[92].
Оборотной стороной коммерциализации снабжения — правда, торговли не зерном или мукой, а овощами и фруктами на путях следования частей и железнодорожных станциях, — стали случаи заболевания солдат дизентерией. Дабы снизить угрозы вспышек заболеваемости кишечными инфекциями в полевых частях, Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта приказом от 27 августа (9 сентября) 1914 года наложил на торговлю плодами и зеленью запрет. Зато Верховный начальник санитарной и эвакуационной части генерал от инфантерии, генерал-адъютант принц А. П. Ольденбургский 30 октября (12 ноября) постановил, а главный начальник снабжений Юго-Западного фронта приказом от 16 (29) ноября довел до сведения солдат список продуктов, разрешенных к приобретению у лоточников: «1. хлеб всякого рода (черный, белый, баранки, калачи и пр[очее]), 2. мясо и птицу — вареную и жареную, 3. ветчину и колбасу — вареную, 4. сало свиное, 5. яйца сырые и вареные, 6. рыбу вареную и жареную, 7. молоко кипяченое, 8. творог, 9. огурцы соленые, 10. яблоки моченые, 11. апельсины и лимоны, 12. пироги с начинкой, 13. чай в упаковке, 14. сахар колотый или пиленый, 15. соль, 16. дешевые сорта табака и папирос»[93].
Команда связи 145-го пехотного Новочеркасского полка, март 1916 года
Кроме того, приказом генерала Ренненкампфа войскам 1-й армии еще от 24 августа (6 сентября) разрешалась реквизиция имущества жителей для потребностей армии без какого-либо вознаграждения владельцев, но строго по распоряжению командиров корпусов или начальников дивизий. Впрочем, едва ли это требование соблюдалось войсками всерьез. Как вспоминал ротмистр Сумского гусарского полка В. С. Литтауэр, сразу после пересечения границы Восточной Пруссии 6 (19) августа первым населенным пунктом на их пути оказался город Мирунскен, в котором находилась сыроварня. «Для наших солдат наступили “золотые времена”. На протяжении двух, может, трех недель они ели… сосиски, ветчину, свинину, цыплят и гусей», — живописал удачу своей части ротмистр Литтауэр[94]. Офицерами действующей армии отмечались и случаи чинимого русскими войсками мародерства — в частности, в Восточной Пруссии на рубеже лета-осени 1914 года: «Через минут пятнадцать строевой отряд занял фольварк Янута. Здесь вполне проявилась низменная натура некоторых солдат. Нижние чины не на шутку устроили охоту на домашнюю птицу, и остановить их было уже трудно. На дворе имения я нашел оторванную голову петуха, а у забора лежал молодой гусь с разбитой головой. Зачем это было сделано — люди и сами не ответили б, так как в это же время пришли кухни, и значит, в еде они не нуждались»[95].
Другой офицер, Генерального штаба, полковник А. В. Черныш, вспоминал о пресыщении куриными яйцами — в этом случае домашней птице ничего не грозило: «Около полудня мы въехали на ст[анцию] Белжец, или вернее — на место, где была она, ибо мы нашли тут кучи угля, пепла и еще много громадных костров: станция и все, что ее окружало, представляло груду развалин пожарища. Кто ее сжег, нам было неизвестно. Все пожарище было покрыто группами пеших и конных, попадались и двуколки. Все жарили, пекли, варили и во всех видах ели яйца, огромные склады которых были нами захвачены здесь. Мы тоже последовали этому примеру и наелись австрийских яиц до тошноты»[96].
Полковник М. И. Пестржецкий отмечал в мемуарах, что ни интендантская служба, ни дивизионный обоз не обеспечивали его воинов продуктами питания. На марше через покинутые селения удавалось разжиться только свеклой. Сухари в солдатских сумках крошились, прели и покрывались плесенью. Есть их было попросту опасно для здоровья. Те же австрийские деревни и веси, где еще оставались жители, не сулили русским войскам радушного хлебосольного приема. Наконец, высланная вперед разведка отыскала имение с запасом зерна, паровой молотилкой и мельницей. Деловитый прапорщик в полку наладил их работу, нестроевые наделали дрожжей из щедро растущего кругом хмеля. Свежего хлеба хватило на много дней: «Управляющий имением австриец, видя слаженность и быстроту организации хлебопечения, спрашивал, действительно ли подобные случаи предусмотрены русским военным уставом»[97].
