Когда-то они все были людьми. Но стали Избранными.
Теперь и он тоже стал такой вот… звездой.
Гетерин Совета Вечных.
Только он понял это, панорама рывком рванулась навстречу. Ему посчастливилось на мгновение стать частью грандиознейшего из творений, что когда-то порождал неудержимый гений коллективного Человечества. Величайшие энергии были лишь жалким послушным инструментом в их руках. Звёзды, планеты, системы, галактики. Цивилизации. Жизни. Они все были тут, представленные, опосредованно участвующие. Конфликты, скрытые и явные угрозы, узлы напряжённости. Тайные замыслы и явные желания. Очаги, юные ростки будущей жизни. Галактика Сайриус, обозначенная мечущимся скоплением созвездий, каждая занимает своё место, каждая принимает своё решение, каждая видит не то же самое, что все остальные. И он — среди них, такой же маленький, такой же яростный.
Спектакль отнюдь не был спокойным келейным утверждением нечеловеческих по своей правильности планов. Это был бой. Смертельный. Неудержимый. Яростный. Бой до победного конца.
Злые молнии чужой воли пронизывали его, и он ответно дёргался в агонии. Когда на нём, как в точке спонтанно возникшего фокуса, на мгновение концентрировалось внимание нескольких Избранных, он невольно съёживался, сжимаясь в яркую злую точку. Иногда его узнавали, отчего-то называя чужими именами, тогда как он сам снова оживал, прислушиваясь к чужому шёпоту. И, подбадриваемый последним Учителем, вновь и вновь вставал на пути ветвистых молний, рыдая от боли и бессилия.
Но один раз он всё-таки сумел её отклонить. Почти как там, давным-давно, на обречённой Пентарре. Он смог сделать это. Злая, отравленная, кроваво-красная, покрытая кровью и ржавчиной, пропитанная болью и страхом. Он видел её, проносящуюся мимо, так отчётливо, что гнусный смрад, что распространяла эта неведомая субстанция, чуть не погасил его сознание. Однако он смог рвануться, успеть, подставить свою хрипящую грудь под её удар!
Уже падая от боли, сквозь серую пелену он успел заметить, как гаснет, гаснет отравленная гадина, навеки исчезая из возможного будущего Галактики. Не бывать тому! Он впервые смог что-то сделать в своей жизни. Ветвь возможного развития событий была обрублена им у самого основания, чтобы тотчас умереть.
Когда звёздные блики погасли, оставив на прощание вкус недоумения и даже где-то восхищения от прикосновения чужой воли, Учитель тихо подлетел к нему, бессильно повисшему посреди Ничего, и, осторожно подняв на руки, отнёс обратно, в наш мир.
Ещё не совсем придя в себя после пережитого, он уже принялся тщательно обдумывать то сумасшествие, что досталось ему, Человеку-не-Избранному, от последнего его урока. Тишина. Значит, он готов к выбору пути, это не было бредом его воспалённого до полной агонии сознания. Выбор действительно предстоял! Хорошо… как… хорошо!..
А ещё он вспомнил, упиваясь чёткостью и спокойствием мысли, кто был его первым Учителем. И кто — последним.
Рэдди искренне наслаждался спокойствием и порядком, царившим у него в голове. Он уж стал забывать, как это, не ощущать на себе все эти взгляды, не отсеивать ежесекундно чужие мысли, не удерживать своё сознание, тратя последние силы, на краю бездны бездарной энтропии.
Распад отступил. Рэдди с удивлением оглядел помещение, в котором находился. Как могло случиться, что эта светлая просторная комната, окрашенная в тёплые тона, дающая невероятное ощущение уюта, могла раньше казаться ему кельей, в которую он сам заточил своё сознание? Рэдди поднялся с дивана и шагнул к противоположной стене. Матовая поверхность смарткраски мигнула, спустя мгновение проявив в своих глубинах образ человека.
Это его отражение?
Перед ним стоял мужчина, одетый во всё чёрное. Поражал странный покрой одеяний, складки плотной материи создавали впечатление сокрытой мощи и чудовищной воли этого… человека. От всей фигуры веяло напряжением, он весь был как сжатая пружина, как готовый к бою штурмовик, как горячий после залпа ствол орудия. Рэдди поднял глаза выше. Лицо… молодая розовая кожа, нежный пушок на месте едва залеченных шрамов. Рэдди помнил это лицо. Удивляло совсем другое — на лице продолжали гореть чужие, совершенно чужие глаза. То, что излучала фигура, чудовищной квинтэссенцией царило в этих зрачках, огненными иглами впивавшихся, казалось, прямо тебе в непосредственно мозг. Яростный огонь заглушал даже безудержную скорбь и страх, что плавились на дне этих глаз. Каким образом ему удалось заполучить такие глаза? Что же такое…
Вот оно, лоб, обрамлённый короткой щетиной абсолютно седых волос, нёс в себе что-то… Стоило расфокусировать натруженный хрусталик, как это голубовато-зелёное свечение тут же бросалось навстречу. Тонкие изгибы губ выдавали какую-то невероятную работу, творящуюся внутри, под этим черепом. Рэдди с трудом удалось удержать себя, не отшатнуться, не вскрикнуть. Да, воспоминания всех этих долгих лет не исчезли, не растворились в ужасной какофонии Большой Галактики, лишь удалились в сторону, дабы позволить ему решить. Он помнил всех этих людей, и живых, и уже ушедших, всех, кого любил. Просто пока они ему не нужны, Рэдди дали возможность вернуться к жизни на пару лишних часов, дали возможность вернуться в прошлое.
