На Западном фронте броневики раньше всех появились в Бельгии, первой оказавшейся под ударом молота Первой мировой. Богиня войны Минерва облеклась в латы, а следом — и автомобили с ее профилем на эмблеме. Находчивый офицер бельгийского Генерального штаба Шарль Анкар и несколько его друзей решили сделать выезды на передовую более безопасными. Они не могли повлиять на плотность вражеского огня, поэтому попросту обшили автомобиль «Минерва» лейтенанта Анкара примитивной броней и оборудовали 8-мм пулеметом Гочкиса. Бесклапанный двигатель позволял машине набирать скорость по еще целым шоссе до 90 километров в час. Она участвовала в налетах на германские войска, хотя успех и не всегда сопутствовал им. Наконец однажды первая «Минерва» угодила в ловушку и была разбита. Но главное не это: инициативу бельгийцев заметило командование.
Бельгийский военный атташе в Париже майор Огюст Коллон шагнул много дальше, организовав полноценный дивизион бронированных автомобилей. «Пежо» и «Минервы», вооруженные 37-мм пушками и пулеметами, доходили по боевой массе до 4 тонн. Экипаж каждого броневика включал в себя командира, стрелка и водителя с помощником. Корпус располагал собственной технической службой для ремонта машин и самокатными частями — кстати, изначально фабрика «Минерва» выпускала именно велосипеды. Коллон видел свое детище элитным подразделением. Униформу для экипажей броневиков заказывали у парижских кутюрье, а при наборе в ряды дивизиона предпочтение отдавалось аристократии. Впрочем, личный состав отличался не потомками древних родов. Наряду с ними воевали такие харизматические люди, как Герд — известный борец, выступавший под псевдонимом «Констан ле Марен». Его боевой клич: «Мы отрежем им головы!» затем будет подхвачен даже на Русском фронте[1058]. До весны 1915 года продолжались тренировки в Булони, за ними последовала Фландрия. Но там, на изрытых снарядами и отравленных газом полях, Бельгийскому броневому автодивизиону оставалось лишь… чахнуть от безделья. От «Минерв» в реалиях окопной войны не было толку! Но простаивание боеспособного подразделения в тылу сочли явным расточительством. Летом 1915 года король Бельгии, по сути, подарил необычную моторизованную часть Николаю II.
Создатель майор Коллон, мягко говоря, не горел желанием ехать в Россию: он требовал то отдельного от остальных трансфера, то генеральского чина. В итоге Бельгийский броневой автодивизион отправился в действующую армию только весной 1916 года и уже под началом нового командира. Во время своей северной одиссеи бельгийцы служили на совесть, но без огонька. Представитель бельгийской армии при Ставке генерал Риккель, конечно, докладывал в Военное министерство о массовом героизме и 141 боевой награде, но броневики один за другим приходили в негодность, а в экипажах падала дисциплина и росла кривая венерических заболеваний[1059]. Главная причина была все той же, что и во Фландрии: простои. Русский фронт по сравнению с Западным был заметно маневреннее, но и без позиционных тупиков колесным машинам требовались если не шоссе, то укатанные грунтовые дороги. Снегопад и весенняя распутица делали непроходимыми и их, выручали лишь цепи на колесах. Парадокс: автомобили с десятками лошадиных сил под капотом зачастую приходилось доставлять на передовую вьючным транспортом. Тем самым не только экономился моторесурс, но и шум моторов не выдавал броневиков неприятелю. В ходе Брусиловского наступления 1916 года бронеавтомобили показали себя с лучшей стороны, но даже тогда обычным делом были такие ситуации: «Еще днем начальник 101-й дивизии потребовал в лес Воляник бронеавтомобильный взвод, но командир взвода, под предлогом тяжелой грязной дороги и слабых мостов, уклонился исполнить это приказание… Если бы броневики при атаке рощи подъехали вплотную к окопам противника, то фланговым огнем они могли бы оказать большое содействие штурму»[1060]. Поручик Халилбеков более чем наглядно продемонстрировал это.
«Под сильным и действительным огнем»
А кто стал первыми кавалерами ордена Св. Георгия и Георгиевского креста в Великую войну?
Вопрос об имени и чине первого офицера, награжденного Военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия, впервые оказался поднят в эмиграции уже в 1970-х годах. Полковник М. К. Бугураев на страницах «Военной были» называл таковым командира 2-й Донской казачьей батареи полковника М. К. Рыковского: 16 (29) августа 1914 года в бою у деревни Янчин, пока 10-я кавалерийская дивизия форсировала переправу, его батарея вышла на позицию, подавила артиллерию противника и не давала вражеской пехоте контратаковать[1061]. На следующий день отличилась 3-я Донская казачья батарея полковника М. В. Лекарева, 18 (31) августа — 6-й Донской казачий артиллерийский дивизион полковника И. П. Астахова и 13-я Донская казачья батарея, в которой служил подъесаул А. Ф. Грузинов, а 20 августа (2 сентября) — хорунжий 1-го Донского казачьего полка С. В. Болдырев, в ходе разведки в глубоком немецком тылу у Алленштайна вместе с еще двадцатью казаками добывший важные сведения и без потерь доставивший их в штаб.
