«Это же дочь Вишневского!», шептались потом. «У неё это в крови».
На первом экзамене по анатомии профессор долго рассматривал её работу:
«Знаете, Елена Александровна, у вас удивительное пространственное мышление. Как у хирурга. Вы ведь по стопам отца пойдете?»
«Обязательно», ответила она. «Только сначала нужно стать достойной фамилии».
В октябре приехал отец — был на конференции в Смоленске. Они долго гуляли по старому городу. Александр Сергеевич рассказывал о своих студенческих годах, о первых операциях, об Афганистане.
«Знаешь, папа», вдруг сказала Елена, «когда я в анатомичке — словно чувствую чьё-то присутствие. Как будто кто-то направляет руки…»
Отец улыбнулся:
«Это они — наши ангелы-хранители. Все врачи нашего рода. Они всегда рядом, когда мы служим медицине».
Над куполами древнего города разливалось знакомое сияние. Елена подняла глаза: «Папа, смотри! Как тогда, в твоих рассказах о госпитале.»
«Да, доченька. Значит, приняли тебя. Значит, быть тебе настоящим врачом».
В общежитие она вернулась окрыленная. Достала старый отцовский атлас — потертый, с пометками трех поколений врачей. Теперь она точно знала — это её путь, её призвание, её судьба.
К концу первого семестра Елена уже точно знала — будет военным хирургом. Как отец, как дед. На зимних каникулах, вернувшись домой, она впервые попросила: «Пап, возьми меня в операционную. Хоть посмотреть.»
Александр Сергеевич надел на дочь свой запасной халат: «Только стой тихо. И смотри внимательно».
Три часа она не шелохнулась, впитывая каждое движение отцовских рук. А после операции медсестры шептались:
«Вы видели её глаза? Настоящая Вишневская!»
Вечером дома десятилетняя Люба требовала рассказать всё в подробностях: «Лена, а правда, что у папы руки светятся во время операции?»
«Нет, малыш», улыбнулась сестра. «Просто над операционной всегда есть особое сияние.»
Наташа, слушая дочерей, украдкой смахнула слезу — её девочки, продолжательницы династии. Александр Сергеевич обнял жену: «Всё правильно, родная. Так и должно быть».
А через неделю в институте Елена впервые встретила его — студента-старшекурсника Андрея Северова. Он ассистировал на кафедре хирургии, и в его руках скальпель словно оживал.
История 2Встреча
Андрей Северов был из тех студентов, о которых говорят — «родился с скальпелем в руках». Потомственный хирург в третьем поколении, он уже на пятом курсе ассистировал в сложных операциях.
Их первая встреча произошла в библиотеке. Елена искала редкий атлас по военнополевой хирургии, когда услышала за спиной:
«Вам помочь? Этот том обычно на верхней полке».
Она обернулась — высокий, светловолосый, с удивительно спокойным взглядом серых глаз. «Вишневская», представилась она.
«Дочь Александра Сергеевича?» В его голосе прозвучало неподдельное уважение. «Я читал его работы по афганскому периоду. Гениальные решения в полевых условиях».
«А вы?..»
«Северов Андрей. Мой дед оперировал с вашим в Сталинграде».
Над старинными фолиантами медицинской библиотеки вдруг проступило то самое, знакомое с детства сияние.
Они просидели в библиотеке до закрытия. Андрей рассказывал о своей семье — дед, Николай Петрович Северов, был легендой военной медицины, отец заведовал кардиохирургией в Ленинграде.
«А я вот решил в Смоленск поехать», улыбался он. «Захотелось самому, без громкой фамилии…» «Понимаю», кивнула Елена. «Только от фамилии не убежишь — она в крови».
После библиотеки он предложил проводить её до общежития. Шли через старый город, говорили о медицине, о первых операциях, о том, как важно не дрогнуть, когда держишь в руках чужую жизнь.
«Знаете, Лена», вдруг сказал Андрей, «я вас сразу заметил. На практике в анатомичке. У вас руки… особенные. Как у настоящего хирурга».
Она смутилась:
«Это гены. У нас все в роду — военные врачи».
«Нет», покачал головой Андрей. «Это призвание. Его не передашь по наследству. Оно или есть, или нет». На следующий день он ждал её после занятий:
«Хотите посмотреть операцию? Профессор Старовойтов разрешил присутствовать».
В операционной Елена впервые увидела Андрея другим — собранным, сосредоточенным. Его руки двигались четко и уверенно, помогая профессору. И над операционным столом мерцало то же сияние, что она помнила с детства.
После операции он провожал её молча. А потом вдруг остановился: «Лена, знаете… Когда я увидел вас в операционной, понял — вы тоже это чувствуете. Это особое состояние, когда словно кто-то ведет твои руки.»
«Ангелы-хранители», тихо сказала она. «Папа говорит — у врачей они особенные». «Да», кивнул Андрей. «Мой дед тоже так говорил. Особенно после Сталинграда.»
Они стали встречаться каждый день. Вместе готовились к занятиям, спорили о методиках операций, мечтали о будущем. Андрей учил её технике наложения швов — у него была собственная методика.
«Смотрите», говорил он, показывая движения. «Главное — чувствовать ткань. Она живая, она подскажет.»
