После отпевания офицеры вынесли из манежа гроб на руках. Впереди несли венки от англичан, русских, французов и бельгийцев. Выстроившийся у манежа почетный караул от местного немецкого гарнизона отдал честь, и печальный кортеж направился вдоль проволочных заграждений лагеря, через наружные ворота в местечко и далее к кладбищу. Всем желающим офицерам разрешено было комендантом сопровождать процессию.
По просьбе англичан наш церковный хор пел: “Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, — помилуй нас!”. Непосредственно за гробом покойного (вместо его родных) шли: нем[ецкий] гауптман, заменявший коменданта, и два английских майора.
Когда процессия вышла из ворот лагеря, нас встретило и провожало до кладбища много народа — почти все население мест[ечка] Гнаденфрей[666]. Очевидно, трагедия пленного офицера уже была известна в местечке всем, и граждане, — одни из сочувствия, другие из любопытства, — пришли на эти похороны.
Печальный звон маленького колокола местной кирхи аккомпанировал стройному хору пленных и, казалось, своей простой мелодией тоже умолял Всевышнего “помиловать!”. Под развесистым старым кленом тихого сельского кладбища и похоронили мы лейтенанта Вилькинзона»[667].
В начале 1917 года в Русской армии наряду с личными знаками был введен первый отечественный прообраз смертных медальонов. «.Государь Император, в 16 день января 1917 года, Высочайше повелеть соизволил установить особый шейный знак для опознания нижних чинов… Знак должен носиться под мундирной одеждой на снурке или тесемке, надетой на шею, а вложенная в него записка должна быть отпечатана на пергаментной бумаге», — гласил приказ по военному ведомству № 47 от 24 января (6 февраля) 1917 года за подписью военного министра генерала от инфантерии М. А. Беляева[668]. Речь шла о небольшом плоском прямоугольной формы футляре, выполненном из жести и раскрывающемся на крошечных петлях. На крышке знака отчеканивались номер и наименование полка, а внутрь помещался бланк с графами «Полк, отдел[ьный] батал[ьон], артил[лерийская] бриг[ада], дивизион и т. п. №; рота, эскадрон, сотня и т. п. №; звание, имя и фамилия; год призыва; губерния; уезд; город; волость; селение; год рождения» для заполнения вручную. Правда, в действующую армию успело поступить лишь небольшое количество этих знаков.
До последней капли крови русского солдата?
Жюль Андре Пежо и Альберт Майер — так звали первых французского и немецкого военнослужащих, погибших на Западном фронте Великой войны. Они сошлись в бою еще до объявления Вторым рейхом войны Третьей республике, официально начавшейся на следующий день. Это произошло в коммуне Жоншери департамента Бельфор у самой франко-германской границы. Утром 2 августа 1914 года Пежо, до 1913 года — учитель в школе, а теперь 21-летний капрал во главе группы из еще четверых пуалю 6-й роты 2-го батальона 44-го пехотного полка «Пиковый туз» 27-й пехотной бригады 14-й пехотной дивизии… Одним словом, они направлялись к границе ввиду объявления мобилизации и сделали остановку на ферме Докур, чтобы подкрепиться. Улучив минуту, Пежо дописал письмо невесте, но отправить его не успел — дочка хозяина фермы Николь, ушедшая за водой, вбежала в дом с криком: «Пруссаки здесь!». Через пшеничное поле скакали семеро кавалеристов: это был патруль 5-го конно-егерского полка под началом лейтенанта Альберта Майера. Тем же утром они выдвинулись из Мюлуза и пересекли границу. Конечно, Пежо не мог знать этого, да и война еще не была объявлена… Вопрос о том, кто выстрелил первым, остается открытым. Согласно французской версии событий капрал потребовал от егерей остановиться и направился им навстречу, чтобы произвести арест нарушителей границы. В ответ Майер трижды выстрелил в Пежо. Первая и третья пули прошли мимо цели, но вторая попала французу в правое плечо и ранила навылет, пробуравив тело. Пежо выстрелил в ответ и, если верить прессе военной поры, сразил Майера наповал[669]. Так или иначе прусский офицер был смертельно ранен и скончался, кто бы ни оборвал его жизнь — капрал или его однополчане. В 10 часов 7 минут умер и Жюль Андре Пежо.
Во время войны в России организовывался сбор денежных средств для создания памятника первому погибшему пуалю. Например, Харьковская городская дума 3 (16) октября 1916 года утвердила предложение городской управы о пожертвовании в размере ста рублей. Памятник капралу Пежо находится в Жоншери, а уроженец этого города Рене Регуар посвятил его памяти стихотворение.
Я к земле пригвожден, и гляжу в небеса.
Я исполнен любви, и войны еще нет.
Мысли — только о ней, ведь меня ждет краса…
Не хочу умирать. Мне всего двадцать лет.
