4 (17) августа 1914 года 3-му мортирному дивизиону был отдан приказ стрелять по запаниковавшим и отступающим солдатам 100-го пехотного Островского полка[860].
Дальше — больше: в сентябре некто штабс-капитан Кириченко косил бегущих русских солдат пулеметным огнем. Тогда же возникли слухи о заклании отказавшихся идти в бой, якобы учиненном командиром 104-го пехотного Устюжского полка Н. С. Триковским. Тот отвергал подобные обвинения: «Я хоть и строг, но не палач и отлично учитываю моральные последствия таких зрелищ, как избиение 120 человек»[861].
Другое дело, что от командира для пресечения паники и впрямь могли требоваться решительные и жесткие меры. Приблизительно в те же с вышеупомянутым примером место и время 97-й пехотный Лифляндский полк был накрыт шрапнельным огнем неприятеля и получил приказ отходить. Воины 106-го пехотного Уфимского решили, что это приказание касается и их тоже, и несколько рот заторопились с позиций. Тогда командиру 1-го батальона уфимцев полковнику Г. М. Борзинскому пришлось выбежать к солдатам с револьвером в руке и буквально погнать их обратно[862]. Истинному автору афоризма «Добрым словом и пистолетом вы можете добиться гораздо большего, чем одним только добрым словом», американскому стендап-комику Ирвину Кори, на тот момент была пара месяцев от роду.
В армейской верхушке уже тогда обсуждалась возможность узаконения подобных карательных акций. Командующий 10-й армией генерал от инфантерии Ф. В. Сиверс изначально предлагал отбивать у солдат охоту сдаваться в плен лишением военнопленных права возвратиться в Россию после войны. Генерал Рузский, перехватывая пас, добавлял, что им должен грозить и суд, и одновременно присматривался к ширине русла этого Рубикона: «Генерал Сиверс, со своей стороны, принимает меры, чтобы сдающаяся часть была истреблена своим огнем беспощадным образом, но мера эта может быть действительной только днем и даже не при всех условиях»[863]. Генерал Янушкевич был более прямодушен в разговоре с Алексеевым 9 (22) ноября: «… Прошу вас самыми драконовскими мерами очистить тыл. Сотня-другая расстрелянных быстро наведет порядок. Тяжело это говорить, но, видимо, на этом надо остановиться»[864].
Скоротечные и тусклые дни в декабре не мешали ни капитуляциям, ни наказанию за них. В 8-м пехотном Эстляндском полку беглецы были расстреляны в спину своими. Так же с решившимися сдаться в плен обошлись в одном из полков 6-го армейского корпуса. Командир 6-го армейского корпуса генерал-лейтенант В. И. Ромейко-Гурко в приказе «вполне одобрял эту заслуженную расправу с малодушными изменниками»[865]. А командующий 2-й армией генерал от инфантерии В. В. Смирнов в секретном приказе войскам от 19 декабря 1914 (1 января 1915) года прямо предписывал «всякому начальнику, усмотревшему сдачу наших войск, не ожидая никаких указаний, немедленно открывать по сдающимся огонь орудийный, пулеметный и ружейный»[866].
Одновременно с этим принимались меры во избежание случайного обстрела артиллерией своих же позиций. Например, 26 января (8 февраля) 1915 года начальник штаба 50-й пехотной дивизии полковник Е. С. Имнадзе приказал снабдить каждую роту в полках опознавательными флагами четырех расцветок: «1. Бело-красно-синий (национальный). 2. Бело-красный по диагонали. 3. Бело-желто-черный. 4. Бело-желтый по диагонали». Флаги надлежало ежедневно менять согласно указанию[867].
Однако было ясно, что попытки сдаться в плен и их пресечение свинцом в спину продолжатся. Тот же генерал Рузский в письме своему начальнику штаба генерал-лейтенанту В. А. Орановскому в январе 1915 года подчеркивал: главная причина заключается в отсутствии офицерского надзора за подчиненными, связанного с нехваткой кадров. Снег припорошил кровь, что пролили други своя, но ненадолго.
4 (17) марта 1915 года некоторые из солдат 50-го пехотного Белостокского полка бросили винтовки на дно окопа, взмахнули над ним белым флагом и направились к австрийским позициям. Им вслед залаяли пулеметы. Немногие из отчаянных перебежчиков добрались до неприятельских траншей, а могли бы полечь и все до единого, но командир взвода горной батареи полка не отдал команды стрелять. Случаи подобного гуманизма явно были не единичными и порицались в приказах командования. Генерал Радко-Дмитриев в том же марте телеграфировал командирам нескольких армейских корпусов: «Вдогонку таковых расстреливать, предоставляя это сделать каждому воинскому чину, кто видит на своих глазах подобных изменников нашего возлюбленного Царя и Родины»[868].
