Унтер-офицер Хайде поднялся снова. Нагло, провокационно втиснулся между Краузе и Герхардом. Положение на минуту стало взрывоопасным. Шум, крики. Выпалив ряд оскорбительных ругательств, Хайде сел рядом с Герхардом, на то место, которое занимал Краузе. Усмехнулся, опрокинул пару стаканчиков шнапса и щелкнул языком.
— Карты Юлиусу Хайде. — Искоса взглянул на Герхарда. — Давай обдерем этих вонючек!
Герхард кивнул. Мы играли молча. Герхард постоянно выигрывал. Хайде расстроился.
— Везучий же ты, — воскликнул он. — Я скоро окажусь на мели. Если так будет долго продолжаться, мне придется после войны стать альфонсом.
— Подумаешь, — небрежно заметил Порта. — Ты уже был им до войны.
Хайде с понурым видом сказал:
— Проигрался!
Герхард усмехнулся.
— Могу дать кредит.
— Под какой процент? — насмешливо спросил Хайде.
— По ставке, какую берут ростовщики с ненадежных типов, — решил за Герхарда Легионер.
— Это будет двести пятьдесят процентов! — воскликнул Порта, бросив на стол пикового туза.
Порта забрал весь банк. Триста семьдесят марок и четыре сигареты с опиумом.
Мы схватили пиковый туз Порты и тщательно его осмотрели. Он явно сплутовал.
Хайде и Брандт взяли кредит на ростовщических условиях.
— Умники, — насмешливо сказал Легионер. И хмуро посмотрел на Порту, сидевшего над своими деньгами.
— А ты, Гроза Пустыни, будь добр, закрой пасть, — угрожающе сказал Порта. И снова крупно выиграл. Ссудил деньгами Краузе под двести семьдесят пять процентов. Вложение денег в этого типа было весьма ненадежным, так как он являлся осужденным за трусость эсэсовцем. На Краузе имели зуб два разных лагеря, и судьба могла настигнуть его в любой момент.
— Мы устроим в Гамбурге первоклассные петушиные бои, — возбужденно воскликнул Бауэр, — и ты, лейтенант, будешь у нас главным.
— Да, снимем лучший зал, — засмеялся Штеге.
— Черт возьми, какой петушиный бой можно устроить там! — заорал Малыш. Мысленным взором он видел, как петухи убивают друг друга — а мы тем временем обманываем игроков.
За окном сияла большая круглая луна. Казалось, она смеется над всеми четырнадцатью кандидатами в покойники.
Легионер убрал со стола карты и опрокинул пинком свой стул.
— Надоело. Давайте вместо этого устроим боксерский матч!
Все тут же было организовано. В поединке должны были встретиться Малыш и Хайде. Тесьму с диванов и кресел связали концами и обозначили ей границы ринга. Двое рослых мужчин стояли наготове в трусах и пехотных сапогах. Руки им перебинтовали марлевыми бинтами. Боксерских перчаток у нас не было.
— Я расквашу тебе рыло! — пригрозил Малыш, разжигая себя.
— Я вышибу тебе мозги, — выкрикнул Хайде.
— Все будет отлично, — торжественно заявил Порта.
Легионер кивнул.
Малыш усмехнулся и начал размахивать руками.
— Господи, как не терпится уложить тебя.
Легионер удержал его.
— Никаких ударов, пока не подам сигнал. И будете вести бой, пока один из вас не окажется в нокауте.
— Само собой, — воскликнул Малыш. И шумно заходил по комнате в пехотных сапогах.
Хайде сощурился и гневно посмотрел на него.
— Имей в виду, ублюдок, я чемпион города! Ты у меня похнычешь!
Легионер ударил гранатой по пустой противогазной коробке. Это был сигнал начать бой.
Боксеры подскочили и закружили по рингу. Оба держались как спортсмены, но мы знали по опыту, что спортивности их хватит не надолго. Как только кто-то первым нанесет сильный удар, бой перейдет в обычную драку со всеми ее подлыми уловками. Этого-то мы и ждали.
Хайде, прижав подбородок к груди, все время преследовал Малыша. Он походил на молодого быка, решившего прогнать всех других быков на край земли.
Малыш пятился и рычал, как белый медведь, которого хотят лишить куска мяса. Оба противника вполголоса осыпали друг друга ругательствами.
Внезапно Хайде выбросил вперед правую руку и три или четыре раза ударил Малыша в лицо. Голова дернулась назад, словно на пружине. Малыш заревел от ярости и неистово замахал кулаками, не попадая в усмехавшегося Хайде, уходившего от всех смертоносных ударов. Он постоянно держал стойку и мастерски действовал в защите.
После трех раундов лицо Малыша было основательно разукрашено. Хайде стал слишком самоуверенным. После десятого он провел сильный удар слева по ребрам. Появилось кроваво-красное пятно.
Малыш сплюнул кровь и злобно зарычал.
— Теперь Малыш озверел, — радостно выкрикнул Штеге. — Если заденет Юлиуса, то убьет.
— Давай, Малыш! — крикнул Порта. — Он сказал, что побьет тебя запросто, как девчонку!
Малыш остановился и свирепо взглянул на Порту.
— Этот охламон так сказал?
Порта с усмешкой кивнул.
— Да, и еще кое-что.
Хайде тут же воспользовался остановкой Малыша и нанес ему сильный удар в солнечное сплетение. Потом ногой по запястью.