Дабы встретить будущее с добрым сердцем, без ожесточения пожилого человека, без апатии старика.
Рэдди знал, Рэдди отчётливо сознавал, куда ему следует направиться на очередной развилке, каким лифтом следует воспользоваться, какая ветвь гигантского пилона ему нужна.
Он не спешил, нет, зачем спешить туда, куда шёл всю свою долгую жизнь. Зачем торопиться к той, дорога к которой оказалась столь далека. Первый Учитель… кого ему, Рэдди, именовать таким именем? Невероятно далёкий и потому кажущийся чуждым разум? Или ту девушку, былая любовь к которой для него стала одним лишь воплощённым страданием? Бесплотного повелителя сотен тысяч в основном безжизненных звёздных систем, составляющих его естество, или те глаза, которые он высматривал у окружающих, боясь признаться в этом даже самому себе?
«Простите меня, Юля, Исили, Кеира, что ваш светлый образ был вынужден преломиться в этой кристально-чистой, а потому бритвенно-острой призме».
Как же случилось, что две столь разных фигуры слились для него в одно неразличимо единое создание Вселенной, поименованное первым Учителем? Встречи с одной его ипостасью он жаждал разумом, но всегда понимал бесполезность таких мечтаний, кто Рэдди такой под звёздами, чтобы такого желать? Встречи с другой требовала его душа, но что можно сказать тому, кто умер даже в его собственных мыслях? А вот нет.
Перекрытие бесшумно исчезло, давая волю лёгкому ветру и ему, Рэдди.
Она застыла в полумраке помещения. Гордая и одинокая. На фоне мерцающих за иллюминатором огней она казалась воплощённой тьмой. Складки строгого платья из всё той же, как у него, непроницаемо-чёрной ткани до самого пола. Материя стекает вниз, неподвижная, плотная, подобная всё той же мертвенной тьме небытия. Бледные ладони с тонкими пальцами расслабленно покоятся у слегка угадывающихся под платьем бёдер. Руки, плечи, чуть вздымающаяся и опадающая грудь, острые ключицы, шея без единого украшения.
«Она никогда их не любила».
И лицо. То самое, что так долго хранила память. Прежнее. Но в глазах… Рэдди понял, наконец, почему его горло до сих пор не оказалось в состоянии издать ни звука, ни хрипа, ни стона. Да. Это была она, но у неё, и у него за спиной было уже столько скорби и ужаса этого доброго мира, что… Знак на лбу издевался и ёрничал. Ксил Эру-Ильтан, воплощение чужого космического разума стояла перед Рэдди во всём своём нечеловеческом величии.
Пусть будет так, лишь бы им на время дали поговорить самим, без посторонних.
— Оля, мы сейчас… одни? — неужели его голос так и не дрогнул, произнося это имя?
— Да, Рэдди, здесь лишь ты и я, — только это ему и нужно было знать.
Рэдди неслышным шагом подошёл и замер подле неё, не решаясь прикоснуться. Этого хотела его ладонь, этого жаждало его сознание, но всё было куда сложнее.
— Так долго… — Рэдди ждал приступа боли за грудиной, но та всё не приходила. Пришлось ему сдаться, рука медленно, осторожно поднялась и коснулась её волос. Память, непогрешимая и непрошеная, кричала: да, да, это она!
— Только оглянись, а за плечами уже столько лет… Ты смог придумать разгадку этой вечной дилеммы?
Голос Оли был глубоким и спокойным, она всегда после его возвращения с Базы старалась не подавать вида, что он вообще куда-то исчезал. Рука Рэдди безвольно упала вдоль тела. Они оба натужно, фальшивя, играли самих себя, какими были давным-давно. Вот только зачем? К чему теперь весь этот спектакль?
— Нет, не смог. Может, всё оттого, что мы слишком стремимся бежать и бежать вперёд?
Оля улыбнулась.
— Ребята с Базы не зря называли тебя Счастливчиком… единственный, несмотря ни на что ты смог прожить настоящую жизнь, полную собственных целей, своих мечтаний и личных помыслов. А мне лишь оставалось иногда пытаться забыть Галаксианина и попытаться вспомнить, что ты всё ещё там, в мире людей.
— У меня был хоть шанс? Я должен был почувствовать, что ты есть.
— Нет… как человек — нет. А иначе… желать, чтобы кто-то другой прошёл через всё это, было бы кощунством по отношению к памяти нашей любви. А в качестве нелюди — мы встретились бы, рано или поздно. Для нас оба этих слова одинаково бессмысленны, правда?
Рэдди снова всей кожей почувствовал вокруг ледяной холод. То ли лёд её дыхания, то ли стужу, исходящую из него самого. Неужели они двое когда-то действительно были людьми? Живыми, тёплыми, радующимися жизни?
— Тебе хоть иногда позволяют побыть человеком? — голос слушался его с завидной чёткостью. Таким голосом поначалу говорило его Эхо. А Дух над этим смеялся.
— Можно, часами, днями. Вот только… это очень больно. Почти физически. Невыносимо.
Он кивнул. Он понимал. Совсем немного, но уже понимал.
— Ты знаешь, Оля, а я действительно мог прожить хорошую жизнь, но вместо этого только тянул и тянул вслед за собой в бездну ни в чём не повинных, даже не подозревающих о моей беде людей. Я задолжал отнюдь не себе, а им, погибшим по моей глупости.