ие части, шел по 20–30 километров в сутки. Ездовые ничего не могли поделать с обессилевшими лошадьми, и повозки, груженные минами и цинковыми ящиками с патронами, одна за другой отставали от батальонов. На складках гимнастерок бойцов белыми пятнами проступала соль.
После трудного марш-броска, подложив под голову вещмешок, я крепко заснул. Не знаю, сколько длился сон — час или несколько минут, но когда пришел ординарец командира полка, он долго не мог меня разбудить.
Петр Викторович встретил меня насмешливым возгласом:
— Виданное ли дело: комсомолия нос повесила? — и серьезно добавил: — Комсомольцы полка с врагом зло бьются — хорошо, доволен, честь им и слава. Но как же так получилось, что сегодня, когда идти было дьявольски трудно, никто не запел?
Потом он сказал, что впереди будет много переходов, которые потребуют максимального напряжения всех физических сил бойцов.
— Так что без песен нам никак нельзя. Мы с замполитом посоветовались и решили: за «песенное довольствие» полка будете отвечать вы и комсорги батальонов. Передайте им: это — боевое задание. Подберите запевал, найдите или вспомните хорошие строевые и революционные песни, — напутствовал меня командир.
…Головным шел батальон Каширина. Комбат хорошо понимал, что бойцам нужен хотя бы часовой отдых, однако необходимо пройти еще около пяти километров. Тогда можно будет сделать привал. Но как длинны эти километры для не спавших много суток, смертельно уставших бойцов! И разве можно винить людей (их, правда, единицы), вышедших из колонны и в изнеможении свалившихся на выжженную солнцем землю? Но вот раздались звуки гармошки, а звонкий голос сержанта Башкатова всколыхнул, приподнял настроение воинов, и на их лицах появились улыбки. Несколько голосов подхватили величественный припев:
Несокрушимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед,
Тебе, любимая, родная армия,
Шлет наша Родина песню-привет…
Волной перекатилась песня от головы колонны до санитарных повозок. Тверже стал шаг бойцов, выше держат они голову, забыв об усталости. За первой песней последовала вторая, напомнившая о том, как «по долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…».
Задача марша выполнена, бойцы получили заслуженный отдых. В этом немалая заслуга запевал.
Мы шли по дорогам Польши, неся освобождение братскому народу, испытавшему на себе многолетнюю оккупацию. Уже первые встречи с населением, рассказы поляков о пережитом давали представление о тех злодеяниях, которые совершали здесь гитлеровцы.
В деревне Гробелки на одном из домов висело объявление с фашистской свастикой, подписанное комендантом района. На польском языке сообщалось:
«31 марта 1944 года между железнодорожными станциями Тупаки и Рутковицы — повята[9] Хрубешувского произведена железнодорожная катастрофа. Этот акт, совершенный несмотря на публичное предупреждение и угрозы, а также на мое объявление от 6 января 1944 года, лишил 20 заложников права на помилование… 6 апреля 1944 года все они расстреляны за причиненный ущерб немецкому командованию».
В объявлении были перечислены населенные пункты, из которых расстреляны заложники, в том числе: Седлище, Дубенка, Костановка, Станиславув, Галендер.
Капитан Згоржельский зачитал бойцам этот зловещий документ. Подошли местные жители. Поляки делились своим горем, рассказывали о погибших близких, о страшных днях, проведенных в фашистской оккупации.
Освободительный поход, в котором мы теперь участвовали, повседневные встречи с поляками, укрепление дружбы и сотрудничества с ними — все это внесло много нового в содержание партийно-политической работы. Еще 21 июля, перед нашим наступлением с плацдарма на Западном Буге, комсомольское бюро полка обсудило задачи комсомольцев в связи с переходом советско-польской государственной границы. Надо было помочь командованию и партийной организации разъяснить воинам, что мы вступили на территорию Польши согласно советско-польскому договору, что народная Польша является дружественным государством, нашим союзником в борьбе с общим врагом — гитлеровской Германией. Комсорги и агитаторы подразделений вместе с партийным активом сразу после заседания бюро стали разъяснять воинам историческую миссию Красной Армии в освобождении польского государства от фашизма, призывали к бдительности, давали советы, как надо относиться к местному населению, проявляющему к нам горячие симпатии.
Очередное заседание полкового бюро я собрал по совету майора Соловьева.
— Сегодня в колонне первого батальона, — сказал он, — один пожилой солдат обронил такую фразу: «Перешагнули Буг — перешагнем и Вислу!» Готовый лозунг на ближайшее время. Надо сделать так, чтобы он дошел до сердца каждого воина.
Открывая заседание бюро, я так и объявил:
— На повестке дня один вопрос: «Перешагнули Западный Буг — перешагнем и Вислу!»
