Феклистов обернулся, посмотрел – одни ли они в палате. Убедившись в отсутствии пациентов, продолжил:
– Сверху указания идут: уголовники – это оступившиеся люди, но происхождением из пролетариев или крестьянства, классово не чужды, как враги народа. А я так понял: они враги народа и есть, и власть их зря жалеет. Того же Шизо разве многочисленные ходки на зону исправили? Не зря поговорка есть – горбатого могила исправит. Мне когда тебя сватали, сказали – опер хороший, но безбашенный. Не задумываясь стреляет, видно, на фронте контуженный. Не скрою – приглядывался я к тебе. Любишь ты сам покарать, пострелять. Но так за дело. Кто сдается, ты оружие не применяешь. Я и сам так думать начинаю: шлепнул гада – в стране воздух чище.
– Не знал, что оказал на тебя дурное влияние. А вообще, с такими разговорами поосторожнее. Или услышит кто, донесет, неприятностей огребешь полную шапку. И политическую близорукость пришьют, и курс партии неправильно понимаешь.
– Я же тебе одному сказал. За время службы понял: ты надежный, это главное качество для мужика, особенно при нашей службе. Стержень у тебя есть, Андрей. Стало быть – верить можно, не пойдешь к замполиту стучать или в ГБ. А еще не трус, для опера немаловажно. Видел я разных сотрудников. Бывало, трусили. От таких я быстро избавлялся. Таким место где поспокойнее – в паспортном столе, отделе кадров. Так что, считай, сработались.
Конечно, слышать такие слова от начальника уголовного розыска приятно, от сердца они идут, от души. А не как от Щеглова при награждении – казенные безликие фразы, которые забываешь через пару минут. Никогда ранее Николай так с Андреем не говорил. То ли ранение сказалось, то ли известие о смерти Шизо?
Мужчин вообще редко хвалят. Сделал свое дело с блеском, кивнут одобрительно. Зато поругать при упущении – долго, с чувством и не один раз, а то и не один месяц. А доброе слово и кошке приятно.
– Ладно, разговорился я с тобой. Тебе еще в райотдел. Надо рапорт писать.
Прошло несколько дней. Начальство в виде начальника милиции или замполита за раскрытие дела не ругало и не хвалило. Служба такая, уголовный розыск должен раскрывать преступления. Николая через неделю из больницы выписали, но к службе не допустили. Он ходил в больницу на процедуры, на обратном пути захаживал в отдел.
– Скучно дома, а тут, можно сказать, – родные стены помогают.
– Отдохни, рана быстрее затянется.
– Было бы лето, занялся огородом, домом. А зимой что делать?
Но зима уже кончалась. Днем начинало пригревать солнце, снег таял, на тротуаре и дорогах снежная каша. Ночью подмораживало, и к утру на тротуарах и дорогах было скользко.
Количество преступлений упало. В такую погоду больше по домам сидели. В уголовном розыске благодатное затишье. Андрей опасался – не перед бурей ли затишье? Были пьяные драки, мелкие кражи, но не серьезные преступления.
Николая через две недели выписали на работу. Первое, что он сделал, – оружие из сейфа забрал.
Андрея неожиданно вызвали в Москву, в Главк. Он недоумевал – недочетов или проколов в работе нет. Награждать не за что, тогда по какому поводу вызов? Николай махнул рукой.
– Если не сказали привезти уголовные дела, не ломай мозги. Там скажут. Можешь вечером к тетке зайти, происшествий, тьфу-тьфу, – нет.
– Так я с утра на электричку. В отдел не захожу, – предупредил Андрей.
В Москве тротуары почищены, песочком посыпаны, не то что в Балашихе. В здании Главка прошел в указанную комнату.
Разговор вел улыбчивый подполковник. Андрей насторожился сразу. Мягко стелет – жестко спать. Подполковник о службе расспрашивал, хорошо ли служится, показатели раскрываемости. Андрей чувствовал – вокруг и около ходит. Каверзу готовит. Потом подполковник про операции со стрельбой расспрашивать стал. Вроде – нельзя ли было избежать? Андрей молча поднялся, сбросил пиджак, задрал рубашку. На коже розовый шрам от недавнего ножевого ранения.
– Мгновение я промедлил и нож получил. А не убил бы преступника, не стоял бы сейчас перед вами.
– Ну, это вы погорячились. А не жалко стрелять? Все же люди, пусть оступившиеся.
У Андрея вырвалось:
– Нелюди это. А пуля для них – справедливое наказание.
Сказал и пожалел. Воистину: язык мой – враг мой. Подполковник, вопреки ожиданиям, не стал воспитывать. Де – неправильный подход, искажение установок министерства. Улыбнулся, как будто обрадовался.
– В командировку вам, Фролов, придется съездить. Не волнуйтесь, ненадолго. Естественно – командировочные получите, оплата проезда, двойной оклад.
У Андрея едва не сорвалось с языка: за какие заслуги? Но промолчал.
– Вам неинтересно, куда и зачем? – удивился подполковник.
– Жду, когда вы разъясните.
– Похвально. В Ростов надо выехать. Там исполнитель в больницу попал, на операцию. Временно его замените.
– Вопрос можно?
– Конечно.
– Почему именно я?
– Тогда откровенно, но между нами. В Главк из прокуратуры постоянно приходят сообщения, если сотрудник наш оружие применяет. Обоснованно или нет, это другой вопрос. Вы – часто.
