[897]. Ситуация с артиллерийскими частями отразилась на ударниках, словно в зеркале. Справедливости ради необходимо отметить, что части смерти на фронте не только и не столько занимались подавлением беспорядков, но и доблестно сражались, о чем в книге далее еще будет рассказано.
Однако тогда же о происходивших в Русской армии инцидентах узнал и неприятель. Во время Июньского наступления с вражеских аэропланов над русскими позициями разбрасывались деморализующие листовки. В них черным по белому говорилось, что пытающиеся выходить на братание солдаты будут расстреливаться своими же товарищами.
6 (19) июля генерал Корнилов был вынужден издать примечательный приказ № 776 по Юго-Западному фронту: «Нахожу необходимым ввести дело употребления оружия против изменников родины в рамки законности и по возможности теперь же ограничить самосуд…»[898].
Сам он еще в апреле ограничивался увещеванием братающихся с противником солдат, без претворения угрозы расстрела в жизнь[899]. Схожий характер носил подписанный 15 (28) июля 1917 года приказ командующего 5-й армией Северного фронта генерала Данилова, утверждавшего, что «долг всякого верного России солдата, замечающего попытку к братанию, немедленно стрелять по изменникам»[900]. В то же самое время не останавливался перед крайними мерами и командир 60-го пехотного Замосцкого полка полковник М. Г. Дроздовский — будущий видный деятель Белого движения. Когда 1 (14) августа 1917 года полк обратился в бегство, он «приказал бить и стрелять беглецов… всякая попытка к бегству встречалась огнем»[901]. Все вернулось на старорежимные круги своя.
Офицеры и нижние чины 8-й роты 2-го батальона 60-го пехотного Замосцкого полка: члены полкового комитета
Так являлись ли ударные отряды 1917 года аналогами заградотрядов Красной армии? Скорее нет, нежели да, и это сравнение следует признать чересчур вольным. «Батальоны смерти» создавались на добровольной основе из волонтеров тыла. Их основной задачей было отнюдь не сдерживание отступающих частей, а прорыв укрепленных позиций противника. Охрана тыла же, как и отлов дезертиров до 1917 года возлагались на полевые жандармские эскадроны. В районах пролегания транспортных магистралей эту задачу выполняли жандармские управления железных дорог.
«Жизненно важно вырвать зло с корнем…»
Если обратиться к опыту союзников и противников России по пресечению огнем бегства войск с поля боя и их добровольной сдачи в плен, то мы тотчас же вновь наткнемся… на русских! Во французской армии на поверку не очень-то церемонились с союзными частями Особых пехотных бригад. Как писал участник предпринятого генералом Робером Нивелем в апреле 1917 года наступления некто Власов, за спиной у русских солдат размещались многочисленные формирования французов, оснащенные артиллерией и готовые открыть огонь в случае, если русские дрогнут[902]. Впрочем, это утверждение ни на чем более не зиждется, а само по себе размещение артиллерии сзади было вполне естественным.
Однако в ходе наступления на форт Бримон 4 апреля французская артиллерия сперва молчала, не поддерживая русский натиск, а затем на головы под касками Адриана стали падать снаряды. Канонада продолжалась порядка 20 минут одновременно с немецким стальным градом и унесла немало русских жизней. Французы списали случившееся на ошибку. Было ли дело в ней или обстрел велся намеренно, сегодня сказать наверняка нельзя. Так или иначе, пережившие этот день имели полное право на скорбь по товарищам, гнев и неудобные для союзников вопросы[903].
Еще один малоизвестный факт не связан с артобстрелом русских частей на севере Франции, но вполне вписывается в канву произошедшей трагедии. 4 марта (19 февраля) 1917 года прусский военный министр Герман фон Штейн в ходе выступления в рейхстаге сообщил, что «тысячи немецких военнопленных были обнаружены работающими вблизи фронта на линии огня наших орудий»[904]. Справедливости ради, этот шаг был ответным, а немцы столь же жестоко обходились с французскими военнопленными в 1916 году[905].
На новогодней открытке изображено рукопожатие солдата Русской императорской армии и пуалю. Пожалуй, художник не мог даже представить, чем обернется наступивший 1917 год
Нельзя не упомянуть и о разыгравшейся в августе 1917 года на Западном фронте Ля-Куртинской трагедии — подавлении восстания 1-й Особой дивизии Русского экспедиционного корпуса. Дисциплина в ее частях, как и в остальной армии на Русском фронте, неуклонно падала. Офицеры и нижние чины все громче требовали возвращения домой. Обострились трения между самими бригадами, дело доходило до драк, арестов и едва ли не перестрелок. Часть русских войск во Франции разместили в военном лагере Ля-Куртин департамента Крез с надзором за ними двух полков пуалю. Это привело лишь к росту анархии среди изолированных солдат. Когда для военного представителя Верховного командования при Главной квартире французских армий генерала М. И. Занкевича стала очевидна бесполезность мер внушения и даже попыток блокады лагеря, мятеж был подавлен русскими же частями при поддержке артиллерии. По приказу командующего 2-й Особой артиллерийской бригадой генерал-майора М. А. Беляева, «на всем протяжении кроме деревни Ля-Куртин… следует отдельных людей и небольшие группы задерживать, а по большим массам, хотя бы и безоружным, открывать огонь»[906]. Было ранено сорок четыре ля-куртинца, а еще десяти не суждено вернуться домой.
Превышавшие не только количество расстрелов в Русской армии, но и вообще рекордные в истории Великой войны по суровости меры применялись итальянским командованием. Только по официальным данным начиная с мая 1916 года состоялось 114 массовых расстрелов солдат королевской армии. Содержащаяся в литературе общая статистика без преувеличения ужасает: свыше 750 тысяч приведенных в исполнение смертных приговоров военнослужащим и более 330 тысяч бессудных казней[907]. Маршал Луиджи Кадорна считал их уместным и необходимым средством удержания дисциплины. Даже супруге в письме в ноябре 1916-го он внушал, что без расстрелов беспорядок распространится в войсках со скоростью молнии. Летом следующего года Кадорна рассуждал уже в обращении к правительству Паоло Борелли: «Немедленные казни, в огромных масштабах и с отказом от судебных разбирательств, были необходимы, потому что жизненно важно вырвать зло с корнем. Нам следует надеяться, что это было сделано своевременно»[908]. Он полагал, что публичный характер расстрелов благотворно скажется на боевом духе остальных фронтовиков. Порой смертные приговоры приводились в исполнение боевыми товарищами казнившихся.
Французская открытка: «Ты пришел посмотреть дикарей», — белозубо улыбается пожилому французу сенегальский стрелок, охраняющий военнопленных бошей
Если обратиться к опыту армий противников России, то в немецкой еще 29 августа 1914 года Пауль фон Гинденбург отдал приказ по 8-й армии, предписывавший пехоте отмечать свои позиции светлыми флажками или рамками, обтянутыми белой тканью. Эти знаки были призваны уберечь войска от огня собственной артиллерии[909]. Напомню, что аналогичные решения практиковались и в Русской армии.
Интересные вести с полей сражений Карпатской операции Юго-Западного фронта сообщал в донесении № 219 от 11 (24) апреля 1915 года генерал-квартирмейстер штаба армий фронта, тогда еще полковник Дитерихс исполняющему делами генерала для делопроизводства и поручений управления генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего полковнику В. Е. Скалону. Накануне ночью австрийские войска «густыми массами» шли на позиции 34-й пехотной дивизии и 4-й стрелковой бригады — буквально на убой, неся огромные потери. Разгадка такого безрассудства была якобы проста: «[По] показанию пленных, сзади австрийцев подгоняют идти в атаку германцы»[910].
О том, как последнее наступление кайзеровской армии в 1918 году разбилось о винные и продовольственные склады, я уже упоминал ранее. Командующий 3-й армией генерал-полковник Карл фон Эйнем именовал свои войска не иначе как бандой воров. Он же в конце июня предлагал создать при каждом немецком батальоне специальные взводы, дабы те пресекали «произвольное обзаведение трофеями» — проще говоря, грабежи[911]. Однако даже эта мера уже не спасла бы ни дисциплину в немецкой армии, ни ее саму от поражения в войне.
Огонь по своим: опыт Великой и других войн
Сперечисленными в главе суровыми приказами на руках было бы проще всего обвинить генералов Русской армии в кровожадности, стремлении уничтожить побольше собственных солдат и тому подобных смертных грехах. Для понимания же данной проблемы необходимо учитывать несколько нюансов.
Прежде всего на риск быть убитым в спину ради шанса сдаться в плен шли главным образом ополченцы 2-го разряда. Далее — да, поощряющих огонь по своим приказов армейского и даже фронтового уровней хватало. Однако они, начиная с 1914 года, являлись следствием инициативы на позициях. Более того, отнюдь не все командиры решались срезать перебежчиков пулеметными очередями, а тем более палить по ним из пушек. Неспроста командование наверху не приветствовало таких проявлений «гуманизма». Еще бы, ведь отказ открывать огонь по изменникам — это нарушение сразу ряда приказаний, уже известных читателям. Не поддерживать самозародившуюся в действующей армии высшую меру пресечения генералитет тоже не мог, так как это было бы равносильно поощрению сдачи войск в плен. Много хуже другое: в штабах расстрелы вслед могли поддерживать, расстрелами вслед могли просить не злоупотреблять, но в целом их воспринимали как неизбежное зло, как безальтернативную меру. Никакого анализа существовавшей проблемы, хотя бы на уровне сбора статистики, никто не проводил, и подобных исследований не инициировал.