Итальянские войска в Первую мировую тоже внесли свой вклад в прогресс страшного искусства членовредительства. Потомки римских легионеров чаще всего предпочитали загрязнение ранок на коже безотносительно природы их происхождения. В ход могли идти бензин, грязь или даже фекалии. Другие королевские солдаты, словно потребители синтола в наши дни, вводили себе под кожу оливковое масло либо нефть. Третьи — решались облиться серной кислотой или едкой щелочью. Прободение барабанных перепонок или повреждение роговицы глаз щепкой практиковалось реже — видимо, ввиду высокого риска необратимости последствий. В 1917 году девятнадцать выходцев из Сицилии вместо глазных капель воспользовались гноем от больного гонореей однополчанина. Четверо из них ослепли навсегда, зрение остальных надолго ослабло вдобавок к тюремному заключению на срок до 15 лет.
Пулю себе в ногу или руку итальянские фронтовики пускали нечасто. Всплеск случаев «самострелов» в начале войны несколько месяцев спустя, а именно к концу 1915 года, практически сошел на нет. Да и те редкие инциденты подчас оборачивались грустными курьезами. Чего стоит, например, солдат, перед выстрелом в ступню снявший ботинок, затем обувшийся и приковылявший в полевой госпиталь с видом раненого австрияками![841]
Статистику «самострелов» в германской армии трудно назвать прозрачной. Десятилетие спустя после окончания Первой мировой войны Баварский военный архив оценил это явление как происходившее относительно часто. При этом, судя по хранящимся в Мюнхене документам, из 28 солдат 2-й пехотной дивизии, подозреваемых в саморанении, были осуждены лишь семеро[842]. Но усталость от войны не проходила для немцев бесследно: в августе 1918 года лишь зафиксированные случаи членовредительства исчислялись 3500, еще через три месяца эта цифра превысила 5100 инцидентов[843]. Кроме того, 3828 солдат и офицеров кайзеровской армии в военное время свели счеты с жизнью. И это минимальное число, в котором не учтены случаи суицида, представленные как гибель в бою для семей самоубийц из элементарного сочувствия к ним[844]. Бытовало в кайзеровской армии и свое заветное слово: Heimatschuss[845].
«Вильгельм играет Францу и радуется его танцу». Лубок периода Первой мировой войны
В армии Дунайской монархии «самострелы» начались еще осенью 1914 года на Сербском фронте. Без малого половина из пяти сотен солдат с ранениями пальцев не могли не озадачить медиков: «При большой пробивной силе пули кроме конечностей должны были быть задеты другие части тела, что не наблюдалось ни в одном из 198 случаев». Смертная казнь за членовредительство была введена распоряжением австро-венгерского Верховного командования от 16 (3) марта 1915 года. Доля столь суровых приговоров симулянтам равнялась 6 % от их общего количества. Неоднократно расследования случаев саморанений прекращались, если получение результатов медицинской экспертизы затягивалось, как и раны на теле «самострелов».
В 1917 году дивизионный трибунал в Мостаре так мешкал со следствием о членовредительстве с сотнями подозреваемых, что многие из них успели отбыть к новым местам несения службы[846]. Национальный состав «самострелов» был достаточно пестрым. По отдельным наблюдениям, чаще других на самоувечье решались чехи и австрийские немцы, за ними шли венгры, поляки и румыны[847]. Впрочем, тему симуляций в австро-венгерской армии периода Первой мировой превосходно раскрыл еще писатель Ярослав Гашек.
Наконец, о членовредительстве в армии Османской империи известно лишь то, что оно имело место на Кавказском фронте Первой мировой войны, а в профилактике «самострелов» турки полагались на авторитет имамов[848]. С куда большей охотой турецкие историки пишут о саморанениях индийских войск на Месопотамском фронте в ходе осады Кут-Эль-Амары в декабре 1915 — апреле 1916 годов[849].
«Горе самострельщику!»
