышленности, и в том числе — вооружений продолжилось, причем у истоков стояли в том числе Ипатьев и Зелинский. ОСОАВИАХИМ ведал готовностью советских граждан к обороне, и подпольный миллионер Корейко неспроста улизнул в противогазе от Остапа Бендера в ходе маневров в Черноморске.
Не канули в небытие и огнеметы. В 1934 году сотрудники научнотехнического отдела Военно-химической академии РККА провели обширное исследование проблематики струеметания, разработав теоретическую часть вплоть до составления уравнений полета струи и организовав ряд экспериментов. Основой для их труда послужил именно опыт Первой мировой — правда, толкуемый пренебрежительно: «Союзные армии войны 1914–1918 года, в том числе и царская Россия, создавали огнеметные системы, пользуясь экспериментальными данными или добросовестно копируя системы пр[отивни]ка, не заботясь о глубокой разработке основ струеметания»[640]. На вооружении РККА стояли и «химические», то есть огнеметные танки, и ампулометы, в годы Великой Отечественной забрасывавшие гитлеровцев ампулами с огнесмесью. Советское военно-политическое руководство и военные на местах ожидали применения врагом химического оружия. Буквально на второй день войны начальник штаба 23-й армии полковник Н. В. Городецкий строжайше запретил применять БОВ в бою и даже выдавать индивидуальные средства защиты от него: противнику нельзя было давать повода для ответного шага[641]. Союзники СССР по антигитлеровской коалиции опасались химических атак ничуть не меньше. Неспроста в ходе боевых действий в Нормандии на исходе июля 1944 года 3-я бронетанковая дивизия армии США была охвачена паникой, когда из бочки с хлорной известью потянуло хлором. Офицер-связист Белтон Янгблад Купер вспоминал, что испуг охватил и деморализовал без малого всю 1-ю армию, после чего командующий ею генерал Омар Брэдли отдал легендарный приказ: «Ввиду событий предыдущего вечера я заключаю, что даже реальная газовая атака со стороны немцев принесла бы меньше урона нашим войскам, нежели вызванная газовой тревогой паника. Посему вам приказано довести до сведения всего личного состава, что с сего момента газовую тревогу поднимать категорически запрещается даже в случае действительной газовой атаки. Трещотки и прочие сигналы газовой тревоги следует собрать. <…> Каждый солдат обязан застрелить на месте любого, кто пытается поднять газовую тревогу, вне зависимости от обстоятельств»[642].
Даже в блокадном Ленинграде ученые трудились не покладая рук над способами надежной защиты от этой угрозы. Там же продолжал биться и пульс военного изобретательства. Большинство предложений направлялось в НИИ-49, созданный на основе оставшейся в Ленинграде части Остехбюро при научно-техническом отделе ВСНХ. Среди них, отложившихся в архивах, встречаются поразительные идеи. Например, 13 февраля 1942 года старший инженер НИИ-49 П. Н. Глухов представил главному инженеру свое изобретение: «Морозный снаряд для создания низкой температуры». Идея Глухова заключалась в кратковременном значительном понижении температуры среды (до -50°) на узком участке фронта, обороняемом противником. Оно должно было служить подготовке прорыва частями Красной армии. «Создание искусственно в течение короткого времени такой низкой температуры на укрепленной оборонительной полосе врага выведет из строя его огневые средства, обычно отказывающие при работе при столь низкой температуре, выведет из строя, обморозит живую силу врага, т. к. морозный воздух, проникая в щели и блиндажи, обморозит живую силу врага, окажется для немцев более губительным и действительным, чем осколки снарядов, подавит врага психически и деморализует», — писал Глухов[643]. Техническая сторона идеи заключалась в создании и применении снарядов со сжиженным диоксидом углерода в качестве хладореагента. Испаряясь, углекислота должна была кристаллизоваться в виде «сухого льда». Это всего лишь один из великого множества проектов, но подробный рассказ о них явно вышел бы за рамки этой книги.
…Химическое оружие осталось в памяти поколений страшным символом Первой мировой. Для переживших ее образом грядущей войны являлся образ Смерти с косой в облаке газа — эффект тем более поразительный, что число погибших в результате отравления газами составляет примерно 0,4 % от общего числа потерь человечества в 1914–1918 годах.