«Чистились, мылись и писали прощальные письма домой», — вспоминала Бочарникова[1024]. Они отправились в город в приподнятом настроении, с песнями. И по прибытии в Петроград парад вправду состоялся, с оркестром и Керенским, лично встречавшим женщин-военнослужащих. «Но что это?— недоумевала та же Мария Бочарникова. — 1-я рота направилась прямо на вокзал, а нашу — правым плечом заводят обратно на площадь. Мы видим, как весь батальон, пройдя церемониальным маршем, также вслед за 1-й ротой уходит на вокзал…»[1025]. Все объяснялось очень просто: узнав о подлинной цели вызова батальона в столицу — защите Зимнего дворца, его командир штабс-капитан А. В. Лосков отказался подставлять подчиненных под пули здесь, в тылу. Петроград не покинула лишь 2-я полурота в составе 137 женщин, якобы для реквизиции бензина на заводе «Людвиг Нобель». Даже теперь подразделение использовалось втемную.
Вечером 25 октября (7 ноября) доброволицам вверили оборону 1-го этажа Зимнего. Версии об их роли и участи в дальнейших событиях расходятся. Согласно одной точке зрения, полчаса спустя после начала перестрелки ударницы принялись складывать оружие и покидать Зимний дворец. Никаких препятствий ни с одной из сторон им будто бы не чинилось[1026]. По другой версии, именно обстрел не позволил женщинам уйти из дворца. Третья изображает ударниц стойкими воинами, находившимися на баррикадах до последнего, плечом к плечу с юнкерами. Во всяком случае, унтер-офицер М. Бочарникова вспоминала: «В 11 часов опять начала бить артиллерия. У юнкеров были раненые, у нас одна убита… Отступления не было, мы были окружены»[1027].
Достоверно известно, что в ходе борьбы за Зимний дворец погибла одна ударница. Профессор В. И. Старцев, автор сенсационно новаторской для советской историографии книги об октябрьских событиях 1917 года, почему-то изначально оценил численность 2-й полуроты 1-го Петроградского женского батальона в 136 человек[1028]. Антибольшевистская печать по горячим следам принялась смаковать мнимые сцены массового изнасилования доброволиц и расправ над ними. Сегодня с высокой долей уверенности можно сказать, что сразу же по захвату Зимнего дворца ничего подобного не происходило[1029]. Однако ничто не гарантировало им защиты от посягательств после… Из Петрограда арестованные защитницы Временного правительства отправились обратно в Левашово. Наведывавшаяся туда комиссия Петроградской городской думы констатировала факт изнасилования минимум трех женщин. «Член комиссии — д[окто]р Мандельбаум сухо засвидетельствовал, что из окон Зимнего дворца не было выброшено ни одной женщины, что изнасилованы были трое и что самоубийством покончила одна», — отмечал летописец Октябрьской революции Джон Рид[1030].
Восхитившая стойкостью своих подопечных генерала Деникина, будущего руководителя Вооруженных Сил Юга России, Бочкарева удостоилась производства в офицеры, но после прихода большевиков к власти оказалась в тюрьме. Сумев выйти на свободу, она под видом сестры милосердия пересекла Россию и отплыла в США. Там русскую героиню принимал в Белом доме президент Вудро Вильсон, а позднее в Лондоне — король Георг V. Бочкарева вернулась в Россию с силами британской интервенции, в 1919 году добралась до колчаковской Сибири, но вскоре была арестована. Рассчитывать на помилование от советской власти ей не приходилось, однако точных сведений о том, была ли Мария Бочкарева расстреляна, нет.
Женщины воевали на Русском фронте Великой войны красным крестом и мечом, а для армейского духовенства крест и был оружием. Военные священники в полках русской армии появились в царствование Алексея Михайловича. Уже в годы Северной войны в непосредственном подчинении главнокомандующего в армии находились обер-полевые священники, а на флоте — обер-иеромонахи. Вершиной же истории армейского духовенства Русской императорской армии, его ακμή[1031], стала Первая мировая война.
К ее началу каждый пехотный (стрелковый) и кавалерийский полки имели своего священника, которому вменялось религиозное воспитание воинов, проведение церковных служб, а в военное время — благословление их перед боем на ратные подвиги в защиту Веры, Царя и Отечества. Во время боя священник должен был находиться в местах оказания первой помощи, ухаживать за ранеными, перевязывать их и облегчать физические страдания. Дополнительно на полковых священников возлагались обязанности по организации погребения погибших, их отпевание, извещение родственников о гибели родных и близких, а также поддержание порядка в местах воинских захоронений. Воинские священники также состояли в штатах некоторых штабов и учреждений военного ведомства. При некоторых полках и военных заведениях существовали полковые церкви. В помощь полковому священнику назначался помощник без сана из нижних чинов.
