«СЧАСТЛИВЫЕ»РАНЫ
— Лучше всего, — заметил кто-то около дверей, — впрыснуть себе под кожу в руку керосин. Моему двоюродному брату повезло: ему отрезали руку по локоть, и теперь ему никакая военная служба не страшна[780].
«Участились случаиранения пальцев рук…»
Сложно сказать, когда именно в истории Русской императорской армии было впервые отмечено умышленное нанесение себе или другим телесных повреждений с целью уклонения от воинской службы. Во всяком случае, в Воинском уставе о наказаниях редакции 1868 года уже имелась соответствующая статья 133, грозящая таким преступникам поражением в правах и ссылкой в Сибирские или иные отдаленные губернии[781].
Ранение нижними чинами, стремящимися избежать несения боевой службы, самих себя либо товарищами по предварительному сговору отмечалось и в ходе Русско-японской войны 1904–1905 годов. Находившийся на ее фронте в качестве военного врача писатель В. В. Вересаев в своих записках цитировал один из приказов главного начальника тыла: «В госпитали тыла поступило большое число нижних чинов с поранениями пальцев на руках. Из них только с пораненными только указательными пальцами — 1200. Отсутствие указательного пальца на правой руке освобождает от военной службы. Поэтому, а также принимая во внимание, что пальцы хорошо защищаются при стрельбе ружейной скобкой, есть основание предполагать умышленное членовредительство…»[782]. Среди всех раненых под Мукденом у 104 нижних чинов наблюдались схожие раны указательного пальца правой руки[783].
В. В. Вересаев, фото периода Русско-японской войны
Это же явление получило распространение и в годы Великой войны, но до недавнего прошлого оставалось в основном фигурой умолчания в отечественной литературе о Первой мировой. Да и чему удивляться, если сами современники тех событий крайне редко писали о «палечниках», как тогда именовали травмирующих себя уклонистов? О них упоминал Деникин, о них обмолвился Керсновский[784]… Но ни первый, ни второй не шагнули дальше: не попытались истолковать эту трагическую примету военного времени, разобраться в ее причинах, рассказать о мерах и результатах борьбы с «самострелами» в армии. Их появление относилось к периоду Великого Отступления 1915 года, связывалось с дурным влиянием австро-венгерских войск, и будто тогда же для симулянтов была введена смертная казнь. В таком виде свидетельства перекочевали и в современную историографию[785]. «Самострелы» Первой мировой — сложная, неприглядная тема, не случайно пребывающая в тени, но необходимо пролить свет и на нее.
О ранящих себя симулянтах в начале войны упоминал генерал Данилов. «К концу 1914 г…. появились уклоняющиеся в виде палечников», — писал он, добавляя, что той же осенью командованию пришлось ввести суровые наказания за умышленное причинение себе или через другое лицо увечий или повреждений здоровья[786]. Формулировка, прямо скажем, обтекаемая. Для внесения ясности будет нелишним перечислить некоторые из приказов, посвященных членовредительству.
Например, командующий 4-й армией генерал Эверт 1 (14) октября 1914 года подписал следующий циркуляр: «До сведения моего дошло, что в боях появились массовые поранения в пальцы преимущественно левой руки нижних чинов. Приказываю установить по возможности наблюдение за нижними чинами и сделать распоряжение, чтобы врачи особенно внимательно исследовали подобные раны и при сомнении о таких нижних чинах незамедлительно доносили строевому начальству для расследования и привлечения к ответственности по закону военного времени»[787].
Участившиеся случаи ранения пальцев рук в действующей армии тогда насторожили не всех. Начальник штаба 2-й армии генерал-майор П. И. Постовский сетовал на пренебрежение войск козырьками окопов, вследствие чего и могли участиться поражения рук. Генерал Рузский сообщал в циркуляре от 8 (21) октября: «Главнокомандующим замечено, что нижние чины выставляют иногда фуражку, надевая ее на руку, что влечет за собою ранение руки. Главнокомандующий приказал обратить на это внимание и предлагает принять меры, чтобы нижние чины не выставляли фуражек, надетых на руки, а если выставлять, то чтобы надевали их на палку или штык». Справедливость этих предписаний не вызывает сомнений, особенно на фоне числа пострадавших — в одной только 1-й бригаде 12-й пехотной дивизии в кисть левой руки получили пулю 17 офицеров и 554 нижних чина.
Генерал Брусилов и командир 24-го армейского корпуса генерал от кавалерии А. А. Цуриков распоряжались оставлять раненых в верхние конечности воинов в строю, 15 (28) октября добавляя, что сортировать их силами дивизионных лазаретов и полевых госпиталей, конечно, стоило бы, но сугубо по критерию боеспособности[788]. Однако содержание и тональность следующего приказания были совершенно иными.
