«Антон Тихонов Пальшин (он же Антонина Тихоновна Пальшина) за проявленные в сентябрьских боях подвиги и храбрость»[1017]. Вместе с наградой Пальшиной были присвоены чин ефрейтора и должность командира отделения.
Во время Брусиловского наступления 1916 года Пальшина вновь оказалась на острие атаки. Командир взвода встал в траншее во весь рост и был ранен. Вспомнив навыки сестры милосердия, Антонина перевязала его и, не мешкая, сама возглавила солдат. Взяв штурмом две линии неприятельских траншей, русские продолжили теснить неприятеля. В жестоком бою ефрейтор Пальшина была тяжело ранена. За проявленную отвагу она получила Георгиевский крест 3-й степени и еще одну медаль. Награды вручал лично Брусилов, заодно сообщивший девушке о ее производстве в чин младшего унтер-офицера. Однако героиня надолго выбыла из строя по ранению, а осенью 1917 года вернулась в родной Сарапул.
Впереди Антонину Пальшину ждала долгая и непростая жизнь: работа в большевистском подполье во время Гражданской войны, служба в Новороссийском ЧК, первое замужество, разрыв с супругом и новая семья… В годы Великой Отечественной войны она овдовела, продолжая трудиться в тылу. После гибели мужа на фронте Антонина Тихоновна подала прошение о зачислении добровольцем в ряды действующей армии, однако получила отказ. Героиня дожила до глубокой старости — ее жизненный путь завершился в 1992 году.
Еще одна женщина, Мария Захарченко-Шульц[1018], решилась отправиться на войну после известия о гибели в бою супруга, поручика лейб-гвардии Семеновского полка И. С. Михно. Рассчитывая служить в 3-м гусарском Елисаветградском Ея Императорского Высочества великой княжны Ольги Николаевны полку, вдова понимала, что официально едва ли будет зачислена в ряды действующей армии. Невозможное сделало возможным обращение лично к шефу полка, великой княжне Ольге Николаевне и ее царственной матери. Весной 1915 года «вольноопределяющийся Андрей Михно» оказался на передовой, пополнив состав 5-го эскадрона елисаветградцев. Утонченная «смолянка» ездила верхом вполне сносно, но совершенно не владела оружием и, конечно, изрядно смущала других гусар. «Командир полка и не прочь был бы избавиться от такого добровольца, но ему подтвердили, что все сделано по личному желанию Государя Императора. Пришлось примириться со свершившимся фактом», — вспоминал однополчанин Захарченко прапорщик Б. Н. Архипов[1019].
Со своей стороны воинственная дама не давала поводов усомниться в себе. Она самостоятельно ухаживала за скакуном, пока ей не назначили вестового, участвовала в дозорах и разъездах наряду с остальными кавалеристами. При себе неизменно — пара револьверов и порция яда на случай попадания в плен. Гусар «Андрей Михно» дерзко устраивала променад под вражеским обстрелом и всегда рвалась в дело. За спасение жизни раненого офицера 3-го драгунского Новороссийского Ея Императорского Высочества великой княгини Елены Владимировны полка она удостоилась Георгиевского креста 4-й степени и повышения до унтер-офицера. В другой раз Мария вынесла из-под огня нижнего чина с пулей в брюшине, невзирая на собственное ранение в руку. «Георгия» 3-й степени ей принес успешный захват неприятельского аванпоста, проводником до которого выступила Захарченко. Ее порывистость не всегда заканчивались добром: одна из рискованных вылазок к окопам противника стоила жизни спутнику кавалерист-девицы. Солдаты роптали: «Шалая баба лезет вперед без всякого толка, а отставать от нее как-то неловко». В то же время воительница с ходу громила неприятельские сторожевые посты, в 1916 году она взяла болгарского пехотинца в плен, попросту накричав на него… Энергичная женщина, не терпевшая покоя и безделья, буквально жаждавшая опасности, зажигавшая отвагой и видавших виды фронтовиков, сметливая и остававшаяся женственной даже в кромешном аду боя, — такой портрет Марии Захарченко рисовали ее современники в мемуарах[1020].
Она не приняла ни Февральской, ни Октябрьской революций. В конце 1917 года Захарченко оставила полк и вернулась домой, в Пензенскую губернию. Сперва женщина-ветеран, разгневанная творимым большевиками опустошением помещичьих владений, вознамерилась платить им той же монетой. Она сколотила из молодежи отряд, промышлявший нападениями на приспешников советской власти и поджогами, затем отбыла на Дон и вступила в Добровольческую армию. Гражданская война, новые лишения и ранения, бешеные отвага в бою и жестокость к противникам. Эвакуация в Галлиполи в 1920 году. Париж… Эмигрантский период биографии этой незаурядной женщины оказался, к сожалению, куда известнее отличий на фронтах Великой войны. Работая на главу Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) генерала А. П. Кутепова, она посвятила себя террору. Мария вступила в боевую организацию, по-прежнему видя себя лишь в борьбе с большевиками. Участие нелегально прибывшей в СССР Захарченко в неудачном поджоге общежития ОГПУ в Москве в ночь с 3 на 4 июня 1927 года стало для нее роковым. Скрыться и сбежать за кордон боевикам не удалось. Около двух недель спустя они угодили в облаву на станции Дретунь недалеко от Полоцка. Захарченко была убита в перестрелке или покончила с собой — версии на сей счет разнятся.
