. В. Олейникова. Эту разбежку в данных можно было бы счесть незначительной, если бы речь не шла о подсчете человеческих жизней и смертей. Устанавливая точное, до солдата, количество потерь, пренебрегать десятками тысяч солдат не годится. Ну а анализ потерь в других битвах на Русском фронте с той же степенью детализации пока что ожидает своего часа и не менее прилежных исследователей.
В 2014 году состоялось знаменательное событие: энтузиастом Б. Алексеевым в рамках амбициозного сетевого проекта «Персональная история русскоязычного мира» была обнародована составленная им база данных «Именной список потерь нижних чинов 1914–1918»[723].
Основными источниками для автора-составителя послужили «Губернские ведомости» ряда губерний и упомянутые ранее «Именные списки убитым, раненым и без вести пропавшим нижним чинам». На момент последнего обновления Алексеевым своей базы данных в ней было представлено свыше миллиона записей.
Подвижнический труд еще одного исследователя, А. И. Григорова, увенчался выходом в свет первых в России «Книг Памяти Великой войны 1914–1918 годов». На момент окончания моей работы над текстом этой главы издано 4 книги в 5 томах с приложениями[724]. От Александра Игоревича в ходе одной из бесед в РГВИА я узнал и о главной сокровищнице сведений о потерях Русской армии в Первой мировой войне — так называемом «Ялуторовском архиве».
Уникальная картотека Бюро учета потерь на фронтах мировой войны, образованного в 1918 году при Народном комиссариате по военным и морским делам, хранилась в филиале ЦГВИА в Ленинграде. Когда в 1960-х филиал упразднялся, столь крупный массив документов оказалось попросту негде разместить в Москве. Картотека с данными порядка 7,7 млн воинов, выбывших из строя в годы Великой войны, была перевезена в Ялуторовск Тюменской области, где приблизительно в то же самое время открылся Центр хранения страхового фонда СССР. Архив уцелел, но доступ к его документам усложнился даже по меркам советского времени. И дело не только в специфике учреждения, куда доселе может попасть отнюдь не всякий, и не в логистике — при необходимости можно добраться и до Ялуторовска. Хранилище там не оборудовано читальным залом для работы с архивными материалами. Многие годы знающие о существовании «Ялуторовского архива» исследователи могли рассчитывать лишь на крупицы информации из него, предоставляемой по официальному запросу. Обращения с просьбой помочь сколь-либо изменить положение дел к лучшему направлялись по инстанциям вплоть до российского руководства. Но они не давали результатов до начала 2014 года. В преддверии 100-летия начала Первой мировой о картотеке в Ялуторовске заговорили во всеуслышание. Правда, судя по репортажу телеканала «Россия», ее спустя много десятилетий «обнаружили», причем в Тобольске (?!), куда прибыл с визитом спикер Государственной думы, председатель Российского исторического общества С. Е. Нарышкин[725]. Как бы то ни было, вопрос об оцифровке картотеки был решен положительно. В Ялуторовске закипела работа, а в начале марта 2017 года в Интернете были представлены ее плоды — более двух миллионов карточек, включая все офицерские до единой. Интерес пользователей к базе данных оказался настолько массовым и сильным, что буквально в тот же день доступ к ней по Сети был ограничен. Однако 1 августа 2017 года торжественно открылся портал «Памяти героев Великой войны 1914–1918», став крупнейшим отечественным виртуальным памятником истории Первой мировой[726].
…В самом ее начале погребение павших воинов оказывалось поводом для перемирий на отдельных участках Русского (и не только) фронта. Так было положено начало братаниям — необычному явлению Первой мировой, которое одни историки считают маркером падения армейской дисциплины, а другие — воплощением многовековых народных устоев. Об истории братаний в 1914–1917 годах и пойдет речь в следующей главе.
БРАТЬЯ ПО УМОЛЧАНИЮ
«Ворвалось солнце, паутину с окон сняли,
Сражния утихли, братья впервые обнялись…[727].
«Да, подружились с немцами…»
Сложно сказать, когда именно русские воины впервые участвовали в братаниях. Известно, что перемириями с неприятелем изобиловала еще Отечественная война 1812 года. «Передовые посты находились на расстоянии пистолетного выстрела, а патрульные переговаривались между собой. Неаполитанский король появлялся на аванпостах и беседовал с русскими генералами» — подобное было в порядке вещей осенью 1812-го[728]. Конечно, уподоблять события той поры реалиям Первой мировой следует осторожно, ведь речь идет о войнах совершенно разного типа. Важно лишь помнить, что в 1914-м братания происходили отнюдь не впервые в истории, — важно в первую очередь для понимания их сути и причин.