В целом же, если верить унтер-офицеру И. И. Чернецову, на исходе кампании 1914 года дела с продовольствием в действующей армии обстояли неплохо: «Мы все очень хорошо накормлены (1 фунт мяса в день на человека утром, да еще немного вечером). Кроме того, здесь много баранины, свинины и коров, которых начальство разрешает бить и делить между собою. Чай, сахар выдают регулярно и в достаточном количестве. Много везде в домах ссыпано картофеля, который мы жарим на свином сале, варим с мясом, делаем котлеты (если найдем в доме машинку для рубки мяса) и даже печем лепешки на свином сале; муки оставлено много, но дело в том, что, конечно, нет дрожжей, но несмотря на это ржаные лепешки, жаренные на свином сале, выходят очень хороши, и даже ротный наш командир часто просит солдат поставить на его долю теста»[98]. Касаемо существовавших проблем же нельзя сказать, что командование ничего не делало для их разрешения и смотрело сквозь пальцы на халатность командиров полевых частей, не следящих должным образом за обеспечением войск продовольствием.
К примеру, еще 9 (22) сентября командир 265-го пехотного Сухаревского полка полковник В. И. Сланский мог быть снят генералом Ренненкампфом с должности за недостаточную заботу о довольствии нижних чинов. Правда, к тому моменту он уже сдавал дела полка, а потому взыскание ограничилось выговором, сам же инцидент был поставлен на вид начальнику 54-й пехотной дивизии генерал-майору М. И. Чижову[99].
Император Николай II перед снятием пробы солдатского обеда в действующей армии
Да и существовавшие в ту пору сложности с питанием войск являлись эхом проблем в организации их снабжения провизией на высшем уровне. Именно поэтому ситуацию в верхах следует рассмотреть повнимательнее. Да, ведущий исследователь истории интендантской службы А. В. Аранович утверждает, что «интендантство в целом справлялось с решением задачи продовольственного обеспечения русской армии», однако оговаривается о его передаче Главному управлению землеустройства и земледелия[100].
Руководитель ГУЗиЗ А. В. Кривошеин еще в пору премьерства П. А. Столыпина мечтал о превращении его ведомства в министерство, но переустройство затягивалось. С объявлением мобилизации в 1914 году он понял, что второго подобного случая может и не представиться. Сперва Кривошеину была поручена только помощь ГИУ, но уже через день, 19 июля (1 августа), он получил бразды руководства всеми заготовками продовольствия для нужд армии[101]. «Это решение являлось полным экспромтом, так как в довоенный период в деле снабжения оно [Главное управление землеустройства и земледелия] не участвовало, — писал впоследствии профессор Н. Н. Головин. — Оно не имело для своей деятельности никакого технически приспособленного аппарата и к заведыванию этой областью было совершенно не подготовлено»[102]. Эта точка зрения не вполне объективна: ведомство Кривошеина как проводник столыпинской аграрной реформы располагало огромным объемом ресурсов — на обещавшую стать скоротечной войну их уж точно должно было хватить. Этот прогноз не оправдался, и уже с начала 1915 года, наряду с борьбой армии против внешнего врага, а ее командования — с гражданскими властями за реквизируемый скот, ведомства генерала Шуваева и Кривошеина, сталкиваясь локтями, делили хлеб.
Когда возник вопрос о его реквизициях, крестьяне стали зажимать зерно, чтобы сберечь хотя бы крохи для посева; начались спекуляции хлебом. Да и еще бы им не начаться, а ценам — не расти, если интендантство и ГУЗиЗ вели закупки зерна параллельно! В какой-то момент военные вырвались вперед, заручившись правом устанавливать предельные закупочные цены на хлеб в границах военных округов, а также налагать запрет на вывоз зерна с их территории. Позднее, когда началось Великое отступление, Главное управление землеустройства и земледелия отыграло позиции — как отмечает исследователь М. В. Оськин, оно «получило право закупать хлеб и фураж из нового урожая для армии даже в тыловых районах театра войны… Поэтому в интендантстве военного министерства и был разработан проект о военно-продовольственной повинности. Иными словами, военные власти, ссылаясь на факт недопоставок требуемого войсками продовольствия, пытались взять в свои руки заготовку продфуража для войск внутри страны, причем на длительный период вперед»[103].
Этот проект был не нов, и одним фуражом он не ограничивался. Его автор, заведующий мобилизационной частью ГИУ, на тот момент полковник К. Н. Егорьев еще до начала Великой войны постулировал: «Россия весьма богата продовольственными продуктами, и потребность в них действующих вооруженных сил, как бы долго война ни затянулась, легко может быть покрыта наличием продуктов, находящихся в стране»[104]. Обретя силу закона, «Положение о военнопродовольственной повинности» предусматривало бы отчуждение грузов на железнодорожных путях, добровольно-обязательную поставку мирным населением «припасов по особой разверстке»: ржи и ржаной муки, пшенной и гречневой крупы, на Кавказе и в Туркестанском крае — также пшеницы, пшеничной крупы и риса, овса и ячменя, сена и соломы, соли, крупного рогатого, а на Кавказе — также тяглового скота, овец, свиней, мороженого мяса и, наконец, мешков и кулей. На племенную скотину военно-продовольственная повинность не распространялась. Объем отчуждаемой провизии и сроки ее сдачи должен был отмерять военный ми