Источниковая база по истории членовредительства в годы Великой войны скудна, но обобщение имеющихся данных все же позволяет сделать некоторые выводы. И прежде всего — вывод о том, что между «самострелами» в Русской и других армиях общего было больше, нежели особенного. Всплески частоты этих военных преступлений наблюдались в первые месяцы военных действий и последующие периоды относительного позиционного затишья. Саморанения оказывались следствием как тяжелейшего стресса от попадания на фронт и столкновения с реалиями войны невиданного типа, так и накопления усталости от непреходящих ужасов передовой. Ни военные власти, ни врачи не были готовы к росту числа «самострелов». Действенных способов предупредить их не нашлось ни у кого, а потому симулянтов оставалось лишь карать. Их казнили на всех фронтах, и Русский в этом смысле не был исключением. Необратимое разложение действующей армии в России в 1917 году лишь создало благоприятную среду для этого и иных нарушений воинской дисциплины. Русский крестьянин, ставший «человеком с ружьем», жаждал вернуться домой из окопов. Искушение ступить на кратчайший, хотя и постыдный путь к заветной цели порой брало в нем верх. Угроза расстрела же, звучавшая в одном генеральском приказе за другим, едва ли всякий раз пугала солдата, и так каждый день глядящего в лицо смерти.
«Самострелы» были старше Первой мировой, но пережили ее, вновь разгулявшись на полях Гражданской войны в России. Осенью 1919 года «Боевая правда» 7-й армии и Петроградского военного округа бичевала уклонистов: «Симулянт-самострельщик хуже дезертира», «Горе самострельщику», «Самострелы подводят народ под расстрелы», «Себе испортил руку — детей подвел под муку»[850]. Долгожданный мир не сделал для всех без исключения военную службу менее постылой. В 1924 году во многих военных округах молодого СССР вливали в уши бензин, вызывали контрактуру конечностей, выпадение прямой кишки и грыжу[851]. Проверенный временем выстрел в руку тоже не ушел в прошлое. За время боев на Халхин-Голе военной прокуратурой было заведено 122 дела по фактам членовредительства[852].
Случаи членовредительства имели место и во время Польского похода Красной армии осенью 1939 года. 1 октября красноармеец-приписник 53-го отдельного танкового батальона 38-й танковой бригады Мазуркевич ранил однополчанина Слободенка. Согласно докладу начальника штаба бригады выстрел был случайным следствием неосторожного обращения с оружием. Однако Мазуркевич так переживал, что следом выстрелил себе в голову. Оба бойца выжили и были отправлены на излечение в Житомирский госпиталь. Начальник санитарной службы 36-й отдельной легкотанковой бригады военврач 3-го ранга Голубинцев отмечал 7 случаев саморанений за весь период похода, один из красноармейцев к середине октября вернулся в строй[854].
Советско-финская война 1939–1940 годов вновь обнаружила всплеск самокалечения. О «самострелах» в Красной армии во время Великой Отечественной войны писал сам Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский[855]. Согласно статье 193¹² УК РСФСР 1926 года: «Уклонение военнослужащего от несения обязанностей военной службы путем причинения себе какого-либо повреждения или путем симуляции болезни, подлога документов или иного обмана — карается лишением свободы на срок до 5 лет (п. “а”). <…> То же преступление, совершенное в военное время или боевой обстановке, карается высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества (п. “в”)»[856]. Она действовала и в 1941–1945 годах. Моральные дилеммы медиков периода Первой мировой явно меньше тревожили военврачей в Великую Отечественную. За сокрытие факта симуляции ранения или болезни военнослужащими РККА, аггравации (преувеличения признаков проблем со здоровьем или тяжести травм), а тем более действительного членовредительства врачей тоже ждали смертная казнь либо лишение свободы на срок до трех лет. Серьезно продвинулась вперед и классификация ранений — огнестрельных и пришедшихся в мягкие ткани (по виду ранящего оружия, характеру раневого канала, глубине поражения тканей и т. д.). Это позволило эффективнее оказывать помощь раненым фронтовикам и выявлять среди них «самострелов»[857]. Разумеется, лишь Красной армией дело не ограничивалось: в одной только 253-й пехотной дивизии Вермахта с 1939 по 1945 годы суд рассмотрел 73 дела о членовредительстве[858].
Однако это был не единственный отзвук эха Первой мировой. В него вплелся и крик боли, раздавшийся 4 (17) августа в бою у Шталлюпенена, когда русские солдаты открыли огонь по своим запаниковавшим соратникам — в первый раз за всю историю Русской императорской армии, но, увы, не последний.
«БИТЬ И СТРЕЛЯТЬ БЕГЛЕЦОВ…»
Из окопов никто не уйдет.
Недолет. Перелет. Недолет[859].
«Девять граммов для храбрости»
Сначала, после первых боев Великой войны, об этом поползли страшные слухи, а затем они обрели плоть, изувеченную сталью.