Да, первые случаи кратковременного перемирия русских войск с неприятелем отмечались уже в августе 1914 года на Юго-Западном фронте. Долгое время в отечественной литературе стартом братаний считалась весна 1915 года, но эта точка зрения нуждается в корректировке: на второй год братания уже стали массовым явлением. На заре мирового пожара огонь прекращался по договоренности с врагом для уборки тел раненых и павших и иных хозяйственных нужд. На сей счет великий князь Николай Николаевич указывал командующим армиями: «Заключение перемирий по просьбе наших противников может быть допускаемо лишь в случаях, когда это вполне отвечает нашим интересам. Вместе с тем ни под каким видом не должно допускаться какое-то ни было общение с неприятелем, а тем более братание наших офицеров и солдат с противником»[729].
Верховный главнокомандующий Русской императорской армией великий князь Николай Николаевич
Временем же первых полноценных братаний стала зима. Ротмистр Сумского гусарского полка Литтауэр вспоминал в эмиграции об одном из них: «В начале декабря наш полк стоял в деревне Куссен… На нашем участке фронта царило временное затишье. Как-то утром на нейтральную полосу выехал немецкий улан с копьем, к которому был привязан белый флаг, и положил на землю пакет и письмо. Письмо, адресованное офицерам нашего полка, было составлено в вежливой форме. В пакете находились сигары и коньяк. Через какое-то время. мы пригласили их встретиться в полдень на нейтральной полосе. По три офицера с каждой стороны встретились и даже вместе сфотографировались. Мы говорили о чем угодно… но ни словом не упомянули о войне. Прощаясь, договорились встретиться на следующий день в то же время; мы должны были принести закуску, а немцы коньяк»[730].
Впрочем, очередной встрече не суждено было состояться. Новый командир дивизии запретил подчиненным общаться с офицерами противника, о чем русские передовые посты оповестили немцев залпом в воздух.
Полковник Генерального штаба Сергеевский в воспоминаниях описывал организованное в декабре 1914 года на позициях 2-й Финляндской стрелковой бригады перемирие — по инициативе германских офицеров, просивших о возможности похоронить своих солдат. Русское командование ответило отказом, однако офицеры обеих армий достигли компромисса. Погребение немецких солдат взяли на себя русские. Под белыми флагами, с панихидой тела убитых были преданы земле. «Затем противники разошлись, с обеих сторон протрубили отбой и опустили белые флаги. Не прошло и 10 секунд после того, как исчез флаг в немецком окопе, как с русской стороны загремели выстрелы. Германцы тотчас отвечали», — заключал описание этого эпизода Сергеевский[731]. Несколько дней спустя германские офицеры пригласили русских на ужин, однако далее переговоры не велись. А уже знакомый читателям лакомка Фридрих Грелле описывал, как после похорон, аккурат на католическое Рождество, враги стали делиться друг с другом сахаром и сигаретами. Нескольким русским так понравилось в германских траншеях, что двое решили остаться в плену, а еще троих однополчане смогли вернуть только силой[732]. Думается, что если это правда, то вскоре гуляки крепко пожалели о случившемся.
Еще один случай, приключившийся на излете первого года войны, ни в коем разе не являлся братанием, но при этом он может помочь лучше понять природу этого явления на Русском фронте. Ночь перед Рождеством, почти гоголевская. Сотник 1-го Оренбургского казачьего полка Н. А. Вдовкин во главе конного разъезда следует к местечку Риманов в Галиции. Впереди — оставленная деревня и высота, занятая неприятелем. После перестрелки казаки подбираются к будке, охраняемой австрийскими солдатами. Сняв часовых, разведчики врываются в помещение и без единого выстрела берут в плен до трех десятков полусонных солдат и офицеров противника. Их доставляют в селение, размещают в пустующей хате. Казаки дают корм лошадям, когда неожиданно Вдовкину передают просьбу одного из пленных о разговоре.
«Велю привести его. Порог избы переступает высокий, плечистый, с хорошей выправкой красавец и просит… отпустить его домой.
— Домой? — удивляюсь я.
— Так. До дому!
— Ты в своем уме?
— В своем, пане офицер, — лопочет он на галицийском наречии. — Та воно ж и блызенько тут.
— Что “блызенько тут”? — спрашиваю.
— Хата моя, а в ей и ридна маты, так стара, та добра. Отпустить, бо завтра ж Риздво.
— Риздво? Это, стало быть, Рождество?
— Так, так! Рождество!..»[733].