«Надеюсь, что М. Бугураев не посетует на меня за уточнения и исправления приводимых им данных, — откликался поручик В. И. Бастунов. — Полковник Рыковский был, в порядке награждения этим орденом храбрых, не первым, а 219-м». Хорунжий Болдырев удостоился ордена Св. Георгия 4-й степени гораздо раньше, еще в октябре 1914 года, но и он не был первым офицером-кавалером Великой войны даже в составе Донского казачьего войска. Командующий 5-й Донской казачьей дивизией генерал-майор Г. М. Ванновский оказался награжден орденом Св. Георгия 4-й степени согласно Высочайшему приказу еще от 25 сентября (8 октября), а 7 (20) октября 1914-го достойным такой же награды был назван начальник 12-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант А. М. Каледин — в будущем главный герой Брусиловского прорыва. 13 (26) октября же Высочайшим приказом были утверждены представление Георгиевской Думы от 23 августа (5 сентября) и награждение приказом войскам 1-й армии № 72 от 30 августа (12 сентября) есаула 1-го Донского казачьего полка И. А. Платонова; год спустя он будет смертельно ранен[1062]. Генерал и хорунжий, есаул и полковник в едином первенстве… Хотя тогда, в Первую мировую, на сей счет имелось еще одно мнение, причем достаточно веское. «После доклада Барка принял Костю, вернувшегося из Осташева, и ротмистра Л[ейб]-Гв[ардии] Конного полка бар[она] Врангеля, первого Георгиевского кавалера в эту кампанию», — записал император в дневнике 10 (23) октября 1914 года[1063]. Ротмистр Врангель заслужил награду 6 (19) августа в деле под Каушеном, где его эскадрон сперва находился в резерве, а затем остался единственным. Офицер не находил себе места, в то время как его однополчане гибли под огнем неприятельской артиллерии. Когда стало известно, что немецкая батарея отступает, бросив два орудия с подбитыми передками, Врангель буквально вымолил разрешение на атаку для захвата пушек. Эскадрон атаковал разомкнутым строем, но под огнем в упор. «Однако поскольку прицел они поднять не успели, основная часть картечи пришлась в лошадей», — отмечает исследователь В. Летягин[1064]. Скакун был убит и под седлом ротмистра; вместе с другими спешившимися кавалеристами Врангель ринулся на батарею врукопашную. Ценой потерь, но орудия были взяты.
Плакат «Герой-казак Козьма Крючков», 1914–1915 годы
С персоналией первого кавалера Георгиевского креста ситуация выглядит куда яснее. Общеизвестно, что этим воином стал приказный 6-й сотни 3-го Донского казачьего полка Козьма Крючков. Его история сколь знаменита, столь и трагична — ведь образ первого Георгиевского кавалера Первой мировой стал следствием масштабной PR-кампании, создавшей в буквальном смысле «лубочного героя».
«Численность противника повышалась до 27 и даже до 32 человек, причем противник поголовно истреблялся. Чаще всего на счету Крючкова называлось 11 убитых врагов. Были и совершенно фантастические комментарии, например, как одним движением руки Крючков вырвал у врагов сразу две пики, которыми стал действовать, как обратил в бегство целый эскадрон или даже целый гусарский полк», — пишет историк С. Г. Нелипович[1065].
Сегодня мы располагаем достоверной картиной произошедших событий. 30 июля (12 августа) 1914 года четверо казаков разъезда (Василий Астахов, Михаил Иванков, Козьма Крючков и Иван Щегольков) у фольварка Александрово настигли кавалеристов 2-го эскадрона 9-го конно-егерского полка. Произошел бой при соотношении сил 3 к 1 в пользу немцев. Крючков завладел неприятельской пикой и умело защищался ею от нескольких врагов. Командир разъезда Астахов прикончил вражеского офицера, Крючков тоже убил одного из конных егерей. Иванков и Щегольков ранили по одному противнику. Серьезную помощь разъезду оказала огневая поддержка русской пехоты. Казаки действовали храбро и умело. Все они были ранены в ходе боя — тот же Крючков «получил шестнадцать колотых пикой ран в спину, плечо, предплечье, ухо, и у него разрублены палашом три пальца правой руки». Согласно именному списку потерь 9-го конно-егерского полка в его якобы чуть ли не истребленном казаками подразделении до 11 сентября (30 августа) 1914 года было убито всего двое кавалеристов — обер-лейтенант Харри Дуглас и егерь Хайнрих Фистельман[1066].
Рассказ об этой стычке долго ли, коротко ли, но достиг ушей командующего 1-й русской армией генерала Ренненкампфа. Он и наградил Крючкова Георгиевским крестом 3-й степени. Впрочем, последний и сам не лез за словом в карман, живописуя обстоятельства подвига и умножая число врагов… Однако нет никакого смысла и необходимости попрекать этим смелого казака. Его подвиг исказили до неузнаваемости другие.