Нельзя не вспомнить и об организаторе первого в истории Русской армии женского батальона. Строго говоря, еще в 1787 году светлейший князь Г. А. Потемкин-Таврический сформировал роту из ста жен и дочерей почтенных греческих семейств Балаклавы, приурочив это к приезду в Крым императрицы Екатерины II и австрийского императора Иосифа II. «Амазонки» произвели впечатление на высокого гостя: «Он подъехал к командиру роты, г-же Сарандовой, и поцеловал ее в губы, что произвело волнение в роте. Но командир успокоила своих подчиненных словами: “Смирно! Чего испугались? Ведь вы видите, что император не отнял у меня губ и не оставил мне своих”»[1021]. Но греческая женская рота была парадной и просуществовала недолго.
В начале XX века же, не снискав счастья в личной жизни, новгородская крестьянка Мария Бочкарева решила отправиться на фронт Великой войны. Ее соглашались допустить на передовую только санитаркой, и в итоге солдатскую службу Марии высочайше разрешил Николай II. Невзирая на подначки однополчан, она воевала храбро и умело, заслужив 2 Георгиевских креста, 3 медали и чин старшего унтер-офицера. О женщине-воине в Петрограде шли толки.
Мария Бочкарева
После падения самодержавия в России в 1917 году Керенский предложил Бочкаревой создать особую воинскую часть, состоящую только из женщин. Туда принимали исключительно доброволиц. 23 июня (6 июля) батальон из 300 военнослужащих отправился на передовую. Интересно, что ударницы отнюдь не были поголовно в восторге от случившейся Февральской революции. Свидетельством тому может служить хотя бы наблюдение унтер-офицера 4-го взвода 2-й роты Марии Бочарниковой на Первом женском военном съезде в столице — обширное, но столь показательное, что удержаться от его цитирования целиком весьма сложно: «Наутро, получив винтовки, мы выстроились на дворе. Под звуки бравурного марша нас вывели из ворот и, когда мы обогнули здание, нас ввели в громадный зал и поставили в две шеренги по обе стороны. Раздалась команда командира батальона: “Для встречи справа и слева слу-шай!.. На кра-ул!” Винтовки вздрогнули, и мы замерли, устремив взор на входную дверь. В ней показалась поддерживаемая двумя дамами под руки “бабушка русской революции” — Брешко-Брешковская. Ей помогли встать на стулья; дама ее поддерживала. Сгорбленная, седая, с трясущейся головой, она обратилась к нам тихим старческим голосом:
— Здравствуйте, внучки! Здравствуйте, правнучки!..
— Здравствуйте, бабушка! — хором ответили мы, как было приказано.
— И мы в свое время боролись не только словами, но и с оружием в руках…
Не помню дальше содержания ее речи.
Вслед за ней выступала председательница Дамского комитета Милисон, нарисовавшая картину, с каким рвением доброволицы принялись за изучение военных наук, и третьей говорила дама, багровая от волнения, заявившая прерывающимся голосом, что она взволнована от счастья видеть перед собой борца за свободу Екатерину Брешко-Брешковскую.
После официальной части нас вывели.
— Эх, бабушка, бабушка! — качая головой и сокрушенно вздыхая, проговорила Л., убежденная монархистка. — Милая, славная ты старушка, жаль мне тебя! Но с какой бы радостью я всех твоих товарищей перевешала на первой осине за то, что они даровали “великую, бескровную”!..»[1022].
Невзирая ни на что, 1-й Петроградский женский батальон отправился на войну, продолжаемую новой властью. Успехи необычного подразделения были высоко оценены начальством: «Отряд Бочкаревой вел себя в бою геройски, все время в передовой линии, неся службу наравне с солдатами. При атаке немцев, по своему почину, бросился, как один, в контратаку; подносили патроны, ходили в секреты, а некоторые в разведку; своей работой команда смерти подавала пример храбрости, мужества и спокойствия, поднимала дух солдат и доказала, что каждая из этих женщин-героев достойна звания воина русской революционной армии»[1023].
Поскольку многие доброволицы, вступившие в батальон летом 1917-го, не то что не имели за плечами боевого опыта, но и не умели обращаться с оружием, они были направлены в военный лагерь близ станции Левашово под Питером. 5 (18) августа там начались занятия по военной подготовке. Женщины не чаяли, что им суждено будет оказаться чуть ли не последним резервом Временного правительства в условиях большевистского восстания. Личный состав ожидал отправки на Румынский фронт, когда 24 октября (6 ноября) в Левашово раздался звонок начальника штаба Петроградского военного округа генерал-майора Я. Г. Багратуни. Он предназначался командиру батальона. Ударницам было приказано грузиться в вагоны и следовать в Петроград, для… участия в параде на Дворцовой площади. Одна из рот даже успела провести репетицию шествия в строю. Времени оставалось в обрез, ударницы спешили привести себя в порядок.