А по вечерам они гуляли по старому городу. Андрей рассказывал о своих дежурствах в больнице, о первой самостоятельной операции, о планах стать военным хирургом.
«Знаете, Лена», сказал он однажды, «я ведь тоже читал про Афганистан. Про вашего отца, про госпиталь… И понял — вот оно, настоящее призвание врача. Быть там, где ты нужнее всего».
В марте Андрей повез Елену в Ленинград — знакомиться с родителями. Михаил Николаевич Северов, увидев дочь Вишневского, растрогался:
«Надо же, как судьба распорядилась! Ваш дед, Сергей Николаевич, меня оперировал в сорок третьем. Можно сказать, жизнь подарил».
Вечером Елена писала домой:
«Папа, мама, кажется, я встретила свою судьбу. И знаете — он тоже из врачебной семьи. Его дед оперировал с нашим в Сталинграде. Наверное, это не случайно.»
Александр Сергеевич, прочитав письмо, долго смотрел в окно: «Наташа, помнишь, как мы встретились? Тоже в больнице.»
«Да», улыбнулась жена. «Видимо, у врачей свои законы притяжения».
А в Смоленске уже наступала весна. Андрей готовился к госэкзаменам, Елена помогала ему систематизировать материалы. Они строили планы на будущее, мечтали работать вместе.
Но время готовило свои испытания. Страна стояла на пороге больших перемен, и никто не знал, какой будет медицина в новой эпохе.
История 3Испытание
Девяностые ворвались в их жизнь внезапно — пустыми полками магазинов, талонами на всё, от сахара до мыла, очередями за самым необходимым. Но страшнее всего было другое — развал системы здравоохранения.
В калининградской больнице, где работал Александр Сергеевич, начались перебои с медикаментами. Наташа научилась доставать всё необходимое путем немыслимых обменов: талоны на водку меняла на бинты, отрезы ткани — на физраствор.
«Саша не должен об этом знать», говорила она свекрови. «Ему нужно оперировать, а не думать о бытовых проблемах».
Елена, приезжая на выходные домой, видела, как осунулась мама, как появилась седина в волосах отца. Но в операционной Александр Сергеевич был прежним — собранным, уверенным:
«Главное — руки помнят», говорил он. «А остальное приложится».
Андрей, уже работавший в военном госпитале, писал ей в Смоленск:
«Знаешь, Леночка, сейчас многие уходят из медицины — в бизнес, в торговлю. А я смотрю на своих пациентов и понимаю — нет, не смогу предать. Это же не профессия — это служение.»
«Доктор Вишневский, может в частную клинику? Там и зарплата другая, и условия…», предлагали Александру Сергеевичу. Он только качал головой: «А кто здесь останется? Кто будет оперировать тех, кому платить нечем?»
Наташа научилась экономить на всём. Но когда речь шла о медицинских журналах для мужа или учебниках для Елены — отдавала последнее: «Это святое. Врач должен развиваться».
Маленькая Люба, теперь уже школьница, однажды спросила:
«Мама, а почему папа не уходит туда, где больше платят? У Маринки папа в коммерцию ушёл, они теперь богатые.»
«Доченька», Наташа присела рядом, «понимаешь, настоящий врач — это как солдат. Он не может оставить свой пост. Особенно когда трудно».
В Смоленске Елена подрабатывала ночной медсестрой. Андрей, узнав об этом, примчался из Ленинграда: «Я же могу помочь!»
«Нет», покачала она головой. «Я дочь военврача. Мы справляемся сами».
А по ночам в больнице, делая уколы и меняя капельницы, она вспоминала рассказы отца об Афганистане. Как они оперировали при свечах, как берегли каждый бинт, каждую ампулу.
«Доктор», позвал как-то раз пожилой пациент, «а правда, что вы — дочь того самого Вишневского, военврача?» «Правда».
«Вот и хорошо. Значит, не бросите.»
И снова, как в детстве, над больничной палатой появлялось легкое сияние — словно все ангелы-хранители слетались поддержать тех, кто остался верен клятве Гиппократа.
Весной 92-го Александр Сергеевич собрал коллектив: «Знаю, всем тяжело. Но мы выстоим. Потому что мы — врачи».
В тот вечер домой его провожал старый санитар, дядя Миша:
«Знаете, доктор Вишневский, я ведь с вашим отцом еще работал. И вот что скажу — медицина, она как река. Бывает, мелеет, бывает, камни со дна видны. Но не пересыхает. Потому что без неё жизни нет».
Елена, приехав на каникулы, застала родителей за необычным занятием — они перебирали старые медицинские инструменты:
«Видишь», говорил отец, «этим зажимом еще дед в Сталинграде работал. А этот скальпель мне в Афгане жизнь спас — качество немецкое, довоенное.»
«Папа», вдруг спросила она, «а ты никогда не жалел, что врачом стал?»
Александр Сергеевич посмотрел на дочь тем особым взглядом, который она помнила с детства: «Знаешь, родная, есть такие пути, которые выбирает сердце. И если оно выбрало — значит, это судьба».
В дверь позвонили — на пороге стоял Андрей, приехавший из Ленинграда: «Александр Сергеевич, Наталья Владимировна… Я хочу просить руки вашей дочери».