«Товарищ военврач!» — голос Елены вывел из оцепенения. «Тяжелый в третьем классе!»
Молоденький лейтенант, почти мальчик. Осколочное ранение в грудную клетку, большая кровопотеря. Пульс нитевидный, дыхание поверхностное.
«В операционную, срочно!»
Елена уже готовила инструменты. Её движения — четкие, выверенные, словно танец смерти со временем. Каждая секунда на счету.
«Крови мало осталось,» — тихо сказала она, готовя систему для переливания. «Последний флакон.» Сергей кивнул. Выбора нет — либо спасать сейчас, либо… Об этом «либо» думать не хотелось.
Разрез открыл страшную картину: осколок задел легкое, кровь заполнила плевральную полость. Работать приходилось практически вслепую — электричества не было, операционную освещали керосиновые лампы.
«Зажим… Тампон… Отсос…»
Елена подавала инструменты, словно читая его мысли. За месяц работы они научились понимать друг друга без слов.
Внезапно раненый дернулся — начиналась агония. «Держите его!»
«Пульс падает!» «Адреналин!»
Шприц в умелых руках Елены мелькнул как молния. Сергей физически ощущал, как утекает время, как ускользает жизнь под его пальцами.
«Господи, помоги» — беззвучно шевельнулись губы Елены.
И словно кто-то услышал эту молитву. Пульс выровнялся, дыхание стало глубже. Жизнь возвращалась.
«Шов… Еще шов.»
За окном грохотала канонада — бои за Смоленск не утихали. Но здесь, в импровизированной операционной, шла своя битва. Битва за каждый вдох, за каждый удар сердца.
Последний шов лег ровно, аккуратно. Сергей выпрямился, чувствуя, как немеет спина от напряжения. «Жить будет,» — выдохнул он, стягивая перчатки.
Елена молча протянула полотенце. Их пальцы на мгновение соприкоснулись — и по телу пробежала теплая волна. Не время, не место для таких чувств. Но сердцу не прикажешь.
Сергей смотрел на спящего после операции лейтенанта. Совсем мальчишка, чуть младше его самого. Где-то ждет мать, может, девушка.
«Господи, как же страшно держать в руках чужую жизнь,» — думал он, машинально протирая инструменты. «Месяц назад самым сложным казался экзамен по хирургии. А теперь каждый день — экзамен. Только вместо оценок — жизни. Прав ли я? Все ли делаю правильно? Что сказал бы отец, увидев мои швы?»
Елена украдкой наблюдала за ним. В тусклом свете керосинки его профиль казался особенно четким, словно высеченным из камня. Осунувшийся, повзрослевший за этот месяц.
«Как же ты похож на того раненого летчика,» — думала она. «Такой же упрямый подбородок, такие же сосредоточенные глаза. Тот не выжил — а ты должен. Должен выстоять, выдержать. Я рядом, я помогу.»
Её пальцы автоматически перебирали бинты, а в памяти всплывал довоенный госпиталь, практика в хирургии. Как давно это было! Словно в другой жизни.
«Мама говорила — у меня руки легкие, счастливые. Пусть будут. Пусть помогут ему, поддержат. Только бы выдержал, не сломался.»
А за окном грохотало, и небо полыхало заревом, и везли, везли раненых. И каждый со своей историей, со своей болью, со своей надеждой на спасение.
«Научиться бы не думать,» — Сергей сжал пальцами переносицу. «Просто делать свое дело. Как механизм, как автомат. Но нет — каждого помню. Каждого вижу во сне.»
Елена подошла, тихо коснулась его плеча:
«Пойдемте, товарищ военврач. Там еще двое тяжелых.»
И снова — в операционную. Снова — бой со смертью. Только теперь они знали точно: вместе справятся. Должны справиться.
Потому что за их плечами — вся страна. Потому что нет права на слабость. Потому что война учит главному: настоящая сила — в единстве душ и сердец.
«Следующий!» — голос старшей медсестры прервал момент.
Снова работа. Снова борьба. Снова победа над смертью — или поражение. Как повезет.
К вечеру поток раненых стал ослабевать. Сергей присел на подоконник, глядя на зарево над городом. Смоленск горел. Где-то там, в огне и дыму, решалась судьба войны.
«Держи,» — Елена протянула кружку с горячим чаем. «Надо беречь силы.»
Он благодарно кивнул. Странно, но именно в этом аду они научились ценить простые вещи — глоток чая, минуту тишины, теплый взгляд.
«Знаешь,» — она помолчала, подбирая слова, — «я сегодня поняла: мы сильнее, чем думаем. Особенно когда вместе.»
Сергей посмотрел на её усталое лицо, на руки в йоде, на выбившуюся из-под косынки прядь. Красивая… Даже здесь, даже такая измученная — красивая.
«Да, вместе…» — эхом отозвался он.
Но договорить не успел — снова привезли раненых. Смоленский котел продолжал собирать свою страшную жатву.
А они продолжали спасать. Лечить. Возвращать в строй. Потому что не имели права на слабость. Потому что за их плечами стояла страна. Потому что вместе они были сильнее смерти.
История 2Ночной разговор
Ночь выдалась на удивление тихой. Только изредка доносились далекие взрывы, да потрескивали поленья в печке учительской, ставшей ординаторской медсанбата.