Малыш заревел от боли и бурлившей ярости. Опустил голову, как баран, и ринулся вперед. В стремительном движении вышвырнул с ринга Легионера, порвал канаты и запустил табуреткой в Хайде; тот отскочил и укрылся позади нас.
Из груди Малыша вырывались странные, звериные звуки. Он почти ничего не видел, потому что глаза его совершенно заплыли. Хайде ударил его ногой в живот и кулаком в лицо — это называется «датский поцелуй».
Они носились друг за другом кругами. Наконец Малыш после болезненного удара левой по шее опустился на колени.
Хайде набросился на него, будто хорек. Они кусались, рычали, пинались, плевались. Потом оба поднялись на ноги. Лицо Малыша распухло от ударов Хайде так, что стало вдвое больше обычного.
— Нож! — заорал Малыш. — Дайте мой нож!
Хайде нанес пинок, от которого Малыш упал ничком. И на секунду забыл об осторожности. Эта секунда решила участь Хайде, как во многих предыдущих боях. Малыш сцапал его за щиколотку, встал с ревом, словно больная горилла, ухватил за брыкающиеся ноги и бил о пол головой, пока руки Хайде не повисли, как плети. Потом швырнул обмякшее тело в угол, получил свой приз, улегся и заснул.
Вскоре мы все тоже уснули, прижавшись друг к другу, словно щенята в холодной конюшне.
Снаружи сквозь голые, мерзлые деревья светила луна. Зловещее безмолвие гор опустилось на четырнадцать кандидатов в покойники, лежавших в коттедже, где раньше веселые туристы отдыхали после лыжных прогулок.
Малыш увидел их первым. Они быстро шли колонной по одному вниз по склону горы к упавшей скале, похожей на естественные ворота.
Услышав ворчание Малыша, мы высыпали наружу. Они намного превосходили нас численно. У них были огнеметы, три крупнокалиберных пулемета и миномет нового образца.
Нежно освещавшее горы утреннее солнце сверкало с необъяснимым весельем на их серебристых мертвых головах.
В полевой бинокль Старика мы видели, что в голове колонны идет оберштурмфюрер СС. Штеге, очевидно, был прав, полагая, что их целая рота.
— Передний похож на простуженную ищейку, — сказал Легионер и плюнул за каменную бровку.
Старик опустил бинокль. И, не оглядываясь, хрипло прошептал:
— Спрячьте Герхарда!
— Куда? — спросил Герхард Штиф, он стоял в дверях, глядя поверх плеча Порты.
Вот именно, куда? Мы переглянулись в отчаянии. Куда?
Малыш с Хайде повернули избитые лица к солнцу и замигали. То было зловещее утро.
Вверху кто-то споткнулся на узкой тропе. До нас негромко донеслась брань обершарфюрера, который размахивал автоматом и бегал вдоль колонны, словно овчарка.
— Дерьмовый тип, — буркнул Хайде, ощупывая заплывший глаз.
— Давайте установим пулемет и перестреляем всех, — усмехнулся Порта и оскалился, будто готовая укусить собака.
— Отличная мысль, а потом перережем им всем глотки! — предложил Малыш, подбросив свой длинный сибирский нож. Он замерцал, вращаясь в воздухе, и снова оказался в его руке, словно привязанный резинкой.
— Заткнитесь, болваны, — раздраженно прикрикнул Старик. — Если начнем стрелять, нам конец. Эсэсовцев в двадцать раз больше. Нужно их обмануть.
— Ты сам не веришь, что это удастся, — негромко сказал Штеге. — Они разделаются с нами, как только увидят остатки нашего пиршества и найдут Герхарда. Раздастся четырнадцать «бах!», и у этих треклятых воронов снова появится пища.
— Верно, Хуго, — кивнул Легионер. — И этот хмырь, обершарфюрер, засолит нас!
Он указал на рослого типа, который снова бранил кого-то из подчиненных.
Рота эсэсовцев медленно скрылась за елями. Примерно через четверть часа она должна была выйти из-за деревьев и вскоре обнаружить нас.
Появились они совершенно неожиданно. Штеге закусил губу и взвел затвор автомата.
Старик вскинул брови и погрозил нам кулаком. Малыш стоял, переступая с ноги на ногу.
Оружие эсэсовцев резко позвякивало, словно инструменты в руках судового дантиста перед тем, как он выдернет зуб у кочегара в грязных брюках и рваной тропической майке.
Краузе, попавший к нам за трусость эсэсовец, глухо кашлянул.
— Давай убираться отсюда!
— Боишься своих собратьев? — любезно осведомился Порта.
Эсэсовец нервозно вздрогнул и не ответил. Легионер свистнул.
— Mon Dieu, сейчас мы кое-что увидим.
Передний оберштурмфюрер шел быстрым шагом. Рукава его были закатаны, на руках виднелись густые черные волоски.
У нас появилось предчувствие смерти. Ноздри раздувались, как на охоте при далеких криках загонщиков.
Герхард вошел в дом. Малыш и Бауэр последовали за ним.
Подошедшие к нам эсэсовцы обливались потом. Все были очень юными. Внушительными, здоровыми парнями.
— Рота, стой! К но-ге! Нале-во! Вольно!
Команда была холодной, отчетливой, как и все в утреннем свете.
Старик, щурясь, посмотрел на офицера-эсэсовца с мертвой головой на фуражке и длинными черными волосками на руках. Взгляды их встретились. Старик медленно пошел к нему по необычайно зеленой траве. Которую старый еврей так любил.
Легионер попятился. Словно бы случайно привел автомат в положение для стрельбы и юркнул за поленицу.