Сухие цифры свидетельствуют: с момента учреждения ордена Св. Георгия по 1914 год им было награждено четверо священников, тогда как за время Великой войны — 14, а кроме того: 227 золотых наперсных крестов на георгиевской ленте, 85 орденов Св. Владимира 3-й степени с мечами, 203 «Владимира» 4-й степени с мечами, 304 ордена Св. Анны 2-й степени с мечами, 239 3-й степени… Протопресвитер Русской армии и флота Г. И. Шавельский не случайно писал в ноябре 1914-го: «Очень утешен я и работою священников на войне. Смело скажу: никогда еще духовенство на войне так не работало, как теперь. Потери в его составе огромные. Кто-нибудь обвинит меня за них…»[1032].
С первых дней Великой войны полковые батюшки пребывали со своей паствой на передовой, появляясь перед атаками на простреливаемых позициях, благословляя войска, напутствуя ободряющим евангельским словом и поведением, достойным сана. Но этим их служение не ограничивалось: многие священники проводили в солдатской среде большую работу, организовывали стирку белья, ходатайствовали о нуждах нижних чинов перед командирами полков. Седовласые иереи в рясах, а порой и в солдатской униформе никого не удивляли, равно как и капелланы в войсках Германской и Австро-Венгерской империй. Известен пример спасения полковым батюшкой не только душ, но и жизней солдат. В ходе ВосточноПрусской операции 1914 года отец Андрей Пашин разгадал ошибку командира 119-го пехотного Коломенского полка полковника Б. В. Протопопова, когда тот повел солдат буквально на расстрел или пленение — третьего варианта развития событий не было дано. Прислушавшись к пастырю, командир коломенцев изменил направление следования полка, что позволило спасти часть. Священник Андрей Пашин же впоследствии был удостоен награды — наперсного креста на Георгиевской ленте[1033].
Мало того, подчас они не только поднимались в атаку вместе с фронтовиками, но и возглавляли их. Один из наиболее ярких тому примеров явил 1 (14) марта 1915 года на Юго-Западном фронте протоиерей 7-го Финляндского стрелкового полка отец Сергий Соколовский. Согласно изложенной протопресвитером Русской армии и флота Г. И. Шавельским версии событий финляндцы оказались в тактическом тупике. Заслонявшее неприятельскую позицию заграждение из колючей проволоки никак не удавалось прорвать, несколько попыток увенчались лишь кровавыми потерями. Наконец, священник вознамерился завершить начатое.
«— Ваше ли это дело, батюшка? — ответил ему командир полка.
— Оставим, г. полковник, этот вопрос, — возразил о. Сергий. — Полк должен уничтожить заграждения… Почему же я не могу сделать это? Это же не убийство.
Командир полка дал разрешение. О. Сергий отправился в одну из рот. Вызвалось несколько десятков человек. Он облек их в белые саваны, — дело было зимой, — и, двинувшись под покровом ночи, разрушил заграждения. Георгиевская Дума присудила ему за это орден Георгия 4-й степени»[1034].
Эта история звучит былинно. Каким именно образом финляндские стрелки во главе с батюшкой сладили с колючей изгородью, не уточняется. Скорее всего, проволока была разрезана ножницами, хотя русские окопники явно неспроста интересовались у английских делегатов-участников межсоюзнической конференции в Петрограде в январе 1917 года, посетивших передний край войны, доводилось ли томми на Западном фронте рвать колючую проволоку голыми руками[1035]. По формулировке приказа отца Сергия Соколовского официально наградили орденом «за выдающееся геройское исполнение им пастырских обязанностей»[1036].
Генералу Свечину протоиерей Соколовский запомнился пастырем кипучей энергии и неуемной склонности к интригам, постоянно норовившим взять бразды командования полком в свои руки: «На мой вопрос, на каком основании он вмешивается, Соколовский разъяснил, что он благочинный, следовательно должен чинить благо подведомственным ему священнослужителям…»[1037]. Интересна судьба этого незаурядного человека. В 1916 году отец Сергий стал благочинным всех церквей Русского экспедиционного корпуса. Он продолжил служение на Западном фронте священником 6-го пехотного полка, вновь шагал в атаки, а в декабре 1916-го был ранен и лишился руки. Французское командование почтило храброго священнослужителя орденом Почетного легиона. После комиссования в 1919 году Соколовскому из фонда взаимопомощи бывшего правительства адмирала Колчака ежемесячно выплачивались 800 франков пенсии. В эмиграции отец Сергий ругался с рядом других представителей православного духовенства. Обиженный недостаточным вниманием к себе со стороны митрополита Евлогия (Георгиевского), священник-ветеран направил письмо в Святейший Синод в СССР. В дальнейшем отец Сергий именовал себя уполномоченным Синода, претендуя на главенство в Русской православной церкви во Франции. Уже будучи «обновленцем», он стремился объединить всех граждан СССР в республике «для защиты свободы их вероисповеданий». Соколовский сотрудничал с просоветскими организациями Русского Зарубежья и рассчитывал заполучить Свято-Александро-Невский кафедральный собор. Наконец, незадолго до смерти в 1934 году, этот харизматичный иерей принял католичество