Дора стала бить женщину по лицу тыльной стороной ладони. Нанесла четыре удара, очень сильных. Женщина утихла.
— Карл мертв, — прошептала она. И закричала снова. Запрыгала по полу, будто курица, которой отрубили голову. Пронзительным сопрано запела хорал. Казалось, хотела заглушить вой бомб.
— Помешалась, — сказал однорукий сапер-унтер. Вторую руку у него сожгло огнеметом при отступлении от Харькова.
Дора плюнула на пол и бросила взгляд на поющую женщину.
— Выведите ее в заднюю дверь, — приказала она и кивнула бельгийцу и своднику Эвальду.
Новая серия бомб сотрясла здания. Вопли тонули в потоке пламени, сметавшего все на своем пути по другую сторону Ганзаплатц. Громадный пылесос поглощал все, хорошее и плохое.
Дора принесла жареных каштанов. Мы обмакивали их в стоявшую посреди стола солонку.
Шупо подобрал свою каску, надел ее и пошел к двери. Он был вне себя из-за истории с матросом.
И тут появился патруль службы безопасности. Четверо солдат-эсэсовцев и обершарфюрер. Они поглядели на шупо с насмешливым удивлением. Один из них поигрывал автоматом. Улыбался, но это была не настоящая улыбка. Она наводила на мысль о довольном мурлыканье кота при встрече с мышью, забывшей, где ее норка.
Обершарфюрер протяжно свистнул.
— Так-так, смотрите, кого мы обнаружили. Грязного фараона. Грелся в теплом углу, да? Вижу, наше появление стало для тебя большой неожиданностью. Но, видишь ли, такова жизнь. Она полна неожиданностей, хороших и плохих. Знаешь, было бы неплохо, если б ты отдал рапорт.
Полицейский вытянулся и выпалил:
— Старший вахмистр полиции Крюль, пятнадцатый участок, Хауптбанхоф, произвожу обход. Никаких происшествий не случилось, докладывать не о чем.
Эсэсовцы рассмеялись. Обершарфюрер почесал мизинцем ухо.
— У тебя определенно нелады с воображением, дед. Половина Бремеррайхе уничтожена, а ты говоришь, что не о чем докладывать. Над лестницей лежат две маленькие обугленные туши, недавно бывшие людьми. И все равно не о чем докладывать?
Эсэсовцы рассмеялись снова.
Легионер поплевывал скорлупками каштанов. Дора закурила очередную сигару. Унтер со свидетельством об увечии крикнул:
— Повесьте его!
Обершарфюрер с улыбкой протянул руку к шупо. Полицейский молча отдал ему служебное предписание и удостоверение. Читать предписание обершарфюрер не стал. Равнодушно полистал серую книжечку. Потом сунул то и другое в нагрудный карман.
— Похоже, тебе очень хочется получить пулю в лоб, а, дед?
Полицейский захлопал глазами и что-то пробормотал под нос.
— Трибунал точит на тебя зубы.
Обершарфюрер усмехнулся, тронув кончиком пальца нос полицейского.
— И этот трибунал — мы, — улыбнулся похожий на кота эсэсовец. Обершарфюрер кивнул.
— Он позволяет себе сидеть с комфортом в каком-то борделе, когда мы выполняем приказ фюрера о защите и долге. — Обершарфюрер обошел вокруг полицейского, пристально осматривая его, вытащил у него из кобуры маузер и сунул себе в карман. — Такой, как ты, нам как раз и был нужен. Послужишь превосходным примером в назидание всем остальным. А ну, становись рылом к стене, живо!
Похожий на кота эсэсовец, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа. Он толкнул полицейского автоматом и поводил стволом перед его носом. Посмотрел на него с нетерпением.
— Тебя вздернут, ленивый фараон. И на груди у тебя будет табличка с одним-единственным словом: «ДЕЗЕРТИР».
Четверо его товарищей громко захохотали.
— А потом мы повесим тебе на шею краденую колбасу, клептоман! — выкрикнул обершарфюрер. Подошел к стоявшей за стойкой Труде: — Пять двойных, и пошевеливайся.
Дора положила сигару и встала. Подмигнула Труде, и та скрылась в задней комнате, где был телефон. Дора заняла ее место за стойкой. Глубоко затянулась длинной сигарой.
Обершарфюрер изучающе поглядел на нее. Казалось, он лишился уверенности в себе при виде невысокой, полной женщины с суровыми глазами, глядящими на него равнодушно, словно на муху на стене.
— Пять двойных.
Голос его прозвучал визгливо.
Дора неторопливо вынула сигару изо рта и выпустила дым ему в лицо.
— Чего орешь? Мы не глухие.
— Тогда давай пять двойных.
— Нет.
Прозвучало это, словно выстрел из крупнокалиберной винтовки.
Мы подняли взгляд. Легионер зловеще улыбнулся. Лениво поднялся, подошел к стойке и сел на табурет возле обершарфюрера.
— Умный парень? — спросил он у Доры и указал подбородком на него.
Дора покачала головой.
— Нет. Глупый.
— Кто глупый, сводня? — крикнул обершарфюрер.
Дора снова выпустила дым ему в глаза.
— Ты, мой мальчик. Будь ты умным, то был бы уже далеко отсюда вместе со своими телохранителями.
Появилась Труде. Чуть заметно кивнула Доре. Со злобным удовольствием поглядела на эсэсовцев.
Обершарфюрер начал выходить из себя.
— Ты угрожаешь нам, негодная шлюха? Похоже, тебе пора совершить поездку в главное управление. Там я лично превращу тебя в фарш.
