Она — детище Силикона. Она во многом живёт не здесь, а там, где царит любопытное существо его Эха. И это тело для неё — не более, чем мебель в этой комнате. Даже для тебя, Майор, всё иначе. Элементалы живут внутри своих сетей. Так в чём же смысл?
Стоп.
На него сейчас смотрит не она. На него сейчас смотрят они все.
— Не так просто, девочка.
Она вздрогнула всем телом, отшатнулась.
Он улыбнулся ей, только ей, погладив по короткому ёжику традиционно бритой, как у всех пилотов, головы.
— Я сделал своё дело, остановил тогда атаку. Ты сделала своё дело, увела корабль. Ты мне ничего не должна. Пусть остальной Экипаж сам разбирается, как ему с этим жить дальше.
А потом он, сверяя движения с её скоростью восприятия, такой медленной сейчас, потянулся сознанием и аккуратно отключил её разом ото всех внешних инфопотоков, от этих, таких лишних здесь, десятков невидящих глаз.
В его зрачках сверкали молнии. В его руках вибрировала сила сотен неведомых миров. Переход с каждым разом становился всё проще и проще. «Слишком быстро, слишком мало времени остаётся на выбор».
Выбор. Смешно.
— Спасибо, девочка. Ты научила меня кое-чему хорошему, но и я тебя должен кое-чему научить… Запомни этот урок. Я верю, что ты пришла ко мне по собственной воле, но ты так ничего и не поняла. Никогда не трогай чужих открытых ран, даже нечаянно. Некоторые вещи должны оставаться с тобой, даже если они тебя ранят, не пытайся их разделить с другими — других они могут попросту убить.
Её глаза быстро теряли выражение растерянного недоумения, на их дне уже таился страх. Страх перед тайной, которую сейчас являл он сам. Она ощутила порыв горячего ветра в лицо, ощущение дыхания в затылок, а потом теплый отпечаток его ладони лёг ей на живот. Одна ладонь. И поверх неё — другая.
Она судорожно сжала веки и вцепилась в эти руки, отчаянно пытаясь оставить себе хоть нить материального в сошедшем с ума мире.
Тело девушки изогнулось дугой, распростёртое в воздухе посреди пустой комнаты.
Жаркий выдох вернул Вселенной вскрик особой глубины и силы. Там был жар летнего зноя, там была прохлада весеннего сада, там был ранний ноябрьский снег и свеча, мерцающая в пустом доме. Там было всё. Не было одного.
Его.
Элементал Вакуума, член Экипажа «Эмпириала» обнаружила себя стоящей у порога апартаментов Ковальского, одетая по уставу, как будто ничего не случилось, там. Вот только губы, пунцовые от испытанного чувства, ещё помнили то… наваждение. Она долго смотрела на запертый люк его каюты, потом развернулась и пошла прочь. Ей было горько.
А Ковальский лежал на диване в своём новообретённом «кабинете», глазел на развешенные вдоль стен эрвэграфии и тихо напевал сам себе какую-то песню.
Ещё только утро.
Ещё немного, и он направится в точности туда, куда его несло вот уже полжизни. Согласно его воле или против, но это место именно здесь. Избранные, есть ли выбор у вас самих. Есть ли у тебя самого выбор?!!
Выбрать нечто из ничего. Или вместо ничего.
Теперь он улыбается, чувствуя… Не так, как улыбался Отрядному. Улыбается по-настоящему. Радостно и добро.
Он, снаряд, призванный вечно лететь к цели. И она уже почти стала ему ясна.
Глава III. Выход. Часть 6
Десятые сутки. Я здесь уже десятые сутки.
Слова эти звучали для меня голой констатацией абстрактного знания. Время попросту перестало служить мне ориентиром, расслоившись в вязкую кашу без форм и пропорций.
Что ещё может статься с тем, что предало тебя, оставив наедине с собой и этой колючей изнанкой вселенной. Ню-Файри я полагал финишной чертой. Долгожданной гранью, за которой меня встретит, наконец-то, заслуженная тишина. Сквозь боль и яростные крики внешнего мира я всё так же считал и считал эти дурацкие секунды до того, как…
До того, как что? Здесь я уже десятые сутки. И ничего не происходит. Ем, сплю, живу какой-то своей сумрачной жизнью, слышу какие-то звуки, вижу какие-то образы. А финишной черты, желанной цели всё нет. Время предало меня. Единственное, чего всю жизнь не хватало, то самое время, за которое я продолжал цепляться руками, зубами, сорванными ногтями — как воспринимать то, что теперь скользит мимо, почему-то больше меня не касаясь, нет ему никакого до моих стенаний дела.
Когда меня в очередной раз отпускало, я подходил к ближайшей стене, принимался трогать её кончиками пальцев, прижиматься к ней горячим телом. За стеной тяжким бременем жило всё то же живое биение пульса пилона. Могучее, мерное, покойное, оно избавляло от неизбывного душевного зуда, оно хоть как-то отогревало душу. В эту бездну могло ухнуть с полмиллиарда таких мелких душонок, как была некогда у меня, так чего ж вам всем от меня нужно?
