рылья у них невидимые, зато руки — самые надежные.»
«А давайте, как в мирное время — загадывать желания!» — предложила Зина, развешивая последних ангелов на елке.
«Я загадаю встречу с дочкой,» — Мария Петровна прижала к груди фронтовой треугольник. «Танечке уже шестнадцать. Невеста совсем.»
«А я — чтобы мама дождалась,» — тихо сказал молоденький боец с забинтованной головой. «Она у меня одна.»
Часы показывали без пяти двенадцать. Где-то вдалеке глухо ухала канонада — война не знает выходных. Но здесь, в землянке, украшенной самодельными игрушками, теплился огонек надежды.
«Товарищи бойцы и медики!» — майор Зорин поднял кружку с разведенным спиртом. «Год был тяжелым. Мы отступали, теряли друзей, но не потеряли главного — веры в победу. И она обязательно придет — наша победа!»
«За победу!» — эхом отозвалась землянка.
«А еще,» — продолжил майор, — «я хочу поднять тост за наших ангелов-хранителей. За врачей и медсестер, за санитаров и фельдшеров. За тех, кто возвращает Вас к жизни.»
Елена почувствовала, как Сергей осторожно взял её за руку. Их пальцы переплелись — как тогда, в первый снег.
«Знаешь, что я загадаю?» — шепнул он. «Чтобы следующий Новый год мы встречали дома. Чтобы был накрыт большой стол, и все наши родные — рядом.»
«А я загадаю,» — она подняла на него сияющие глаза, — «чтобы все, кто сейчас здесь, дожили до победы. Чтобы вернулись к своим любимым. Чтобы война осталась только в памяти.»
Куранты в землянке заменил звон медицинского инструмента о край котелка. Двенадцать ударов — двенадцать желаний, двенадцать надежд, двенадцать молитв.
«С Новым годом, родные!» — голос сержанта Петренко окреп. «С новым счастьем! С новыми силами! С верой в победу!»
И вдруг в морозном воздухе поплыла песня — тихая, светлая, как сама надежда: «В лесу родилась елочка.»
Пели все — раненые и медики, офицеры и санитары. Пели о мире, о доме, о любви.
А с самодельной елки смотрели белые ангелы — похожие на тех, кто стоял вокруг. Земные ангелы в белых халатах — хранители жизни, надежды и веры.
За окном занимался рассвет 1942 года. Впереди было еще много испытаний, много потерь и много подвигов. Но в эту ночь они верили — все сбудется. Потому что с ними их ангелы-хранители. Потому что любовь сильнее войны. Потому что добро всегда побеждает зло.
И где-то высоко в небе настоящие ангелы улыбались, глядя на своих земных собратьев. Потому что нет подвига выше, чем спасать жизни. Нет силы сильнее, чем вера. Нет чуда прекраснее, чем любовь.
Глава 4Военная зима
История 1Крещенские морозы
Январь 1942 года выдался лютым. Термометр показывал минус сорок, а ветер пронизывал насквозь даже ватные телогрейки. В медсанбате топили круглосуточно, но промерзшие стены землянок едва держали тепло.
«Срочно! Разведгруппа попала под обстрел!» — связной влетел в операционную, где Сергей заканчивал перевязку. «Четверо тяжелых, обморожение.»
«Елена!» — крикнул он, на ходу натягивая полушубок. «Готовь грелки и спирт! Мария Петровна — все теплые одеяла сюда!»
В предрассветных сумерках они различили темные фигуры на снегу. Разведчиков несли на самодельных носилках, укрыв плащ-палатками.
«Живы?» — Сергей склонился над первым бойцом.
«Еле успели,» — прошептал старшина. «Два часа по сугробам… Думали, не дотянем.»
«Руки… руки совсем не чувствую,» — стонал молодой разведчик. «Пальцы черные,» — тихо сказала Елена, осматривая бойца. «Глубокое обморожение.»
Сергей помнил все степени обморожения наизусть — отец учил его этому еще в финскую. Но одно дело — теория, и совсем другое — видеть, как молодой парень может остаться без пальцев.
«Товарищ старший лейтенант!» — позвала Зина из соседней землянки. «У раненого с ожогами температура поднялась!»
«Иду!» — Сергей на секунду прикрыл глаза. Нужно было разорваться: там танкист с ожогами после прямого попадания, здесь обмороженные разведчики, в операционной боец с осколочным.
«Я займусь ожоговым,» — Елена словно прочитала его мысли. «А ты начинай с разведчиков. Мария Петровна поможет.»
Старшая медсестра уже готовила растворы для постепенного согревания: «Главное — не торопиться. Помните, Сергей Николаевич, как в первые дни войны спешили? Скольких тогда потеряли из-за неправильного отогревания.»
Он помнил. Каждого помнил. И того лейтенанта, которому пришлось ампутировать обе стопы. И санитара, потерявшего пальцы. Война учила жестоко.
«Сестричка,» — позвал раненый с осколочным. «Больно очень.» «Потерпи, родной,» — Зина уже сделала укол. «Сейчас легче станет.»
А за стеной выл ветер — злой, январский, беспощадный. Словно сама природа испытывала их на прочность.
«Доктор! Доктор!» — в землянку буквально ввалилась закутанная в платок женщина. «Мы из Петровки… Услышали, что разведчиков привезли обмороженных.»