Его подчиненные громко рассмеялись. Тот, что походил на кота, положил автомат на стойку. Легионер толкнул его пальцем. Автомат упал на пол.
— Ты что делаешь, скотина? — крикнул эсэсовец.
Легионер обнажил зубы в зловещей улыбке.
Дора еще раз взглянула на Труде, та снова успокаивающе кивнула.
— Подними этот пульверизатор, — приказал обершарфюрер телохранителю. И обратился к Доре: — Ну, давай заказанные пять двойных, а то обслужим себя сами.
— Вы ничего не получите, — ответила та, ставя бутылку на вторую сверху полку.
— Черт возьми, как это понять? Мы что, недостаточно хороши?
— У меня вы ничего не получите, хотя я уверена, что вы прекрасно выполняете ту работу, для которой вас наняли.
Обершарфюрер перегнулся через стойку и прошептал со сдержанной яростью:
— Пять двойных, грязная свинья, и НЕМЕДЛЕННО!
Похожий на кота бесшумно скользнул за стойку.
— Делай, что говорит обершар, иначе твой парик вспыхнет.
Унтер со свидетельством об увечии встал и, шатаясь, подошел к стойке.
— Кто-нибудь хочет подраться? — протянул он пьяным голосом.
Обершарфюрер поглядел на него и удовольствовался тем, что плюнул и прошипел:
— Пошел вон, пехтура!
Унтер зашатался, будто дерево в бурю. Мы все думали, что он упадет, но ему удалось сохранить равновесие. Он приблизил лицо к обершарфюреру.
— Вижу, тебе необходим хороший массаж.
Обершарфюрер ударил всего раз — рукояткой пистолета. Унтер упал, как подкошенный. Из носа у него хлынула кровь.
— Хватит! — крикнула Дора, положив сигару. — Если сейчас же не уберетесь, у вас будут большие неприятности!
Она подняла с пола автомат и положила его на колени котообразному эсэсовцу с не допускающим возражений видом.
— Стойка не арсенал. У нее другое назначение.
И принялась лихорадочно вытирать ее салфеткой, поглядывая краем глаза на вращающуюся дверь.
Легионер хотел что-то сказать. Но успел произнести только «merde».
— Заткнись и не суйся не в свое дело! — злобно прошипела ему Дора.
— Черт возьми, — воскликнул обершарфюрер. — Грязная шлюха, мы будем знать, как строить тебе глазки, когда появишься у нас! Мы так разнесем твой притон, что нам позавидует сам дьявол!
И в ярости так пнул в лицо лежавшего без сознания унтера, что с его головы слетела большая повязка, обнажив свежий операционный шрам. Он разошелся в несколько местах, и оттуда сочилась жидкость. Видна была красная плоть. Марлевый дренаж выпал.
Одна из девиц склонилась над лежавшим без сознания человеком.
— О, Ганс, бедный Ганс.
Она с трудом потащила его в нишу. Эсэсовцы засмеялись. Обершарфюрер пожал плечами.
— Уходя, прихватим с собой этого типа. Всыплем ему, как следует. А теперь пять двойных!
Бельгиец у двери предупреждающе кашлянул. Дора подняла взгляд и весело улыбнулась.
В двери стоял невысокий человек с привлекательными чертами лица, одетый в приталенное пальто. Белый шарф был несколько раз обернут вокруг шеи. На руках были белые перчатки, на голове серая фетровая шляпа. Глаза его резко контрастировали со всем остальным. Были мертвенными, водянистыми.
Дора закурила очередную сигару, щелкнула пальцами и сказала:
— Привет, Пауль.
Невысокий человек кивнул и произнес:
— Хайль Гитлер!
Он сделал несколько шагов, скрипя остроносыми черными ботинками. Сунул сигарету в очень длинный серебряный мундштук с наконечником из слоновой кости.
Эсэсовцы и все посетители глядели на него, как зачарованные.
Пришедший указал мундштуком на обершарфюрера, который сидел на высоком табурете, покачивая ногой.
— Что вы здесь делаете?
Обершарфюрер пришел в замешательство. Не знал, что делать. Подскочить и отбарабанить рапорт или крикнуть: «Заткнись, грязная свинья, кто ты такой?» Он предпочел бы последнее, но лающий голос казался очень уж знакомым. Напоминал о казармах и темных коридорах в управлении гестапо. Его что-то парализовало. Он знал по опыту, что под нелепой штатской одеждой может скрываться самая неожиданная личность.
Обершарфюрер сполз с табурета, хотя ему не очень хотелось. Свел вместе каблуки, не щелкнув ими. И отдал рапорт совершенно не по-военному. Доложил, что проводил обычную облаву и схватил сомнительного вида шупо, которого заподозрил в дезертирстве.
Невысокий человек бросил равнодушный взгляд на стоявшего возле стены полицейского.
— Предписание на облаву, — потребовал он.
Обершарфюрер переступил с ноги на ногу. Захлопал глазами, как всегда, когда недопонимал чего-то.
Рука в белой лайковой перчатке с длинными, похожими на змей пальцами была требовательно протянута.
— Предписание на облаву, обершар!
— У меня нет его, герр…
На него удивленно уставился глаз, левый глаз на бледном, худощавом лице. Правый, пустой и водянистый, смотрел в пустоту. Он был фарфоровым. Не очень хорошей имитацией, однако невысокий человек был им доволен. Его жертвы всегда приходили в смятение, видя ледяной холод этого глаза. Он был таким же бесчувственным и холодным, как мозг и душа невысокого человека.