«Товарищ начмед», голос Любы звучал по-взрослому твердо, «студентка первого курса Смоленского мединститута Любовь Вишневская прибыла для прохождения практики».
«Вишневская?», начмед внимательно посмотрел на девушку. «Третье поколение значит. Что ж, определим вас в перевязочную для начала».
Но судьба распорядилась иначе. В тот же день привезли тяжелораненых — подорвались на мине. Люба бросилась помогать, действуя четко и уверенно, словно всю жизнь работала в военном госпитале.
«Откуда ты знаешь, что делать?», спросила потом Елена.
«А я папины конспекты наизусть выучила», просто ответила сестра. «И дедушкины записи. И твои письма перечитывала. Я ведь готовилась, Лена. Я знала, что моё место здесь».
В её глазах горел тот же огонь, что Елена видела в зеркале, что помнила в глазах отца, что знала по фотографиям деда. Огонь призвания, передающийся в их роду от поколения к поколению.
«Знаешь», сказал вечером Андрей, «она удивительно похожа на тебя. Те же движения, тот же взгляд. Словно время повернулось вспять, и я снова вижу тебя студенткой».
А над госпиталем разливалось особенно яркое сияние — словно все ангелыхранители слетелись посмотреть на новое поколение врачей рода Вишневских.
Люба училась жадно, впитывая каждое слово, каждое движение. Днем — в перевязочной, вечерами — на лекциях Елены для молодых врачей. Она вела подробный дневник, как когда-то их отец в Афганистане.
«Сегодня видела, как сестра оперировала осколочное ранение», писала она. «Её руки словно светились изнутри. Наверное, так же оперировал дедушка в Сталинграде. И папа в Кабуле. Интересно, смогу ли я когда-нибудь так же?»
Елена заметила — в присутствии Любы раненые быстрее шли на поправку. Она умела находить нужные слова, могла рассмешить даже самых тяжелых пациентов. «Солнышко наше», называли её бойцы.
«У неё дар», сказал как-то начмед. «Не только врачебный. Человеческий. Такие врачи лечат не только руками, но и сердцем».
Первое серьезное испытание пришло неожиданно. Во время обстрела в госпиталь привезли детей — автобус попал под перекрестный огонь. Люба работала наравне со всеми, не отходя от маленьких пациентов.
«Я справлюсь», твердо сказала она сестре. «Я же Вишневская. У нас это в крови».
Они не спали двое суток. Елена краем глаза следила за сестрой — не сломается ли? Но Люба держалась. Только под утро второго дня, когда стало ясно, что все дети будут жить, она наконец расплакалась.
«Иди сюда», Елена обняла сестру. «Знаешь, я тоже плакала после первых тяжелых операций. И папа плакал в Афгане. Это нормально. Главное — не разучиться чувствовать».
В ту ночь они долго говорили — о призвании, о судьбе, о той особой силе, что течет в их венах. О том свете, что ведет их по жизни — свете милосердия и служения.
«А знаешь, что самое удивительное?», сказала как-то Люба после сложной смены.
«Когда я в операционной, мне кажется, что все они рядом — и дедушка, и папа, и ты. Словно целая династия стоит за спиной».
Елена понимающе кивнула. Она тоже это чувствовала — незримое присутствие всех поколений врачей их рода. Особенно в самые трудные минуты.
Однажды в госпиталь привезли молодого солдата — почти ровесника Любы. Множественные осколочные ранения, большая потеря крови. Люба не отходила от него сутками.
«Вы похожи на ангела», прошептал он, приходя в себя. «Такое же сияние вокруг».
Елена, услышав эти слова, замерла. Она вспомнила рассказы отца о том, как раненые в Афганистане видели особый свет вокруг военврачей. Неужели и Люба уже обрела этот дар?
«Я горжусь тобой, сестренка», сказала она вечером. «Ты настоящий врач. Достойная дочь своего рода».
В тот день они написали общее письмо домой. Люба старательно выводила: «Папа, теперь я понимаю, почему ты говорил, что врач — это не профессия, а судьба.
Здесь, в госпитале, всё по-настоящему. И я точно знаю — это мой путь».
Елена добавила: «Папа, ты можешь гордиться. Люба — настоящая Вишневская. В ней живет та же сила, что и в тебе, что и в дедушке. Династия продолжается».
В конце месяца в госпиталь приехала комиссия из Министерства обороны. Проверяли работу медперсонала, смотрели документацию. Особое внимание уделили необычному явлению — трем поколениям врачей одной династии.
«Феноменальный случай», говорил седой генерал-майор медицинской службы. «Дед в Сталинграде, отец в Афганистане, дочери здесь. И посмотрите на результаты — самая низкая смертность среди всех фронтовых госпиталей».
Люба стояла рядом с сестрой, гордо расправив плечи. На её халате уже появилась первая награда — знак «За спасение раненых». Такой же, какой когда-то получил их дед.
«Товарищ генерал», вдруг сказала она, «разрешите обратиться? Я хочу после института пойти в военную медицину. Как отец, как сестра».
«Разрешаю», улыбнулся генерал. «С такими корнями — прямая дорога».
Вечером, когда комиссия уехала, сестры сидели у входа в госпиталь. Где-то вдалеке грохотала канонада, но здесь, под защитой ангелов-хранителей, было тихо.
«Лена», вдруг сказала Люба, «а ведь это только начало, правда? Будут новые войны, новые испытания. И мы снова будем нужны».
«Да, малыш. Такая у нас судьба — быть там, где труднее всего. Где нужнее всего. Где жизнь и смерть ходят рядом».
Над госпиталем разливалось вечернее сияние. А в операционной уже готовились к ночному дежурству — война не знает выходных.
История 4Врач военного времени
Это была самая страшная ночь за всё время их пребывания в Чечне. После массированного обстрела в госпиталь привезли сразу тридцать тяжелораненых.
Среди них — группа разведчиков, попавших в засаду.
«Елена Александровна, вас в первую операционную», голос начмеда звучал напряженно. «Там командир группы, множественные ранения, задета сонная артерия».
В операционной она сразу поняла — случай почти безнадежный. Но сдаваться было нельзя. За спиной словно встали все поколения военврачей их рода — дед, отец, прадед.
«Капитан, вы меня слышите?», она склонилась над раненым. «Я — военврач Вишневская-Северова. И я вам обещаю — вы будете жить».
Операция длилась семь часов. Андрей не отходил от стола — они работали как единый организм. Люба подавала инструменты, следила за показателями. Трижды сердце капитана останавливалось, и трижды они возвращали его к жизни.
«Я никогда такого не видела», прошептала операционная сестра. «Словно сама смерть отступила перед ними».
А Елена просто делала свою работу. Как делали её все военврачи их рода — точно, уверенно, не позволяя рукам дрожать даже после многих часов напряжения.
«Жить будет», сказала она наконец. «Теперь всё зависит от него самого».
И в этот момент над госпиталем снова разлилось то самое сияние — словно все ангелы-хранители слетелись благословить очередную победу над смертью.
После той ночи в госпитале что-то изменилось. К Елене стали обращаться не просто по имени-отчеству, а уважительно — «доктор Вишневская-Северова». Даже старые военврачи признали в ней не просто дочь известного хирурга, а мастера своего дела.
«Знаешь», сказал ей как-то начмед, «я сорок лет в военной медицине, но такого еще не видел. У тебя особый дар — ты не просто оперируешь, ты словно видишь раненого насквозь».
В один из дней в госпиталь привезли детей из разбомбленной школы. Елена работала сутки без перерыва. Андрей пытался отправить её отдохнуть, но она только качала головой:
«Нет, родной. Пока здесь есть хоть один ребенок, которому нужна помощь, я не уйду».
Она оперировала девочку с осколочным ранением в грудь, когда начался обстрел. Здание тряслось, с потолка сыпалась штукатурка, но руки хирурга оставались твердыми.
«Доченька», шептала она раненой, «ты только держись. Мы справимся. Мы обязательно справимся».
И они справились. Все дети выжили. А через неделю пришла правительственная телеграмма — Елену Александровну Вишневскую-Северову представили к ордену Мужества.
«За проявленный героизм при спасении мирного населения», зачитал начмед на построении. «За верность врачебному долгу в условиях, сопряженных с риском для жизни».
Но самой важной наградой для неё стало письмо от спасенной девочки: «Дорогая тетя доктор! Когда я вырасту, я тоже буду врачом. Чтобы спасать жизни, как Вы».
В госпитале появилась традиция — перед особо сложными операциями приглашать доктора Вишневскую-Северову на консультацию. Она никогда не отказывала, даже если это случалось после её суточного дежурства.
«Научите меня», попросил однажды молодой хирург после очередной успешной операции. «Как Вы это делаете? Как находите единственно верное решение?»
Елена задумалась: «Знаешь, нас в семье учили — настоящий врач должен не только видеть рану, но и чувствовать боль пациента. Когда ты полностью погружаешься в состояние раненого, решение приходит само».
Андрей, наблюдавший за женой, часто удивлялся — откуда в этой хрупкой женщине столько силы? После многочасовых операций она находила время учить молодых врачей, поддерживать раненых, писать письма их семьям.
«Ты совсем себя не бережешь», говорил он с тревогой.
«Я — военврач», отвечала она просто. «Как отец, как дед. У нас нет права на усталость».
Однажды в госпиталь приехала съемочная группа центрального телевидения — делать репортаж о военных медиках. Елена сначала отказывалась от интервью, но журналисты настояли.
«Расскажите о вашей династии», просили они.
«Знаете», она на минуту прикрыла глаза, «когда я оперирую, я чувствую за спиной всех — и деда, прошедшего Сталинград, и отца, спасавшего жизни в Афганистане. Они словно направляют мои руки. А теперь здесь моя младшая сестра — продолжение нашего рода. И я верю — эта цепочка не прервется».
В последний день осени случилось то, что навсегда изменило жизнь Елены. После очередной сложной операции она почувствовала необычную слабость. Андрей настоял на обследовании.