16 (29) октября с подачи главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерала от артиллерии Н. И. Иванова вышел приказ Верховного главнокомандующего № 194. 9 (22) ноября Николай II одобрил законодательное закрепление его положений, а 18 ноября (1 декабря) генерал Сухомлинов подписал соответствующий приказ по военному ведомству № 725, гласивший: «Государь Император, по всеподданнейшему докладу главного военного суда, в 9-й день ноября 1914 года Высочайше повелеть соизволил: дополнить кн[игу] XXII С[вода] В[оенных] П[остановлений] 1869 г[ода], изд[ание] 4-е, новою 245 статьею, изложив ее в следующей редакции.
“За умышленное причинение себе непосредственно или через другое лицо с целью уклониться от службы или от участия в военных действиях огнестрельных или иных ранений, повлекших за собою увечье или повреждение здоровья, хотя бы даже лишь временно воспрепятствовавшее исполнению служебных обязанностей, виновный подвергается:
а) во время войны в районе военных действий — лишению всех прав состояния и смертной казни или ссылке в каторжные работы от четырех до двадцати лет, или без срока;
б) в виду неприятеля — лишению всех прав состояния и смертной казни.
Тем же наказаниям подвергается и тот, кто с намерением вышеуказанным способом изувечит другого или повредит ему здоровье или окажет ему в этом содействие”[789].
С ним был ознакомлен без исключения каждый человек в действующей армии, и не по разу. Формулировки § 2 приказа войскам 2-й армии Северо-Западного фронта № 173 от 20 ноября (3 декабря) 1914 года звучали столь же сурово: «Мною замечено, что нижние чины под тем или иным предлогом во время боя покидают строй, одни в качестве сопровождающих раненых, другие с самыми незначительными ранениями, большей частью в руки. Кроме того, наблюдались случаи саморанения огнестрельным или холодным оружием.
Подобное отношение к своему долгу считаю недопустимым, бесчестным и подлым в отношении к товарищам, которые на местах умирают смертью честных и славных воинов; преступным перед дорогой нашей Родиной и обожаемым Монархом, за которых дерется теперь вся Россия.
Поступков таких в русской армии не должно быть: посему предписываю командирам частей… членовредителей сейчас же предавать полевому суду и расстреливать, как подлых изменников»[790].
Итак, ситуация с «самострелами» в войсках приобрела остроту задолго до весны-лета 1915 года. Причем источником этой угрозы стал отнюдь не обмен военно-полевым опытом с неприятелем, а… собственный тыл. Симулянту-фронтовику саморанение сулило не только кару, но и передышку на больничной койке в случае удачного исхода дела. Однако наиболее хитроумные молодые люди прибегали к членовредительству еще на стадии призыва. Этот факт наглядно иллюстрирует письмо некоего доктора Александра Вальпуха из Воронежа своему родственнику в Одессу. Член Комиссии по освидетельствованию нижних чинов делился житейской мудростью с юношей — вероятно, племянником: «Очень прошу Колю не быть легкомысленным… Лица без каких бы то ни было ясно выраженных недостатков идут в строй. Но есть могучая 54 ст[атья] по которой многих приходится освобождать. Она гласит, что, если у лица окажется отсутствие не менее 10 зубов в одной челюсти или 14 зубов в двух, то оно считается негодным, причем зубы мудрости в счет не идут»[791].
Молодому человеку настоятельно рекомендовалось позаботиться об удалении зубов даже с незначительными признаками кариеса. «Он должен сейчас удалять понемногу испорченные зубы и потом подсчитать: осталось ли должное количество, указанное в ст[атье] 54. Конечно, чем больше удалить, тем лучше», — рекомендовал жрец Эскулапа. Впрочем, его увещевания были напрасны. Письмо Вальпуха в Одессу оказалось перехвачено Главной военно-цензурной комиссией и не дошло до адресата. О дальнейшей судьбе одессита Коли Вальпуха можно только догадываться[792].
Впрочем, его пример — лишь один из множества. Целые списки способов уклониться от военной службы по состоянию здоровья передавались в тылу из рук в руки. Цензура была неспособна изъять все их до единого и вдобавок пропускала в печать описания ранений, схожих с уловками «палечников». Например, это письмо К. Ф. З-ского с фронта было опубликовано в дальневосточной прессе: «20-го ноября меня ранили под Лозью в правое плечо и в большой палец правой руки: вот, товарищ, хотя я был ранен в плечо, но и германцам было горячо, другая пуля попала в большой палец, но все таки отступил германец»