Наутро вторых суток, в такой точно миг сладостного успокоения в комнату вновь вошёл Отрядный. Я кивнул головой, тот машинально отсалютовал. Когда я спросил его, почему он пришёл именно сейчас, Отрядный удивлённо моргнул:
«Как почему… Мы же вчера договаривались, я обещал вам показать…»
Я тогда действительно его смутил. Нужно учитывать, как я начинаю влиять на людей — он не очень отдавал в этот миг себе отчёт в том, что происходит. Однако совестно мне отнюдь не стало, неотразимые инвективы Духа не проходили бесследно, ситуационная рутина брала своё. Я понемногу привыкал. И с этим тоже можно жить.
«Да, конечно, ты прав. Отрядный, мы не на службе, расслабься и ответь, подумав. Простой вопрос — почему именно сейчас?»
Он (вот странно, да?..) моментально вернул себе уверенность и стройность речи, даже поза его стала какой-то более… расслабленной что ли, и энергичной одновременно.
«Ну, я думал прийти ещё раньше, часов в десять по времени Базы, но церебр подтвердил, что вы встали в семь… то есть вы уже могли уйти, или ещё что. Вам же сейчас удобно?» — уверенным тоном заявил он без малейшей вопросительной интонации.
«Да, вполне. На самом деле у меня нет на Ню-Файри никаких дел. Я теперь почти всегда свободен, если ты помнишь, я оставил службу в Корпусе куда раньше тебя и уже почти успел привыкнуть».
А что я ему ещё мог сказать? Что всё утро провалялся на кушетке, пытаясь хоть на секунду избавиться от этих двоих в собственной голове? Даже если бы он мне и поверил, он бы всё равно ничего так и не понял.
«А, ну так… пойдёмте! Сейчас самое время. В ангаре полный сбор персонала. Ну, знаете, дозаправка, текущий тестинг, ремонт, ночью-то они чаще всего — работают. Самое время…»
Не подскажете, нормально ли это, если человек каждый раз вздрагивает при слове «время»? Вот именно. И кто такие загадочные «они».
«А что там, в этом ангаре?»
Отрядный радостно улыбнулся.
«О, вы должны увидеть это собственными глазами, слова, они… здесь не годятся. Будет сюрприз, зачем его портить?»
Он повлёк меня куда-то, а я безропотно подчинился его порыву. Что оставалось — я чувствовал в этом его упорстве шулерскую руку того, кто должен мне пару ответов. И не зря. Беззвучно скользнула вверх наружная бронепанель, открывая нашему взору зрелище, достойное того, чтобы вспомнить о нём ещё хоть раз.
Отформованная до кристальной прозрачности плита н-фаза непроницаемым куполом выдавалась на десяток метров в пустоту. Рубчатое покрытие пола изгибалось гладкой дугой, чтобы оборваться туда же. В лицо мне плеснуло дуновение чужого ветра, разметав полы плаща. Эффект был настолько нарочит и театрален, что я невольно растерялся. Набрав в грудь больше воздуха, словно собираясь нырнуть в глубь бездонного озера, я шагнул вперёд, навстречу развернувшейся передо мной панораме.
Не помню, оставался ли ещё в тот момент со мной Отрядный. Надеюсь, что нет.
Я стоял у края платформы, повисшей в бездонной пустоте и мраке. И плакал, роняя горькие слёзы туда, где не было видно дна.
Если бы не эти последние годы жизни Сержантом. Если бы Капитан Ковальский, что продолжает жить глубоко во мне… да и остальные ребята, тоже славные, хорошие, сильные, они и только они всё это время загораживали от меня то, что я видел. Красавчик Рэдди, наивный мальчик с огромным желанием счастья для себя и многих свершений для Галактики — твоё место было здесь, на этой невоздержанной планете. Одними лишь талантами, перенятыми мною у тех двоих, я чувствовал в себе способность понять глубинный смысл, самую суть этого места.
Ню-Файри… где был этот мир, когда молодость моя грелась на солнечных полянах Пентарры? Почему мне было суждено добраться сюда именно сейчас, когда сердце моё сплошь покрыто уже не шрамами — непроницаемой коростой мёртвого гноя.
Я плакал над пропастью.
Да, я плакал.
Глаза, тлеющие во мгле, мерцали прямо передо мной, на высоте добрых сотен метров. Они были единственно живыми на неживом лице, и эта чужая, завораживающая сила била через них ключом. Подвески оборудования, огневые гнёзда, вмятины в броне вследствие разрушительных воздействий каких-то поистине титанических внешних сил. Вольно, но не беспомощно опущенные манипуляторы, нет — руки, пусть сейчас лишённые сил, но только на время, не навсегда — вот что было главным в этой фигуре. Уходящие в темноту змеи энерговодов, блестящая коробка переходника для пилота. Пара сильных, анатомически почти человеческих ног-колоссов, попирающих безмолвный мрак внизу — суть способность преодолеть все трудности Большого Космоса, что должна в скором будущем показаться Галактике.
Огромная могучая тень притаилась во тьме за границей нашего мира. Средоточие силы, власти, стремления и возможностей.
Это был человек, пусть не был он рождён женщиной, а создан в лабораториях и на стапелях, это был именно он. Человек, способный напрямую, не опосредованно повелевать могучим энергиями Вселенной, жить ими, быть ими. Какую невероятную власть над собственной судьбой должен чувствовать его пилот!!!
Это Совет, его направляющая воля… Вечные вскоре создадут из народа, что вырастит бродяга, таких вот людей. Единых со своим внешним телом-носителем. Повелителей стихий, путешественников через Вселенную, воинов из-за пределов Галактики. Космических жокеев.