– Но ни разу прокуратура не нашла необоснованного применения.
– Похвально, соблюдаете законность. А прозвище знаете, какое вам уголовники дали?
– Вы про Стрелка?
– Знаете, значит. Так я не понял, вы согласны? Можем приказом без согласия отправить, но лучше по доброй воле.
Андрей в растерянности был. Что такое исполнитель в ростовской тюрьме, он слышал. Фактически – палач, приводивший в исполнение расстрельные приговоры. Убивал ли он людей? Конечно. И на фронте в разведке, и в мирной жизни – бандитов. Но во всех случаях ему противостояли вооруженные люди. Бандиты – с огнестрельным оружием, ножами, но все хотели смерти опера. Фактически противостояние. Задача опера – обезоружить и задержать преступника. А цель уголовника – убить или тяжело ранить «мусора» и еще побегать на свободе, покуролесить, попить водки. Тут уж кто – кого. Кто быстрее, удачливее, тот жив остался. Но стрелять в безоружного? Как-то нечестно, непорядочно. Хотя к расстрелу приговаривали уголовников отпетых, у кого руки по локоть в крови. Андрею их жалко не было. Но исполнителем быть, пусть и временно, – душе претило. Но в белых перчатках порядок не наведешь. Раньше он полагал, что высшая мера социальной защиты – расстрел – это когда заключенного ставят у стены, а несколько солдат стреляют залпом. Оказалось – ошибался. Ходили среди оперативников разные слухи. Но слухам верить нельзя. Он колебался недолго.
– На месяц только?
– Да.
– Я согласен.
– Когда будете готовы выехать?
Андрей прикинул. Сегодня он сможет зайти к тетке, завтра – к Феклистову и Марии. Уехать на месяц и не предупредить – верх неприличия.
– Послезавтра утром буду в Главке.
– Отлично, я подготовлю приказ, командировочное удостоверение, предупрежу бухгалтерию, чтобы командировочные выдали, проездные документы. Да, оружие с собой не берите, штатное должно остаться в сейфе на службе. Вашему начальству в Балашихе я сегодня телефонирую.
Андрей подумал, что хоть со Щегловым объясняться не надо, одной проблемой меньше.
Тетка появлению Андрея удивилась, раньше он так рано не появлялся.
– Обедать будешь? Я вареники налепила, как чувствовала.
– Буду.
Домашнюю стряпню Андрей любил. В столовой не всегда вкусно, однообразно и без души. Поел с удовольствием. Тетка сидела, подперев голову рукой, смотрела, как Андрей вареники в рот метал, один за другим.
– Вкуснятина!
– Похудел ты, как гончий пес стал.
– Да я и есть гончий. В командировку в Ростов еду, на месяц. Позванивать буду, а навестить не получится. Зато, как вернусь, – к тебе первой заеду.
– Береги себя, кушай вовремя.
– Постараюсь.
Вечер прошел за разговорами. Давно таких посиделок у Андрея с теткой не было. Она ему про родителей рассказывала, про деда, многое из услышанного откровением было.
Засиделись допоздна, а утром он на электричку побежал. Первым делом к Феклистову. Тот, как о командировке узнал, погрустнел.
– На кой черт ты согласился? Или сопьешься там, или свихнешься.
– Не пугай, мне после фронта не страшно.
– Смелый какой! Не ты один туда ездил. Ну, ты бы хоть позвонил из Главка, посоветовался.
– Прости, Николай, можно было. Но я всегда привык принимать решения сам.
– Когда едешь?
– Завтра утром в Москве быть.
Николай запер дверь на ключ, достал водку из стола, молча разлил по стаканам. Так же молча чокнулись, выпили. Николай выдохнул, закурил.
– Хороший ты парень, Андрей, но дурак! Хочешь – обижайся, хочешь – к сведению прими.
По поведению, лицу Николая Андрей видел – расстроен начальник угро. Может быть, сыграло роль то, что один на месте остается, а может – искренне переживал за Андрея. Расстались натянуто, как будто поссорились. Настроение Андрея испортилось.
Мария была дома, весела и игрива.
– Тебе смешинка в рот попала?
– Не всем же быть мрачным, как ты.
И показала язык.
– Я в Ростов уезжаю, в командировку, – сообщил Андрей.
– На сколько дней?
– На месяц. Не сочти за труд, позванивай моей тетке. Она старенькая уже, вдруг помощь нужна будет?
– Обязательно, у меня ее номер телефона записан.
Поболтали о разном. В девять вечера Андрей засобирался.
Все же надо вещички собрать. В принципе – пожитков мало, но бритвенные принадлежности, смену белья надо взять.
Уже в своей комнате долго раздумывал – брать ли с собой форму? Опером сподручнее в гражданской одежде, не выделяешься среди прохожих. Но сейчас ему предстояло служить в тюрьме.
Решил брать. Не пригодится – повисит на вешалке.
Утром на электричку – и в Москву. В руке чемоданчик-«балетка». Подполковник был явно заинтересован в быстрейшей отправке Андрея. Сам обошел с ним бухгалтерию, кассу, отдел кадров. Без надлежащих документов его в тюрьму, причем серьезную, не пропустят. Оружие Андрей не брал. И штатный «наган», и наградной «ТТ» в своем сейфе оставил. Без привычной тяжести железа чувствовал легкий дискомфорт.