За ней вошли еще несколько женщин, нагруженных узлами. В них оказались теплые вещи — вязаные носки, рукавицы, шерстяные платки.
«Последнее несем,» — пожилая крестьянка развязала узел. «Но как же их, родимых, без тепла оставить? У самой сын на фронте.»
«А это вот,» — другая женщина достала большой глиняный горшок. «Гусиный жир. Мать моя всегда говорила — лучшее средство от обморожения.»
Мария Петровна прослезилась:
«Господь вас послал, голубушки… А то ведь бинты да спирт — это хорошо, но душевного тепла не заменят.»
«Смотрите, Сергей Николаевич,» — Елена показывала на руки разведчика. «После растирания жиром кровообращение восстанавливается!»
«Да, — кивнул он. — Народная медицина иногда творит чудеса. Отец рассказывал — в первую мировую их так же деревенские спасали.»
«А это вам, сестрички,» — самая молодая из женщин протянула сверток. «Варежки теплые. А то видим — руки у вас совсем застыли.»
Зина примерила варежки:
«Такие мягкие! Как мамины.»
«Мы еще принесем,» — пообещала пожилая. «У нас там бабы валенки подшивают, носки вяжут. Всем миром.»
«А я меду принесу,» — добавила другая. «От простуды самое первое средство.»
Сергей смотрел на этих простых русских женщин — усталых, замерзших, но не сломленных войной. Они отдавали последнее, чтобы спасти чужих сыновей, согреть чужих детей.
«А мой Ванятка с мальчишками хворост собирает,» — сказала одна из женщин, растирая замерзшие руки. «Сейчас привезут на санках. Печки-то у вас едва теплятся.»
И правда, вскоре послышался скрип полозьев. Несколько подростков, раскрасневшихся от мороза, втащили в землянку вязанки сухого хвороста.
«Тут еще керосин,» — запыхавшийся мальчишка лет двенадцати показал на бидон. «Батя перед фронтом спрятал, велел беречь. А тут такое дело.»
«Давайте я покажу, как керосинки правильно расставить,» — вызвалась пожилая женщина. «У нас в гражданскую целый госпиталь так отапливали.»
Вскоре в землянках стало заметно теплее. Керосинки давали ровное тепло, а от печек, заправленных сухим хворостом, шел живой жар.
«Смотрите-ка,» — Мария Петровна показала на термометр. «Уже восемнадцать градусов!» «А мы воду согреем,» — вызвались женщины. «Для компрессов нужна же теплая.»
В большом котле на печке забулькала вода. Пар поднимался к потолку землянки, оседая каплями на промерзших бревнах.
«Товарищ старший лейтенант,» — улыбнулась Елена. «По-моему, у нас тут целый отряд ангелов-хранителей появился.»
«Какие мы ангелы,» — смутилась пожилая крестьянка. «Просто… как же иначе-то? Война войной, а человеческое тепло души никуда не денешь.»
«А вот и наши хозяюшки!» — в дверях показалась румяная от мороза девушка с большой корзиной. «Мама картошку в печи запекла, и капусты квашеной принесла.»
Запах печёной картошки поплыл по землянке. Раненые заворочались на нарах, принюхиваясь.
«Это им сейчас самое то,» — кивнула Мария Петровна. «После такого холода организм требует простой, сытной еды.»
«И витамины в капусте,» — добавил Сергей. «От цинги первое средство.»
Молоденький разведчик, которому недавно растирали обмороженные руки, осторожно взял горячую картофелину:
«Как дома… Прямо мамину печку вспомнил.»
«Ешь, сынок,» — пожилая крестьянка смахнула слезу. «Может, и моего где-то так же добрые люди согреют.»
К вечеру мороз усилился, но в землянках было тепло — от печек, от керосинок, от человеческой доброты. Обмороженные разведчики спали спокойным сном. Жар у ожогового больного спал. Даже боец с осколочным задремал без стонов.
«Знаешь,» — сказала Елена, когда они остались вдвоем в ординаторской, — «вот говорят — врачи спасают жизни. А на самом деле…»
«На самом деле спасает любовь,» — закончил Сергей. «Любовь во всех её проявлениях — профессиональная, человеческая, народная.»
За окном выла метель, но её вой уже не казался таким зловещим. Потому что нет такой стужи, которую не смогло бы растопить тепло человеческих сердец.
А утром женщины снова пришли — с вязаными носками, с горячей картошкой, с травяным чаем. И снова растапливали печи, и снова согревали души своей простой, человеческой заботой.
Потому что на войне все становятся родными. Потому что беда одна на всех. И спасение — тоже общее.
Такой она и была — та военная зима сорок второго. Страшная и прекрасная. Жестокая и человечная. Время испытаний и время единения.
И может быть, именно тогда, в крещенские морозы, они по-настоящему поняли: победить можно только вместе — всем миром, всем народом, всей любовью.
История 2Военный врач
«Товарищ старший лейтенант медицинской службы Вишневский!» — связной протянул пакет. «Срочно в штаб дивизии!»
Сергей вскрыл конверт. Приказ был краток: возглавить хирургическое отделение медсанбата соседней дивизии. Их хирург погиб при бомбежке.
«Когда выезжать?» — только и спросил он. «Через час. Машина будет.»
Елена, стоявшая рядом, побледнела. Но сказала твердо: