[952]. Преступников обездвиживали вне досягаемости неприятельского огня, зато легко могли приковать на солнцепеке. Если проштрафившегося донимали вши, то ему оказывалось сложно даже почесаться. Не обходилось и без злоупотреблений: иногда томми практически вздыбливали на столбе, так что они едва касались подошвами поверхности земли. Неспроста Военное министерство в 1917 году смягчило ряд положений касаемо полевого наказания № 1. Отныне солдат должен был твердо стоять на обеих ногах, зазор между ступнями не превышал 12 дюймов (30,48 сантиметров), и сохранялась возможность движения ногами в любую сторону минимум на 3 дюйма (7,62 сантиметров). Путы не должны были затруднять дыхания. Руки оставались за спиной либо по швам, но с обязательным зазором не менее 6 дюймов (15,24 сантиметров) между ними и неподвижным объектом. Наконец, для наказания следовало подбирать ремни, веревки и цепи достаточной ширины, чтобы они не врезались в тело и не травмировали бойца[953].
На рисунке схематически изображено полевое наказание № 1 в его обычном виде: привязывании проштрафившегося томми к колесу
Эту полумеру, несомненно, приветствовали в войсках, но общество она не удовлетворила. Видный британский пацифист, председатель Антимобилизационного комитета Клиффорд Аллен восклицал в ноябре 1919 года, год спустя после окончания войны: «Мы гордимся тем, что пошатнули могущество военной власти. Мы стали свидетелями ее зверств… Людей распинали на пушечных колесах для разрушения человеческого духа!» Ему вторил другой оратор: «Вы одержали большую победу… Но немало работы еще предстоит сделать. Войной войны не закончить. Сатане не изгнать Сатану…»[954].
Сложно сказать сходу, что имелось в виду. Возможно, бичевание индийцев, подданных британской короны и ветеранов Великой войны, на которых, однако, не распространялась отмена телесных наказаний?
Артур Оливер Вильерс Рассел, 2-й барон Эмптхилл, с высоты опыта губернатора Мадраса и вице-короля Индии говаривал: «Индиец, как ребенок или собачонка, не понимает отложенного наказания»[955]. Оно должно было быть незамедлительным и неотвратимым. Крупный специалист по ирригации, тезка британского посла в России инженер Джордж Бьюкенен застал Первую мировую войну в Месопотамии и позднее вспоминал отвлекшие его от обеда оглушительные крики. Ему объяснили, что просто-напросто по соседству кого-то бьют. Привычные к таким экзекуциям офицеры хвастались перед Бьюкененом, что могут по воплям определить, кому задают порку — арабу, персу или индийцу.
Кожу со спины спускали не только рабочим, но и воинам-сипаям. Командующий Индийским экспедиционным корпусом А генерал-майор Джеймс Уилкокс еще в 1914 году дозволил пороть их за посягательство на добродетели европейских женщин. Сказано — сделано: в декабре того же года кавалерист Хазура Сингх получил 20 ударов плетью за попытку то ли приударить за француженкой, то ли просто познакомиться с ней. Впоследствии Уилкокс утверждал в мемуарах, что сделал все возможное, дабы ограничить телесные наказания для сипаев. Конечно, ему не хотелось компрометации в глазах союзников по Антанте. По факту, только в ноябре 1917 года главнокомандующий Индийской Северной армией генерал-адъютант Артур Баррет рекомендовал заменить розги и плети конфискацией заработной платы провинившихся индийцев. Этот шаг был призван заодно стравить копившееся в колониальных войсках раздражение, неоднократно грозившее срывом клапанов. Когда очередного индийца после ночи с французской женщиной приговорили к порке, он заявил, что предпочтет этому унижению любую кару. Весть быстро разлетелась, и рисалдар-майор[956] объявил, что лагерь взорвется, если розги коснутся спины его бойца. Еще один гуркх не вынес позорной экзекуции и после нее застрелился[957]. Телесные наказания для индийцев были упразднены только в 1920 году.
Следует отметить, что англичане вряд ли смущали французов своим обхождением с колониальными войсками. Военные Третьей республики ровно так же заковывали в кандалы завербованных китайцев-рабочих[958]. Практиковались во французских колониях и телесные наказания — например, в Камеруне они были отменены 27 (14) апреля 1917 года.
В австро-венгерской армии провинившихся солдат могли ждать и кандалы, и розги. Один из них, словак Густав Сенчек, вспоминал, как весной 1915 года почти полсотни голодных пехотинцев взялись варить найденные в покинутой жителями польской деревне овощи. Столб дыма от костра выдал их расположение русской артиллерии, и с неба заухали снаряды. Вместо обеда солдаты разбежались по округе от обстрела и взбешенных австрийских офицеров. Каждого из отловленных, а попались все, ждали 25 палок по заду. Рассказчик насмотрелся на экзекуцию однополчан и взбунтовался. Наказание было остановлено, «виноватого» в этом взяли под арест, зато большая часть провинившихся фронтовиков избежала порки. Сидя под замком, Сенчек рассуждал: «Одна мысль гнала другую: “Люби ближнего своего, как самого себя”, “Геройски умирайте за короля!” Да, но когда ты страшно голоден и начинаешь сам заботиться о себе, то получаешь двадцать пять палочных ударов по голому телу»[959].
Экзекуция русского солдата в германском плену, одна из наиболее выразительных фотографий времен Великой войны
В Германии с рукоприкладством и неуставщиной боролись еще за доброе десятилетие до начала Великой войны. В 1903 году за скверное обращение с рядовым составом под суд угодили 773 представителя офицерской касты, в 1904-м — еще 609 человек[960]. Однако кайзеровская армия была не чужда и англо-французской тенденции в отношении восточных соратников. В июне 1917 года в германское посольство в Стамбуле обратились трое алжирцев — из тех, что откликнулись на призыв султана присоединиться к джихаду на стороне Центральных держав. Просители жаловались на недостаточную заботу по отношению к ним и невыдачу заработной платы. Ответом им стали 15 ударов палками по ступням и столько же — по спине[961].
«Кирпич не даст сдачи»
Телесные наказания и рукоприкладство были постыдным исподом истории Русской императорской (до 1917 года) армии. Это следует признать, не закрывая глаза на факты, но и не впадая в обличительный пафос.
«Кирпич не даст сдачи» — истина, известная всем, кто еще в эпоху VHS засматривал до дыр кассету с фильмом «Кровавый спорт» с Жан-Клодом ван Даммом и Боло Йеном. В Русской армии многолетняя опора офицерского корпуса, те самые «кирпичи» в основе дисциплины и выучки солдат, — унтер-офицеры, — охотно пользовались зуботычиной. Свинцовыми ливнями, непрекращающимися с августа 1914 года, был выбит самый опытный слой не только кадрового офицерства, но и унтер-офицерства. Для прапорщиков и унтеров военного времени оплеухи тем более считались, да и были тем самым делом, к которому проще всего перейти от слов. «Все начальство за маловажные поступки морду бьет, вот же наша какая жизнь — хуже собак…»; «У нас в учебном батальоне очень бьют. Батальонный командир бьет по бокам, помощник батальонного бьет по морде, а ротный бьет по шее, а взводный бьет прямо прикладом по груди…» — писали солдаты родным в письмах, перехваченных военной цензурой[962].
По следам первых дезертиров из залитой кровью земли проросли давным-давно упраздненные в Русской армии розги. Они показались армейской верхушке идеальным ответом на вопрос: как наказать провинившегося солдата тотчас же, без военно-судебной волокиты, да чтобы он запомнил надолго и дальше службу мог нести? Эта палка, как и любая другая, была о двух концах. Позднее на сей счет выходили разъяснения и увещевания. Особо лютовавшим офицерам случалось расплачиваться за перегибы по закону. Другим увлечение поркой и мордобитием стоило жизни без суда и следствия. Но у куда большей части рядового состава обида, злость, непролитые слезы копились за пазухой гимнастерок, медленно превращаясь в камень. Он дождался своего часа и был пущен в ход в 1917 году, а новая власть оказалась способна лишь агитировать «за все хорошее против всего плохого».
Свист розог и звон кандалов раздавались и на других фронтах Первой мировой. Телесные наказания были официально отменены в армиях всех держав — участниц войны, хотя процветали в колониальных и национальных частях. Отнюдь не светлая память об этом переживет десятилетия, подтачивая устои пережившей Великую войну Британской империи. Впрочем, ее ли одной? В современной эстонской литературе порка объясняется низким уровнем образования русских солдат и офицеров по сравнению с уроженцами Эстляндской губернии[963]. Эта формулировка абсурдна, хотя в снижении мотивации выпоротых солдат-эстонцев и росте их неприязни к России сомневаться не приходится.
В годы Гражданской войны порка шомполами была обычным делом для белой Сибири. Неоднократные приказы, воспрещающие телесные наказания и рукоприкладство, попросту не работали. «Бьют хуже, чем при царе. Бьют, да приговаривают: “приказ приказом, морда мордой, а Колчак Колчаком”», — встревоженно сообщал священнослужитель Борис Серебряков в письме колчаковскому военнополитическому руководству в октябре 1919 года[964]. В Красной армии, несмотря на последовательную борьбу с этими «пережитками прошлого», они тоже прижились на долгие годы. В преддверии Великой Отечественной отмечалось множество примеров чересчур вольного толкования положений Дисциплинарного устава, утвержденного наркомом обороны Маршалом