Сергей дежурил у тяжелых. После трех суток непрерывных боев впервые появилась минута передышки. Он сидел у окна, машинально поглаживая отцовский стетоскоп — единственную вещь, которую успел захватить из дома.
«Чай будете?» — тихий голос Елены заставил вздрогнуть. Она стояла в дверях, держа две кружки. В тусклом свете керосинки её лицо казалось особенно юным и беззащитным.
«Спасибо… А вы почему не отдыхаете?»
«Не спится,» — она присела рядом. «Все думаю о доме. О маме. Успела ли уехать.»
В её голосе дрогнула такая тоска, что защемило сердце. Сергей вспомнил их последний разговор с отцом: «Береги себя, сынок. И помни — врач должен лечить не только тело, но и душу.»
«Расскажите о себе,» — попросил он. «О мирной жизни.»
Елена помолчала, глядя в темноту за окном. Потом тихо начала: «Знаете, я ведь не собиралась в медицину идти.»
«Я мечтала стать балериной,» — Елена улыбнулась своим воспоминаниям. «Даже в студию при театре ходила. А потом… Потом в нашем дворе случилось несчастье. Мальчик упал с дерева, сильно разбился. И я растерялась, не знала, что делать.»
Она замолчала, отпивая остывший чай. Сергей ждал, боясь спугнуть момент откровения.
«В тот день я поняла — красиво танцевать может многие, а вот спасать жизни. Это особый дар. Особое призвание.»
«А ваши родители?»
«Мама плакала — она так мечтала увидеть меня на сцене. А папа… Папа просто обнял и сказал: „Доченька, главное — чтобы сердце пело.“ Он у меня удивительный…»
В её голосе зазвучали слезы. Сергей осторожно коснулся её руки: «Они обязательно эвакуировались. Обязательно.»
«А ваши? Вы никогда не рассказываете о семье.» Теперь настала его очередь всматриваться в темноту.
«Отец — военный хирург. Сейчас в госпитале, а мама помогает ему, как может и поддерживает всеми силами!»
«Знаете, что самое странное? Я до сих пор, когда особенно трудно, слышу её голос. „Сереженька, милый, ты справишься.“»
Из палаты донесся стон. Они одновременно вскочили — работа звала. Но что-то изменилось между ними в эту ночь. Словно невидимая стена рухнула.
«Елена» — он задержал её руку. «Можно… можно просто Лена?» Она кивнула, и в полумраке блеснули глаза:
«А меня в детстве Ленчиком звали. Представляете?» «Очень подходит,» — улыбнулся он. «Такое же светлое имя.»
Снова застонал раненый. Надо было идти. Но так хотелось продлить эту минуту.
«Знаете, Сережа,» — она впервые назвала его по имени. «Я часто думаю: закончится война, и все будет как прежде. Только… сможем ли мы быть прежними?»
Он покачал головой:
«Нет. Но, может, это и к лучшему? Может, мы станем сильнее? Человечнее?» «А мечты? О чем вы мечтаете?»
«О госпитале. О работе рядом с отцом. Где можно будет спасать людей не под бомбежками. Где будет настоящая операционная, современное оборудование.»
«И сад,» — неожиданно добавила она. «Обязательно должен быть сад. Чтобы раненые могли гулять, набираться сил.»
«И фонтан,» — подхватил он. «Маленький, уютный.»
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись — впервые за много дней. Как странно мечтать о фонтанах, когда вокруг война. Но, может, именно мечты и держат душу живой?
«Товарищ военврач!» — голос санитара прервал их разговор. «Там у третьего температура поднялась!» Снова работа. Снова бой за жизнь. Но теперь они знали друг о друге чуть больше. Понимали чуть глубже.
А за окном занимался рассвет. Где-то там, за линией фронта, остались их дома, их прошлая жизнь. Но здесь, в прифронтовом медсанбате, рождалось что-то новое. Хрупкое, как первый луч солнца. Сильное, как биение двух сердец в унисон.
И это давало надежду. Надежду на то, что даже на войне есть место мечтам. Что любовь сильнее смерти. Что завтра обязательно наступит.
История 3Сестринский пост
Елена любила предрассветные часы. Когда стихали стоны раненых, когда можно было на минуту присесть у окна, когда первые лучи солнца пробивались сквозь наспех заклеенные стекла.
«Как там мама?» — привычная мысль кольнула сердце. В такие минуты особенно остро вспоминался их уютный дом, мамины пирожки с яблоками, папин смех.
Тихий стон из угловой палаты прервал воспоминания. Молоденький сержант, вчера прооперированный Сергеем. Жар, бред, воспаленные швы.
«Мама… мамочка» — шептали запекшиеся губы.
«Тише, родной,» — Елена присела рядом, промокая влажной салфеткой горячий лоб. «Я здесь, я рядом.»
В такие моменты она становилась для них всем — матерью, сестрой, ангеломхранителем. Каждого помнила по имени, для каждого находила особые слова.
«Сестричка,» — позвал кто-то из дальнего угла. «Водички бы.»
Она помнила, как впервые услышала это слово — «ангел». Их везли с передовой — израненных, окровавленных. Молоденький лейтенант, почти мальчик, поймал её руку: «Сестричка… ты как ангел… белая вся.»
Она тогда смутилась, а старая медсестра Мария Петровна сказала: «Привыкай, дочка. Для них мы и правда ангелы. Последняя надежда, последняя связь с жизнью.»