Информация об итогах работы за последние дни была короткой. Члены бюро и комсорги сообщили, что комсомольцы, воодушевленные успехами на всех фронтах, сражаются героически. Среди воинов полка, представленных к правительственным наградам за героизм, мужество и отвагу во время боев на Западном Буге, было 72 комсомольца.
Члены бюро и комсорги батальонов отметили, что, несмотря на тяжелые бои и марши, комсомольская работа ведется непрерывно, причем актив проявляет все больше инициативы и активности. Анатолий Горецкий рассказал, в частности, об оригинальном способе сообщения личному составу сводок Совинформбюро. В дни, когда по радио поступало сообщение об освобождении того или иного города, на коробках с патронами, на ящиках с минами и снарядами, направляемых в роты, делались надписи: «Рава-Русская — наша!», «Владимир-Волынский — наш!», «Холм освобожден сегодня» и т. д. Так вместе с боеприпасами доходили до передовых позиций добрые вести об успехах советских войск.
Бои на Западном Буге были настолько тяжелыми, что при форсировании реки и защите плацдарма выбыли из строя многие комсомольцы и комсорги девяти рот. Светлую память погибших боевых товарищей, в том числе сержантов Азаметова, Габелия, Садыкова, мы почтили минутой скорбного молчания.
Разговор о наших задачах на ближайшее время закончился принятием решения провести в ротах комсомольские собрания с повесткой дня: «Перешагнули Западный Буг — перешагнем и Вислу!» Бюро обязало комсоргов батальонов использовать эти собрания для мобилизации воинов на новые ратные подвиги.
…Еще не взошло солнце, как бойцы снова были на ногах. Их внимание привлек лозунг, написанный на фанерных листах, прикрепленных к тополям, на стенах домов: «Перешагнули Буг — перешагнем и Вислу!» Это — дело рук членов бюро и комсоргов батальонов. Расходясь с заседания бюро, они во многих местах написали мелом или углем эту фразу, и она стала крылатой. Проходя мимо группы бойцов, складывающих в вещмешки котелки, я услышал голос агитатора сапера комсомольца Ивлева:
— Перешагнем эту Вислу, обязательно перешагнем. А там и до Одера недалече. Ну а от него до Берлина — рукой подать.
В тот же день в полк прибыл начальник политотдела дивизии подполковник Александр Тимофеевич Петров.
— Кто у вас первым сказал: «Перешагнули Буг — перешагнем и Вислу»? — допытывался он у замполита полка. И похвалив за то, что подхватили столь меткие слова, провели даже заседание комсомольского бюро, начальник политотдела вместе с тем заметил Соловьеву, почему тот не доложил в политотдел дивизии.
— Это же готовый лозунг действия. И он нужен не только для полка, но и для дивизии в целом.
Начальник политотдела поручил Соловьеву и Николайчуку подготовить листовку. За какие-то полчаса она уже была написана. Ее отпечатали в типографии и распространили в подразделениях.
Западный берег Вислы таил немало опасностей и неожиданностей. Какие «сюрпризы» приготовил нам противник, какова численность его войск, как построена система обороны? Все это предстояло уточнить разведчикам.
Лодка с разведчиками отчалила от берега. Командир разведгруппы сержант Николай Меньшиков занял место впередсмотрящего. За рулем был сержант Николай Новиков, тоже бывалый воин: за годы войны он обезвредил тысячи вражеских мин, проделал сотни проходов в минных полях и проволочных заграждениях. Рядовые Соловьев и Селиверстов сели за весла. В корме лодки, держа наготове автоматы, устроились рядовые Шепилов и Астапенко.
Разведчики благополучно добрались до западного берега и, спрыгнув на мокрый песок, укрылись под обрывом. Сержант Новиков тщательно проверил дно у берега. Мин не оказалось. Зато на берегу их было полным-полно. Обезвреживая одну за другой, Новиков проделал коридор, по которому разведчики продвинулись на несколько десятков метров. Минные поля тянулись не только вдоль берега, но и далеко вглубь от него — к дамбам.
Меньшиков послал на наш берег рядового Селиверстова, перворазрядника по плаванию. Тот удачно преодолел реку и доложил командиру полка о добытых разведчиками сведениях.
Группа Меньшикова осталась на западном берегу, готовая в любой момент вступить в бой. Она продолжала вести разведку.
Начальник штаба полка предложил разведать еще один участок: он находился в километре от основного, уже разведанного группой Меньшикова, и мог стать резервным при форсировании реки. Командир полка согласился, и разведчики под командованием Александра Чугунова вышли на задание.
Чугунову удалрсь встретить местных жителей. Через них он узнал, где и как переправлялись на западный берег арьергардные части противника. Нашелся человек — его звали Зигмундом, — который по приказу гитлеровцев в принудительном порядке участвовал в строительстве оборонительных сооружений на западном берегу реки, но сумел сбежать оттуда. К сожалению, по его рассказу нельзя было составить полного представления о системе обороны, и Чугунов решил перебраться на утлой рыбацкой лодчонке.