Кровавым паводком, прорывающим запруды, обернулся удар 11-й германской и 4-й австро-венгерской армий в районе Горлице в начале мая 1915-го. Не выдержав его, Русская императорская армия стала откатываться на восток. Случаи «отступления вперед», в плен, участились, и приказы о борьбе с ними не были пустым звуком. В мае в ходе дела под Опатовым офицеры 300-го пехотного Заславского полка штабс-капитаны Ильичевский и Кочкин скомандовали расстрелять соседний батальон, решившийся на измену[869].
Командующий 4-й армией генерал Эверт гремел 4 (17) июня 1915 года: «…Сдающиеся добровольно будут уничтожены огнем собственных пулеметов, ибо к трусам и изменникам другого отношения быть не может»[870]. В те же дни генерал Алексеев во внутриведомственной переписке фронтового командования был предельно откровенен: только угроза получить от своих товарищей пулю в спину могла бы компенсировать недостаточно развитое у солдат сознание долга[871]. Он же в середине сентября получил письмо начальника штаба 10-й армии генерал-лейтенанта И. И. Попова о новой выдумке христолюбивого воинства: во время атаки неприятельских позиций или под обстрелом разбегаться куда попало, спеша нанести себе ранение пальца руки или оцарапать щеку, и затем всем миром миновать наказания. Резолюция Алексеева гласила: «Ответственность — если это верно — удирающим одна — артиллерия и пулеметы до полного уничтожения негодяев»[872]. Начальник штаба Верховного главнокомандующего не единожды был верен себе: «Своя артиллерия и пулеметы — против таких изменников и негодяев»[873].
Генерал Брусилов, порицавший рукоприкладство в армии, мрачно внушал в приказе от 15 (28) июня: «Не следует задумываться перед поголовным расстрелом целых частей за попытку повернуть назад или, что еще хуже, сдаться в плен»[874].
25 июня (8 июля) гарнизону крепости Новогеоргиевск был зачитан приказ командующего 1-й армией генерала от кавалерии А. И. Литвинова: «Посвящать нижних чинов в последствия, какие влечет за собой сдача в плен, а также принять меры устрашения, вплоть до того, чтобы обратить пулеметы против собственных братьев-изменников, сдающихся в плен добровольно»[875]. С учетом последующей участи Новогеоргиевска эти слова больше походят на жестокую ухмылку судьбы…
В июле 1915 года неслыханная трагедия разыгралась на русских позициях под Либавой. Участь Южного форта была решена, и командир 4-й роты 163-й пешей Вологодской дружины государственного ополчения зауряд-капитан Архангельский решил уважить противника. Пулеметной команде было приказано не стрелять по немецким войскам. Пулеметчики отказались подчиниться и открыли огонь, продолжая оборону. Но тотчас же по ним принялись палить солдаты другой, 383-й пешей Ковенской дружины. Заставив пулеметы смолкнуть, они поспешили к немцам с поднятыми руками. Разгневанный начальник охраны Балтийского побережья генерал-майор Б. П. Бобровский приказал артиллеристам покарать изменников. «Выпускаемые снаряды очень удачно ложились в эти роты, которые понесли сильные потери», — бесстрастно сообщал отчет о произошедшем[876].
Осенью фронт замедлил движение, вгрызаясь в скованную первыми заморозками землю. Случаи расстрела сдающихся в плен русских солдат стали реже, хотя все же продолжались. Один из секретов 49-го пехотного Брестского полка рванулся к вражеским линиям, и из других секретов вслед им начали стрелять. Хватило 21 патрона, убитые повисли на колючей проволоке.
С учетом вышеописанных трагических эпизодов не столь удивляет тот факт, что во время царского смотра войск Западного фронта 22 декабря (4 января) 1915 года артиллерийские орудия были наведены на шеренги. Точнее, выстроившихся на плацу разоружили: у артиллеристов разрядили наганы, у пехотинцев — винтовки, заодно изъяв патроны из подсумков. Ну а по пути на квартиры уже после парада, как вспоминал его рядовой участник: «В лесу оказались вооруженные винтовками и гранатами воинские части. <…> Смотрю, видны невдалеке орудия. У идущего артиллериста спрашиваю, что они тут делают? Он мне говорит: “Парад охраняли”. Орудия прямой наводкой поставлены в сторону парада, спрашиваю: “Неужели стали бы стрелять?” — “Если бы приказали”. Я, малограмотный, в те времена верующий в бога, его святых, иду и думаю: ничего-то нам не верят. Разоружили, навели пушки, весь день держали под прицелом»[877]. Доктор исторических наук Б. И. Колоницкий усомнился в правдивости этого свидетельства, считая неразумным приказывать солдатам сдать патроны, но наводить на Верховного главнокомандующего пушки. С другой стороны, Николай II еще 6 (19) января 1905 года в столице был обстрелян картечью.