Не могу отвести от заката я взгляд,
Где печально вращается птиц менуэт.
Перья светом согрев, возвратитесь назад —
Я обязан исполнить любовный обет.
Умоляю, приблизьтесь еще на вершок.
Кулака не пугайтесь — он сжат не со злом.
Пальцы стиснули крошечный белый листок —
Отнесите его в то окно за стеклом.
Я успел очень мало доверить ему:
Про веселье на свадебном нашем пиру,
Про детей, что к порогу бегут твоему…
Пусть полета ничто не прервет поутру.
Солнце с небо сошло, уступая луне.
Вижу ангела я среди звезд, аллилуйя.
Узнаю этот лик — ты спустилась ко мне,
Обращая последний мой вздох в поцелуй[670].
И хотя память каждого из павших так же не увековечишь, сберечь хотя бы их имена было необходимо. Западные страны в развитии личных опознавательных знаков не сказать чтобы опережали Россию, и не отставали от нее, а скорее шли своим путем. Еще в период работы Гаагских и Женевской конференций в 1899, 1906 и 1907 годах соответственно звучали рекомендации сторонам в будущих войнах делиться информацией о скончавшихся военнопленных и погибших солдатах неприятеля на подконтрольной территории. К тому времени в армиях вероятных держав-соперниц уже были введены опознавательные медальоны. Металлические пластинки с гравировкой сведений о военнослужащем, кусочки картона или кожи с нанесением данных чернилами… Их могло насчитываться до десятка вариантов в отдельно взятой армии, как, например, в британской. Во Франции в 1915 году был предложен двойной опознавательный медальон: нашейный жетон и наручный браслет. Летом того же года палата депутатов Третьей республики поддержала законопроект о кремации тел погибших солдат противника, союзников и неопознанных пуалю. В январе закон передали в Сенат, хотя не без сопротивления со стороны депутатского корпуса, — ведь после сожжения павших их имена уже никогда не удалось бы установить. Следствием огненных погребений ли это стало, роста армии пропавших без вести ли, но в Германии в 1917 году возник новый тип медальона. Пластинка со сведениями о солдате делилась надвое: половина носилась солдатом на запястье, другая хранилась отдельно — на случай составления свидетельства о смерти[671].
Непогребенный германский солдат, Франция, 1916 год
В германской армии до начала Великой войны порядок военных захоронений регламентирован, как ни странно, не был. До 1914 года погребения и уход за ними находились в ведении отдельных структур — «Центрального консультативного бюро» и «Земельных консультативных центров» на местах. Непростой задачей в маневренный период военных действий оказалась для немцев даже элементарная регистрация могил. Они «возникали стихийно… В самые первые августовские дни 1914 г., если не находилось время для захоронения павших, их оставляли лежать там, где они умерли»[672]. Разницы между погребением однополчан и воинов противника в пользу первых не делалось: пускай некоего минимума последних почестей, но удостаивались все. Нередко погребение располагалось под деревом, в роще или перелеске — те укрывали спящих в земле от метелей. Над погребением наскоро молились, помечали крестом или табличкой, оставляли на свежем холмике каску или оружие погибшего, что зависело от наличия подручных средств и материалов. Со временем земля на могилах неизбежно проседала, кресты из древесины тоже были недолговечны. Если захоронение не наносилось на карту, то могло исчезнуть навсегда, эксгумация и перенос же их не приветствовались. В дальнейшем более распространенными стали братские могилы и воинские кладбища, как на передовой, так и в тылу, с почвенническим упором на воплощение в них «немецкого духа» — под сенью дубов, с надгробиями из песчаника, а не бетона[673].
Немецкое фронтовое кладбище периода Великой войны
О том, как немцы обходились с телами неприятельских солдат на Западном фронте, можно судить по захоронениям близ деревни Фромель во Фландрии. Там 19–20 июля 1916 года на небольшом участке фронта разыгрался кровопролитный бой между австралийскими и британскими войсками и баварской пехотой. В том сражении довелось поучаствовать и ефрейтору 16-го Баварского резервного пехотного полка Адольфу Гитлеру. Австралия понесла за эти сутки большие потери, нежели во время Корейской и Вьетнамской войн. Когда бой отгремел, для «английских мертвецов» (немцы не делали различий между британцами и австралийцами) были выкопаны братские могилы. Ожидалась доставка четырех сотен тел поездом на открытой площадке. Кража имущества даже убитых солдат противника строго наказывалась. Их личные вещи и опознавательные медальоны изымались и крепились к мешочкам с песком с места погребения. На бирке из картона или прочной бумаги указывался номер роты погибшего. Эти мешки были отправлены в Женеву, в Красный Крест. Родственники павших при Фромеле получили скорбную весть, но остались в неведении, где упокоились их братья и сыновья.